Тень кондотьера - Андрей Стерхов

В следующий миг по зеркальной глади пробежала стеклянно-серебристая рябь, и под мышкой у старика действительно появилась увесистая рукопись в сохранном переплёте с застёжками и следами от утерянных наугольников. И вот что забавно, её кофейного цвета с разводами, из хорошей кожи обложка показалась мне до боли знакомой: потёртая такая, под определённым углом на корешке вензель золотистый виден и ещё одно теснение – номер тома арабской цифрой "три". Именно эту самую книгу я читал накануне ночью во сне. Точно-точно. Содержание, разумеется, благополучно позабыл, помнил только, что текст весьма оптимистичный и что проснулся на самом интересном месте.

Ну и вот что ты на это скажешь? Удивительно, – то и скажешь. Хотя с другой стороны, чего тут, собственно, удивительного? Зеркало-заманиха гораздо на любые иллюзии. Хочешь, цветочек аленький, а хочешь, петушка на палочке для тебя изобразит. Что угодно, лишь бы ты рот раззявил и губу раскатал. Только я не раззявил и не раскатал. Не поддался соблазну. Ни-ни. И даже не ахнул. Как это у меня получилось? Да ни пойми как. Одно точно: без особого напряга и внутреннего борения.

А Сыч Внезапный меж тем ждал от меня ответа.

– Знаю-знаю, господин хороший, я эти твои книжицы, – сказал я ему с притворным равнодушием. – Поди, очередное жизнеописание какого-нибудь забулдыги-любомудра. Нет уж, нет уж, уволь.

– Тьфу на тебя, змеюка неблагодарная, – деланно взъярился старик. Отшвырнул книгу куда-то за пределы видимой области зеркала, после чего поднял на уровень лица невесть откуда появившуюся горящую свечу, повернулся демонстративно спиной и, нагоняя зыбь на усыпанную каплями поверхность, побрёл в тёмную глубь ртутной амальгамы.

– Постой, чудила обидчивый, – окликнул я его. Вытащил из кармана лист с фотографией оборотня и прижал к влажному стеклу: – Посмотри-ка сюда. Скажи, видел вот этого вот охламона?

Любопытство – грех и необоримая сила не только для нас, живых, но и – точно знаю – для нежити. Замер Внезапный Сыч на месте, задул шумно свечу, развернулся, сотворив вихрь в хрустально-расплывчатом тумане, и – ну кто бы сомневался – торопливо пошаркал назад. Приблизившись, прошёл с чудесной лёгкостью сквозь моё отражение, упёрся носом в стекло и, оттянув пальцем кожу у правого глаза, прищурился близоруко. Рассмотрел фото внимательнейшим образом, издал возглас узнавания:

– Ишь ты! – И, отпрянув, тотчас начал торговаться: – Скажу, чем отблагодаришь?

– А чего желаешь? – спросил я.

– Чего-чего. – Старик смущённо отвёл глаза. – Ты бы, дракон, того-этого-самого, дамочку какую-нибудь пригласил бы сюда посмазливее.

И тотчас глядь на меня – не засмею ли?

Нет, я не рассмеялся и даже не удивился, только (и впрямь стало интересно) полюбопытствовал:

– А смысл? В навь не заманишь, в явь не прокрадёшься, а с отражением миловаться – что за удовольствие?

– Твоё дело – пригласить, а как со скверной-милой слажу, то уже моё сугубо личное дело.

– Ладно, – пообещал я, – так и быть, пришлю. Говори теперь. Выкладывай.

– Видел-видел я, дорогуша, этого твоего волчонка приблудного, – заговорщицки подмигнув, поторопился доложить Внезапный Сыч. – Раза три, мало – четыре раза видел. Третьего дня, к примеру, видел. Шушукался он здесь с этим вашим бородатым. И что за манера, скажи на милость, в месте таком срамном…

– Подожди, не гони. Ты толком скажи: с каким таким бородатым?

– С каким, с каким, – проворчал старик, после чего рубанул ребром ладони себе по правой щеке. – А с тем, у которого вот тут вот шрам.

– Бабра, что ли, имеешь в виду?

– Во-во, тигра этого вашего тёртого.

– Вообще-то, ягуара, – машинально поправил я и уточнил: – И о чём они толковали?

Удивляясь моей тупости, Внезапный Сыч всплеснул руками.

– Говорю же – шушукались. Не разобрал ничего. Только одно уразумел: волк о чём-то просил, а тигр ему отказал. Наотрез отказал. Волк в залу засим умотал, а тигр, тот… – Старик показал на дверку с табличкой "И пусть весь мир подождёт". – Тигр, тот сперва оправиться сходил.

– И это всё? – на всякий случай уточнил я.

– А мало? – вопросом на вопрос ответил старик. После чего хлопнул по плечу моё отражение с такой силой, что оно бедное аж покачнулось, и стал выгонять-выпроваживать: – Теперь давай шагай, дракон, за обещанной мамзелью. Давай, давай. Надеюсь, не кинешь бывшего интенданта и кавалера?

– Сроду такого у меня в заводе не было, – уверил я его уже с порога. – Не уходи никуда, сейчас пришлю.

И впрямь, оказавшись в шумном, заполненном разгорячённым народом зале, первым делом подманил одну из снующих между столиков лярв – высокую яркогубую блондинку в чёрных сетчатых чулках. То ли Матильдой звать, то ли Изольдой. А быть может, и не так и не так. Быть может, ещё как-то. Не знаю точно, потому как, честно говоря, эти дочери магии и порока для меня все на одно лицо. А имена… Ну что имена? Как куклу Барби не назови, всё равно она будет куклой Барби.

Когда подошла, с преувеличенным усердием виляя и колыхая тем, чем положено вилять и колыхать, я сразу вытащил кошель. Потряс им зазывно и объяснил двумя короткими фразами и одним энергичным жестом, чего от неё душевно-бездушной хочу. Она сначала фыркнула возмущённо и даже хлопнула мне по щеке сложенным сандаловым веером, но лишь услыхала про "двойной, нет, тройной" тариф, вмиг сделалась покладистой. Вздохнула с наигранной жеманностью: ну, дракон, ну змей-искуситель, и – ой, мамочка, что творится – согласилась. Засунув выданные красненькие в глубь атласного лифчика, проворчала что-то насчёт чёртова экарте в третьей позиции (из чего я понял, что отдавать своё отражение на потеху нежити зазеркальной ей отнюдь не впервой) и, послав мне на прощанье воздушный поцелуй, поторопилась к выходу.

Напутствовав красавицу с норовом чудовища незлобивым тихим словом, я тут же про неё благополучно забыл. И уже в следующий секунду, развернувшись на сто восемьдесят, кинул взгляд в дальний угол зала: тут ли Битый? Именно так, за присказку его любимую "Не добудешь – битый будешь", зовут угрюмого вида бабра-оборотня, о котором упомянул Внезапный Сыч в своём геройском сливе.

Битый – молодчина, не подвёл. Как и всегда сидел в полном одиночестве на своём привычном месте – за столиком у истукана для расплаты с заведением Силой. Не просто так сидел, естественно. Пялясь в пустоту остекленевшим взглядом, исправно потягивал медовуху да закусывал её густую тягучую кислой таёжной ягодой. Пометив в голове жирной галочкой наличие его присутствия, сразу к нему я не пошёл (побоялся удачу поспешностью спугнуть), прежде направился к барной стойке. Там уже готовил для меня коктейль местный подавальщик (а помимо того ещё бармен, распорядитель и правая рука хозяина) Кеша Ишмуратов по прозвищу Крепыш.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});