Ложь во спасение - Ольга Егорова

К тому времени как одноклассники «поумнели», уже не было никакого портфеля. Была сумка, вполне женская и почти пустая, как водится у старшеклассниц. И было даже смешно представить, чтобы Женька вдруг начал таскать эту легкую и вполне женскую сумку по утрам в школу.

Но самое ужасное случилось потом.

Самое ужасное случилось первого сентября в восьмом классе. Лена не видела Женьку три месяца – тот пропадал неизвестно где – и страшно ждала этой встречи. А когда наконец увидела, не узнала Женьку.

На торжественную линейку он явился без очков.

Это уже потом она узнала, что в июне ему сделали операцию, в результате которой зрение восстановилось на сто процентов. А в тот момент, ничего не поняв, расценила это как предательство.

Хотя, если разобраться, так оно и было.

Сняв очки, Женька автоматически перешел в другую категорию. Он никогда не был изгоем в классе, и все-таки чертова близорукость объединяла их в единое целое. Два очкарика, два четырехглазых – у них всегда был под рукой этот в общем-то пустяковый повод, чтобы держаться друг за друга, чтобы, как поется в песне, «не пропасть поодиночке».

Теперь этого повода уже не было. Лена, увидев Женьку без очков, сразу поняла: теперь у него начнется другая жизнь.

И на этот раз она не ошиблась. Уже тогда не по годам развитая женская интуиция горестно шепнула ей: «Нет, дело, конечно, не в очках, но только теперь, сняв очки, Женька тебя совсем забудет». Он всегда был умницей, первым учеником в классе. Но за стеклами очков почему-то никто, кроме Лены Лисичкиной, не мог разглядеть, что Женька еще и красавец.

Теперь это стало для всех очевидным.

И на Женьку, отнюдь не избалованного вниманием прекрасного пола, вдруг обрушился целый Ниагарский водопад этого внимания. Водопад, сметающий все на своем пути. Женька к этому был не готов и вначале слегка подрастерялся. Но быстро привык и стал чувствовать себя в этом водопаде, как рыба в воде.

Лена, пряча слезы и стиснув зубы, наблюдала, как девчонки вьются вокруг ее единственной любви. Хищные птицы, почуявшие добычу. Добыча своей ролью была вполне довольна и не обделяла вниманием ни одну из представительниц хищной породы. А про Лену Женька теперь вспоминал, только когда нужно было написать сочинение по литературе – единственному предмету, который у него откровенно хромал.

И Лена писала сочинения себе и Женьке, вспоминая, как когда-то давно он носил два портфеля – свой и ее. Получалось, что теперь она просто возвращает ему долг за те портфели.

От этой мысли Лене становилось горько, но она все равно продолжала писать для Женьки чертовы сочинения, прекрасно понимая, что теперь это ее единственный шанс хоть недолго с ним пообщаться. И настырно продолжала любить его, хоть и понимала, что ее упорство сродни упорству камикадзе, который знает заранее, что ждет его в финале.

До поры до времени Лена утешала себя мыслью о том, что Женька, хоть и гуляет с девчонками, вроде бы ни к одной из них серьезных чувств не испытывает. Но и это утешение работало лишь до поры до времени – настал тот день, когда Женька влюбился.

Лена заметила это первой. Женька вдруг словно засветился изнутри, и надо было быть полной дурой, чтобы не догадаться, где источник этого света. Источником оказалась Катя Весенина, первая красавица в классе, вот уже три года посещающая школу манекенщиц и всерьез намеревающаяся в ближайшем будущем покорить все подиумы Парижа.

Подиумы Парижа – это было будущее, туманное и весьма расплывчатое, а в настоящем было сердце Женьки Шевцова, которое Катя Весенина, по всей видимости, решила покорить для разминки.

Разминка удалась на славу.

Недели две Женька сиял, как начищенный до блеска самовар. Казалось, только дотронься до Женьки – ожог первой степени обеспечен. Катя и Женька всегда были рядом – на уроках, на переменах, в школьном дворе, на местной танцплощадке. Они не расставались, казалось, ни на минуту. Лена, наблюдая со стороны всю эту картинку, в то время всерьез собралась переводиться в другую школу – сил не было смотреть на счастливого и влюбленного сияющего Женьку. Единственная близкая подруга Даша Романова, которая знала историю Ленкиной роковой любви, сказала тогда, что если бы она оказалась на месте Ленки, то просто не выдержала бы и повесилась. Или вскрыла бы себе вены. В общем, что-нибудь такое непременно с собой сотворила бы, чтобы прекратить наконец эти нечеловеческие страдания.

Но у Лены от рождения была удручающе здоровая психика. И, как человек со здоровой психикой, мыслей о суициде она в принципе не допускала. Самоубийство – это было не про Лену. На такой шаг она не решилась бы ни при каких обстоятельствах.

Осознав это, Лена почти возненавидела собственную здоровую психику и сделала вывод, что здоровье не всегда бывает в радость.

А Женька тем временем вдруг потух.

В один неприметный и серый ноябрьский понедельник пришел в класс чернее тучи. Лена, которая втайне ждала этого момента, увидев такого Женьку, вдруг поняла, что потухший Женька – это намного хуже, чем Женька сияющий.

Катя, по причине, пока никому не известной, дала ему от ворот поворот. Дни шли за днями, ничего не менялось. Сердце Лены обливалось кровью, когда она видела его, ссутулившегося и похудевшего, с больными покрасневшими глазами. Она наблюдала за ним несколько дней, а потом не выдержала. Наплевав на собственную гордость, не думая о том, что будет выглядеть в глазах Женьки несчастной дурой, пришла однажды к нему домой и выложила все как на духу.

Про свою любовь, которая началась в первом классе. Про портфели, которые, оказывается, были для нее так важны. И еще много чего рассказала такого, о чем рассказывать было, наверное, не нужно.

Женька выслушал Лену молча и, казалось, ничему не удивился. Потом спокойно объяснил ей, что детская любовь – это сущая глупость и что он, Женька, тоже в первом классе был уверен, что любит Лену Лисичкину. Просто тогда он не знал, что такое настоящая любовь. А теперь вот узнал… И Лена тоже когда-нибудь узнает. И поймет, что все ее детские страдания – сущий пустяк.

Он сказал ей все эти обидные слова, а потом добавил, что тоже любит ее и всегда будет любить – правда, по-дружески, как если бы она была мальчишкой.

Слушая его, Лена чувствовала себя почему-то провинившейся собачонкой, нашкодившим щенком, которого в последний раз простили хозяева лишь потому, что он пока еще очень маленький и глупый.

– А какая же она, настоящая любовь? – спросила она тогда у Женьки, с трудом подавляя обиду, разрастающуюся в душе из-за того, что Женька назвал ее любовь ненастоящей. – Какая? Расскажи.