Ночные кошмары - Эд Макбейн

– Ладно, забирайте, – произнес Карелла.

– Ну что, уже все вычислил? – насмешливо спросил санитар. – Знаешь, кого арестовывать?

Ни слова не говоря, Карелла поднялся с колен и пристально посмотрел на санитара. Тот явно вздрогнул и поспешно принялся накрывать тело резиновой накидкой. Вместе с напарником они подняли носилки и понесли к ватине.

– Карелла? – окликнули его откуда-то сзади.

Карелла обернулся. Напротив него стоял плотно сбитый мужчина с голубыми глазами и светлыми волосами. Жетон, прикрепленный к лацкану его твидового пальто, свидетельствовал о принадлежности к племени детективов.

– Таубер? – в свою очередь осведомился Карелла.

– Да. Стало быть, приехал?

– Приехал.

Рукопожатием они не обменялись. Это вообще не принято среди полицейских. Даже на приемах, организуемых разными благотворительными обществами, они не жмут руки. «Странная профессиональная привычка», – подумал Карелла. В средние века рыцари протягивали друг другу руки, чтобы показать, что в кулаке не зажата рукоятка кинжала: оружие было спрятано в рукаве. Может, у полицейских нет ножей, которые надо укрывать?

– Видел ее? – спросил Таубер.

– Да, посмотрел.

– Тут женщина-полицейский. Кое-что нашла, я собираюсь послать это в управление, как положено. Но может, ты тоже хочешь кинуть взгляд? Знаешь Янга из отдела по расследованию убийств?

– Нет.

– Это он сказал мне, что ты займешься делом, – если приметы совпадают, то и убийца, возможно, один и тот же. Ну что, перерезанное горло – это одно. Но я еще вспомнил, что в твоем уведомлении говорилось, что обе жертвы – слепые и что у них ничего не взяли, верно?

– Так.

– Ну вот. У этой были в сумочке двадцать два с половиной доллара, на шее золотой крестик, на правой руке небольшое золотое кольцо с изумрудом. И еще хороший аккордеон, вон он, у стены, я уже присобачил к нему бирку, долларов двести, наверное, стоит, а? И ничего не взяли. Так что ограблением здесь и не пахнет. В общем, я думаю, это тот же случай.

– Похоже на то.

– Поверь, я не стараюсь спихнуть все на тебя. У меня сейчас полно работы, но в конце концов, какая разница – одним делом больше, одним меньше. Просто мне кажется, что это твой клиент.

– Понимаю. А кто нашел тело?

– Да один парень, он живет в этом доме. Я задал ему несколько вопросов, но, может, ты сам захочешь с ним поговорить? Если только возьмешься за это дело. Ну так как?

– Да, наверное, берусь.

– Хочешь, чтобы я задержался?

– А как мы все это оформим?

– Пока не знаю, наверное, пошлю рапорт в отдел убийств. По телефону Янг сказал мне, что этого достаточно. А ты как думаешь?

– Не знаю, право.

– Ладно, вот что я сделаю. Как вернусь к себе, сразу же позвоню в отдел убийств и спрошу их. Как скажут, так и сделаем. А ты позвони мне попозже. По мне, так можешь просто начинать заниматься этим, как если бы сам получил сообщение.

– Да, но это не на нашей территории.

– Неважно, уведомление-то ты рассылал? И там говорилось о двух странных убийствах. Вот и третье, очень похожее. На мой взгляд, этого вполне достаточно.

– Думаешь, уведомления хватит?

– Мне кажется, да.

– Ладно, только бы не связываться с этой чертовой писаниной. Меньше всего хочется заниматься ею, когда речь идет об убийстве.

– Не волнуйся, все будет в порядке.

– А что, к примеру, делать с ее вещами? Куда посылать их – к себе, в восемьдесят седьмой, или к вам?

– Думаю, к себе.

– И я тоже так думаю. А где все это хозяйство?

– Да там почти ничего и не было, кроме денег и драгоценностей. Я сложил их в пакет, если хочешь, можешь взглянуть. – Он повел Кареллу наверх, где к стене был прислонен аккордеон. Рядом лежал коричневый бумажный пакет. На том и на другом были бирки.

– Можно потрогать?

– Теперь это твое дело, – пожал плечами Таубер.

– Я хочу сказать, ребята из лаборатории уже сделали свое дело?

– Ну вообще-то отпечатки там могут быть. Бумажник, щетка для волос, телефонная книга. Но она сделана по системе Брейля, так что вряд ли она тебе много скажет.

– Но посмотреть-то можно?

– Да валяй.

Карелла извлек из пакета телефонную книгу. Это был небольшой черный блокнот в твердой обложке, дюйма три толщиной и пять длиной. Страницы неразлинованы и покрыты какими-то наколками. Линия сверху, линия посередине, линия снизу, затем пробел, и еще одна линия. Карелла решил, что таким образом обозначаются имена, адрес и телефон абонента.

– Интересно, как они справляются с этой грамотой, – сказал Таубер. – Слепые, я имею в виду.

– Наверное, пользуются каким-нибудь приспособлением.

– Наверное.

– Как ты думаешь, в управлении кто-нибудь разберет эту тарабарщину?

– У них есть дешифровальный отдел, туда и обратись.

– Смотри-ка, – Карелла извлек из внутреннего кармана книжки клочок бумаги. На нем было написано корявым почерком:

«Если со мной что-нибудь случится, дайте пожалуйста знать мисс Стефани Уэллс по адресу Першинг-авеню 1487, Айсола, 2-1474».

– Может, она предчувствовала...

– Похоже на то, – сказал Карелла.

– Ей пришлось писать от руки, иначе бы...

– Да.

– Но тебе это все равно не поможет, – заметил Таубер. – Адрес старый. Шесть месяцев назад эта Стефани переехала в Чикаго.

– А куда в Чикаго?

– Вроде на Вашингтон-авеню.

– А кто эта Стефани?

– Племянница.

– Другие родственники есть?

– Насколько я знаю, нет.

– Надо бы связаться с ней.

– Как только ребята из лаборатории закончат, можешь зайти в квартиру. Там, наверное, есть письма с обратным адресом.

* * *

Перед первой мировой войной Першинг-авеню называлась Грант-авеню. В архитектурном отношении все осталось, как и прежде. Сохранилась зеленая разделительная полоса, и росли на ней кусты боярышника и клены, с которых сейчас, к середине ноября, полностью осыпались листья. По обе стороны теснились громадные дома с фасадом из известняка. У широких подъездов по обе стороны были установлены могучие цветочные горшки из бетона. До первой мировой войны этот район считался одним из самых изысканных и дорогих во всем городе. А сейчас фасады домов покрывали надписи-автографы участников местных банд. Надписи набегали одна на другую. Паук 19 уступал место Ножу 21, а Нож – Салазару 4 – недолговечны были эти имена и, в общем-то, ничего не значили.

Может, Паук 19 испытывал те же чувства, что и генерал Уиллис Грант у себя на небесах, когда авеню назвали именем Першинга. Впрочем, Першинг и сам едва избежал той же участи, когда после убийства Кеннеди название решили было в очередной раз переменить – тогда именем покойного президента чуть не фонарные столбы назывались. Должно быть, на небесах Джон Джозеф – а именно так звали Першинга – уже начал ворчать, что так, мол, проходит земная слава, да и переменить вывеску тоже стоит недешево. Но тут кто-то своевременно вспомнил, что Рузвельт-стрит, находившуюся всего лишь в трех кварталах от Першинг-авеню, уже переименовали в Кеннеди-стрит, так что если менять название еще одной крупной магистрали, это окончательно собьет с толку и водителей, и пешеходов. Люди, здесь жившие, приветствовали такое решение. Никто из них и понятия не имел, кто такой генерал Першинг, а вот тот хмурый ноябрьский день, когда убили президента, никому из них до конца жизни не забыть. Так что напоминаний не требовалось, и вообще к черту всю эту суету.

Карелла припарковал машину в двух кварталах от дома 1847 по Першинг-авеню – ближе места не нашлось – и, пригибаясь под порывами ветра, срывавшего последние листья с каштанов, двинулся вперед. Он внимательно осмотрел квартиру Эстер Мэттисен, но не нашел никаких следов переписки со Стефани Уэллс; скорее всего, решил он, письма просто выбрасывают, какой смысл хранить, если слепой женщине их все равно читают вслух. Потом он позвонил в почтовое отделение, обслуживающее эти дома на Першинг, и спросил, не переводили ли корреспонденцию на другой адрес примерно шесть месяцев назад, и ночной дежурный сказал, что с ответом надо подождать до утра, потому сейчас все заняты разборкой почты. Затем Карелла сверил адрес, найденный в записной книжке Эстер, с телефонным справочником Айсолы, и выяснилось, что координаты Стефани Уэллс совпадают. Может быть, она сдала свою здешнюю квартиру в субаренду какому-нибудь знакомому или знакомой? Карелла набрал номер телефона. Прослушав двенадцать длинных гудков, он повесил трубку.

Было уже десять вечера.

Таубер ушел сорок минут назад, еще раз пообещав на прощание связаться с отделом по расследованию убийств, чтобы должным образом оформить передачу дела 87-му участку. В пять минут одиннадцатого Карелла позвонил ему. За это время Таубер вновь переговорил с Янгом, и тот заверил, что перешлет соответствующее письменное распоряжение по обоим адресам. Так что эта проблема была решена. Таубер пожелал ему удачи. Карелле не терпелось потянуть за ниточку под названием «Стефани Уэллс» прямо сейчас, а то и она может повиснуть. Он поехал на Першинг, надеясь на то, что либо в квартире Стефани кто-нибудь живет и этот кто-то знает ее нынешний чикагский адрес, либо, уезжая, Стефани оставила его в привратницкой. Честно говоря, ему важно было не столько сообщить ей о смерти тетки, сколько кое-что выяснить. Неизвестно, разумеется, насколько она осведомлена относительно привычек или знакомых покойной, но ведь не зря на бумажке сказано, что в крайнем случае надо обращаться к Стефани, а уж более крайнего случая, чем тот, что уже произошел с Эстер Мэттисен, явно не будет.