Тайна объекта «С-22» - Николай Дмитриев

— Если вы к пану доктору, то ее пока нет, она ушла.

— Я знаю… Нет, я видел… — Человечек начал путаться от волнения. — Я перепрошую, но я к пану…

— Ко мне? — Пан Казимир удивленно пожал плечами и отступил в сторону. — Прошу.

Оказавшись в передней, странный посетитель засуетился.

— Я из банка… Вот, я перепрошую, мои документы…

— А при чем здесь я? — еще больше удивился пан Казимир.

— Но, я перепрошую… Разве пан майор забыл скрытку пана Гжельского? Как только я увидел пана майора и пани Яновскую…

Лицо пана Казимира вытянулось, а недавнее благодушие исчезло бесследно. Открещиваться от всего было бесполезно и, поколебавшись секунду, майор жестом пригласил посетителя пройти в гостиную.

— Так вот в чем дело… У пана прекрасная память.

— Да, да, не жалуюсь… Это, знаете, профессиональное…

Бывший чиновник польщенно улыбнулся, но тут же, спохватившись, начал снова совать майору документы.

— Я перепрошую, пусть пан майор посмотрит, у меня такое дело, такое дело…

— Так, я слушаю вас, пан… — майор взял документ и посмотрел фамилию. — Пан Пирожек.

— Да, да… Пирожек. — Чиновник кивнул. — Пан майор, конечно, помнит, я говорил о бумагах. Они все ценные. Их можно учесть в ангийских, французских, швейцарских банках… Так, я перепрошую, я пришел спросить как мне быть дальше? Я бумаги забрал, они у меня, а как теперь… Теперь я не знаю…

Пан Казимир потер пальцами лоб и одновременно прикрыл ладонью глаза. Только сейчас он окончательно узнал этого человека. Именно он провожал их с Вуксом к скрытке Гжельского. Майор даже вспомнил, как раздражала тогда его болтовня об этих самых бумагах.

— И что же пан намерен предпринять? — Пан Казимир испытывающе посмотрел на Пирожека и показал на стул. — Да вы садитесь, садитесь…

— Я перепрошую, пан майор шутит? — Пирожек машинально уселся. — Конечно, я понимаю, может, их владельцев и нет, но я честный человек, я не могу взять бумаги себе, а пан майор приказали…

— Значит, пан хочет, чтобы их присвоил я? — Пан Казимир пустил пробный шар.

— Как «присвоил»? Я думал… Я перепрошую, пан майор… — Пирожек наконец овладел собой. — Я все понимаю… Понимаю! Пан майор хочет знать, можно ли Пирожеку верить… Я понимаю… Наша Родина… Наша Польша!..

Голос Пирожека странно дрогнул, он запнулся, не зная, как выразить нахлынувшее на него чувство, и пан Казимир увидел, как по щеке чиновника покатилась одна-единственная слеза. И майор принял решение.

— А пан понимает, чем ему это грозит?

— Так, пан майор! — Пирожек вскочил. — Если надо, я пойду охотником…

Да, вне всякого сомнения, Пирожек не был жуликом. Проберись он сейчас с этими бумагами за кордон, что помешает ему сразу разбогатеть? Нет, скорее всего долг и совесть патриота заставили его прийти именно сюда. Майор отбросил колебания и вытянулся по стойке «смирно».

— Слушай приказ! Я, майор Войска польского, данной мне властью, зачисляю пана Пирожека на должность военного казначея. Приказываю хранить имеющиеся у него ценности втайне, никому о них не сообщать и не передавать до нового приказа.

— Спасибо, пан майор… — Пирожек радостно шмыгнул носом. — Я могу идти?

— Да… — от такого оборота майор даже сам несколько опешил.

— Я живу по Монополевой, 14, собственный дом. Если нужно…

— Я понял… Когда потребуется, я сам найду вас. Ждите приказа.

Пан Казимир улыбнулся и, подчеркнуто выказывая уважение, пошел провожать своего новообретенного военного казначея к двери…

* * *

В коридоре вновь образованного присутственного места было сумрачно. Возле двери, с прикнопленной к ней бумажкой, где можно было прочитать сделанную от руки надпись: «Фининспектор», тихо переговаривалась небольшая очередь. Яновская стояла первой и, слушая вполуха общий говор, ждала вызова. Люди в очереди неплохо знали друг друга, поэтому разговор на самые животрепещущие темы шел общий.

— Вы слышали?.. Дом пани Мечулковской заняли красные офицеры…

— Да, да… Мне управляющий говорил, что они приказали всех кошек вывести!

— И правильно. А то не дом был, а кошачий приют.

— Нет, я понимаю, если, скажем, кошка ангорская…

— А кота сибирского не хотите?

Замечание остряка вызвало понимающие усмешки, но продолжения разговора Лидия не слыхала, ибо сидевший где-то там фининспектор громко произнес:

— Следующий!

Она вошла, разминувшись в дверях со своим предшественником.

В почти голой комнате было невероятно грязно и накурено. За столом, в пальто и шапке, перед ним — чернильница с воткнутой туда ручкой, сидел финиспектор. Под рукой у него кроме пухлой папки, была хрустальная розетка, полная окурков. Фининспектор поднял голову, и Лидия назвала себя:

— Яновская. Зубной врач.

— Яновская… Яновская… — Фининспектор полез в папку. — Где тут ваша бумаженция? Ага… Вот она.

Он передал листок Лидии, и она внимательно изучила его.

— Вопросы есть? — спрашивает инспектор.

— Нет. Все ясно.

— Хорошо… На собрании медработников были?

— Да.

— Вопросы не возникли?

— Возникли… — Лидия усмехнулась. — Зачем на собрании еще и песни петь? Там сначала по делу говорили, а потом хором петь начали.

— А вам что, наши песни не нравятся?

— Почему же не нравятся? Отнюдь… Некоторые даже очень нравятся.

— Да? Очень хорошо! Нам, знаете ли, песня строить и жить помогает. У нас и песня такая есть. Из кинофильма «Веселые ребята». Очень рекомендую!

— Посмотрю обязательно… Я могу идти?

— Да, идите… — и он, сложив папку, заученно выкрикнул: — Следующий!

Облегченно вздохнув, Лидия вышла из финотдела и заторопилась — возле городского сквера ее уже давно поджидал пан Казимир. Увидев улыбающуюся Лидию, он заспешил ей навстречу.

— Что, были сложности? — заботливо спросил пан Казимир.

— Нет, все в порядке. Я, как и раньше, могу держать кабинет, злотый и рубль уравняли. А долго, потому что в очереди сидела.

— Это же так утомительно… — посочувствовал пан Казимир.

— Да нет… Все ж свои. Сидели болтали…

— И о чем же? — Пан Казимир взял Лидию под руку, и они вместе неторопливо пошли по тротуару.

— О чем?.. — вспоминая, Лидия смешно наморщила нос. — А, Пастушаку, это тот, у которого я костюм для тебя брала, вместо денег облигации — бумаги такие заемные — всучили, так он от огорчения, распродажу устроил.

— Ясно! Бывает… — Пан Казимир хмыкнул и, улыбнувшись, спросил Лидию: — Так куда пани желают пойти?

— Пани желает пойти в кино.

— Я догадываюсь, пани еще раз хочет посмотреть «Вжес». Так, где он идет?.. «Модерн»? «Солейль»? «Новые чары»?..

— Браво, Казик! Только «Новые чары» закрыты, «Модерн» перестраивают под городской театр, и в «Солнце» идет не «Вжес», а «Веселые ребята». Кстати, этот фильм мне рекомендовал сам фининспектор.

— Даже так? М-да… Ну и шут с ним! Идем на «Веселых ребят». Тем более что я уже взял билеты…

И пан Казимир, хитро подмигнув, увлек за собой весело смеющуюся Лидию…

Возле кинотеатра «Солейль», уже переименованого в «Комсомолец», стояла густая толпа. Здесь преобладали жители окраин, предместий и рабочих слободок. Люди весело перекликались, то и дело слышался непринужденный смех, и даже паршивая погода не могла испортить висевшую в воздухе праздничную атмосферу.

Объявление, висевшее над кассой, сообщало, что перед сеансом состоится митинг, и по этому поводу, пан Казимир, уже сидя в зале, шепнул Лидии:

— Интересно… У тебя по работе собрание, здесь собрание…

— Подожди, — в тон ему отозвалась Лидия. — Вот увидишь, они еще и песни хором петь будут.

— Ну-ну… — пан Казими замолчал и начал смотреть на подиум.

На возвышении перед экраном стоял длинный стол, накрытый кумачом, и рядом с ним ярко-красная трибуна. За стол президиума сели несколько человек в шапках и длинных мещанских пальто. Лица их были решительны, а неулыбчивые глаза осматривали зал как-то уж слишком внимательно и строго.

К трибуне вышел докладчик и глухо откашлялся. Речь его не блистала правильностью оборотов и округлостью фраз, но, как удивленно отметил пан Казимир, обладала очень важным преимуществом — она была убедительна. Чувствовалось, что человек, обращавшийся к залу, верил каждому своему слову, и эта вера как-то передавалсь слушателям — даже не формой, а скорее духом каждой фразы.

Наконец оратор, громко выкрикнув:

— Пролетарии всех стран соединяйтесь! — взмахнул рукой и сошел с подиума.

Разношерстная публика зашумела, местами зааплодировала, а на балконе и впрямь запели «Интернационал». Однако пение было нестройным и, едва в зале погас свет, сразу оборвалось.

После такого сурового вступления пан Казимир решил, что и фильм, несмотря на игривое название, окажется ему подстать, но все вышло наоборот.