Прогулка среди могил - Лоуренс Блок

— Прошу прощения?

— У Альварес. Они отрезали ей грудь. Мне сказали, что, судя по кровопотере, это было сделано, когда она была еще жива.

— Господи Боже мой!

— Я хочу добраться до этих сукиных детей, понимаете? Когда расследуешь такие дела, всегда хочешь добраться до каждого убийцы, потому что маленьких убийств, конечно, не бывает, но некоторые достают тебя до печенок, а это меня как раз достало. Мы сделали все, что могли: проследили весь ее маршрут в тот день, говорили со всеми ее знакомыми, но вы же знаете, как это бывает. Когда нет никакой связи между жертвой и убийцей и почти нет улик, далеко не уедешь. Там, где мы нашли ее тело, улик почти не было, потому что они прикончили ее где-то в другим месте, а потом бросили на кладбище.

— Это было в газете.

— И с Готскинд то же самое?

— Да.

— Если бы я знал про эту Готскинд... Вы говорите, чуть больше года назад? — Я сказал ему точную дату. — Значит, это дело лежало в Куинсе, и откуда мне было о нем знать? Два трупа, у которых пальцы отрезаны и засунуты... ну, в другое место, а я сижу здесь и ковыряюсь в заднице — извините, это у меня нечаянно вырвалось. Господи!

— Надеюсь, это вам поможет.

— Значит, надеетесь? А что еще у вас есть?

— Ничего.

— Если вы что-то скрываете...

— Все, что я знаю про Готскинд, есть в ее деле. А все, что я знаю про Альварес, — только что сказали мне вы.

— А при чем тут вы? У вас какой-то личный интерес?

— Я только что сказал вам, что я...

— Нет-нет. Почему вы этим интересуетесь?

— Это не подлежит разглашению.

— Черта с два. Вы не имеете права скрывать информацию.

— А я и не скрываю.

— Тогда как это назвать, по-вашему?

Помолчав немного, я ответил:

— Мне кажется, я сказал все, что мог. У меня нет никаких конкретных сведений ни о том, ни о другом убийстве. Ни о Готскинд, ни об Альварес. Одно дело я прочитал, а про другое вы мне рассказали, и больше я ничего не знаю.

— А зачем вам вообще понадобилось читать дело?

— Про это было в газетах год назад, а вам я позвонил, потому что про это тоже было в газетах. Вот и все.

— У вас есть клиент, которого вы покрываете.

— Если у меня и есть клиент, то во всяком случае не он совершил те преступления, и, насколько я понимаю, это касается только меня. Думаю, вам лучше сопоставить оба случая и посмотреть, не даст ли это вам что-нибудь.

— Еще бы, конечно, я так и сделаю, но я хотел бы знать, при чем тут вы.

— Это неважно.

— Вообще-то я мог бы пригласить вас сюда. Или доставить сюда, если вам это больше понравится.

— Могли бы, — согласился я. — Только вы не услышите ничего нового. Вы можете отнять у меня сколько-то времени, только при этом сами потеряете столько же.

— А вы довольно нахально держитесь, должен вам сказать.

— Да бросьте вы, — ответил я. — Вы узнали кое-что такое, чего не знали до моего звонка. Если вам это неприятно, можете, конечно, на мне отыграться, только какой смысл?

— И что же я, по-вашему, должен вам сказать — спасибо?

«Не помешало бы», — подумал я, но промолчал.

— Ну ладно, — продолжал он. — Только оставили бы вы мне свой адрес и телефон — на случай, если понадобится с вами связаться.

Не надо было говорить ему, как моя фамилия. Конечно, можно бы проверить, хватит ли у него ума разыскать меня в телефонной книге, но какой смысл? Я дал ему адрес и телефон и сказал, как мне жаль, что я не смог ответить на все его вопросы, но я несу определенную ответственность перед своим клиентом.

— Я бы, конечно, на вашем месте тоже разозлился, — сказал я. — И могу понять, почему это так на вас подействовало. Но я поступаю так, как должен поступить.

— Ну да, это я уже не раз слышал. Что ж, очень может быть, и в самом деле работали одни и те же люди, и может быть, что-нибудь получится, если мы сопоставим оба случая. Вот было бы здорово.

Это все, что я получил вместо благодарности. И на том спасибо. Я тоже сказал, что это было бы здорово, и пожелал ему удачи. И попросил напомнить про меня его отцу.

10

Вечером я отправился на собрание, а Элейн — на свои занятия, а потом мы взяли по такси, встретились в «Матушке Гусыне» и послушали музыку. Около половины двенадцатого появился Красавчик Дэнни и присоединился к нам. С ним была девушка — очень высокая, очень худая, очень черная и очень странная. Он сказал, что ее зовут Кали. Она кивнула, но не произнесла ни слова и в ближайшие полчаса как будто даже не слышала ничего из нашего разговора, после чего подалась вперед, уставилась на Элейн и сказала:

— Ваша аура вся зелено-голубая, очень чистая и очень красивая.

— Спасибо, — отозвалась Элейн.

— У вас очень древняя душа, — добавила Кали, и это были ее последние слова — все остальное время она как будто вообще не замечала нашего присутствия.

Красавчик Дэнни не мог рассказать нам ничего особо интересного, и мы большей частью просто слушали музыку, а в перерывах болтали о пустяках. Ушли мы довольно поздно. Когда мы ехали на такси к Элейн, я сказал:

— У тебя очень древняя душа, и зелено-голубая аура, и очень симпатичная маленькая попка.

— Очень проницательная девушка, — сказала Элейн. — Мою зелено-голубую ауру люди обычно замечают только при второй или третьей встрече.

— Не говоря уж о твоей древней душе.

— Знаешь, о моей древней душе ты бы лучше помалкивал. Вот о моей симпатичной маленькой попке можешь говорить сколько угодно. И где он таких находит?

— Не знаю.

— Были бы они обыкновенные потаскушки с актерской биржи — это одно дело. Но у него все они какие-то особенные. Вот эта, Кали, — как ты думаешь, чем она колется?

— Понятия не имею.

— Потому что она определенно витает в каком-то другом мире. Неужели психоделики все еще в ходу? Не иначе как она сидит на священных грибах или на какой-нибудь галлюциногенной плесени, которая растет только на гнилой коже. Скажу только одно — она могла бы зарабатывать неплохие деньги, если бы взялась обслуживать мазохистов.

— Если только у нее самой кожа не гнилая. И потом вряд ли она способна до такой степени сосредоточиться на работе.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Вид у нее вполне подходящий, и что-то еще в ней такое есть. Представь себе, как ты ползаешь у ее ног и получаешь от этого наслаждение.

— Не могу.

— Ну, конечно, — сказала она. — Ты ведь сам настоящий маркизик де Садик. Помнишь, как я тебя один раз связала?

Водитель изо всех сил старался сдержать смех.

— Помолчи, пожалуйста, — сказал я.

— Нет, помнишь? Ты еще тогда заснул.

— Это говорит только о том, как я тебе доверяю, — ответил я. — Замолчишь ты или нет?

— Ладно. Сейчас завернусь в свою зелено-голубую ауру и буду молчать.

На следующее утро, когда я уходил, Элейн сказала, что у нее есть предчувствие: звонки от жертв изнасилования еще будут.

— Именно сегодня, — сказала она.

Но оказалось, что она ошиблась, несмотря на свою зелено-голубую ауру. Никто не позвонил. Когда мы вечером разговаривали по телефону, она была совсем расстроена.

— Наверное, это все, — сказала она. — Три в среду, одна вчера, и больше ничего. А я-то думала, что мне предстоят героические деяния и что я раскопаю что-нибудь важное.

— Девяносто восемь процентов любого расследования — пустая работа, — сказал я. — Приходится делать все, что только придет в голову, ведь никогда не знаешь, что пригодится, а что нет. Судя по реакции этих женщин, ты, наверное, потрясающе говорила по телефону. И, пожалуйста, не думай, что у тебя ничего не вышло, раз тебе не удалось с трех попыток найти жертву, оставшуюся в живых. Ты ведь искала иголку в стогу сена, да к тому же очень может быть, что в этом стогу вообще нет иголки.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Я хочу сказать, что, скорее всего, они свидетелей не оставляли. Скорее всего, они убивали всех женщин, которых насиловали, и очень может быть, что ты разыскиваешь женщину, которой не существует.

— Ну, раз ее не существует, — сказала Элейн, — то и черт с ней.

* * *

Ти-Джей звонил мне каждый день, иногда по нескольку раз. Я выдал ему пятьдесят долларов на проверку обоих бруклинских автоматов, и вряд ли он извлек из этой сделки большую выгоду: все, что у него оставалось от метро и автобусов, он просаживал на телефонные разговоры. С куда большим успехом он мог бы помогать карточным шулерам или разносчикам или заниматься какими-нибудь другими уличными делами, которыми зарабатывал себе на жизнь. Но он все время приставал ко мне с просьбой дать ему задание.

В субботу я выписал чек на оплату своего номера и заплатил по другим ежемесячным счетам — за телефон, за пользование кредитной карточкой. Глядя на телефонный счет, я снова вспомнил о тех звонках Кинену Кхари. За несколько дней до этого я еще раз попытался разыскать какого-нибудь служащего телефонной компании, который мог бы подсказать мне, как получить сведения о них, и снова услышал в ответ, что ничего сделать нельзя.