Прогулка среди могил - Лоуренс Блок

— Значит, на этих телефонах есть номера?

— Ах, да! Про это-то я и забыл. На втором, на этой проклятущей Ветеранз-авеню, где все на тебя косо смотрят, — на нем есть номер. А на другом, на углу Флэтбуш и Фэррагет, нет.

— А как ты тогда его узнал?

— Да ведь я находчивый, я же вам говорил. Или не говорил?

— Говорил, много раз.

— Я что сделал? Позвонил в справочную. Говорю: «Девушка, тут что-то не так, на этом телефоне нет номера, как мне узнать, откуда я звоню?» А она говорит, что нельзя узнать, какой номер у этого телефона, откуда я звоню, и что она ничем мне помочь не может.

— Что-то не верится.

— И я тоже так подумал. У них, думаю, столько всякой техники, когда хочешь узнать в справочной какой-нибудь номер — не успеешь спросить, как они его тут же говорят, а тут не могут сказать номер твоего собственного телефона? И я подумал: «Ти-Джей, ты идиот, они же сняли номера, чтобы помешать торговцам зельем, а ты говоришь так, как будто сам такой». И вот я опять набираю ноль, потому что в справочную можно звонить хоть целый день без всякого четвертака. Мне отвечает какая-то другая киса, и тут уж я говорю совсем не по-уличному: «Будьте добры, не поможете ли вы мне, мисс? Я звоню из автомата и должен сообщить на работу свой телефон, чтобы мне перезвонили, а здесь кто-то исписал весь аппарат всякими надписями краской, и номер невозможно разобрать. Не могли бы вы выяснить, откуда я звоню, и сказать мне номер?» И я даже не успел договорить, как она сказала мне номер. Эй, Мэтт, вы слушаете? О, черт!

Послышался записанный на пленку голос, напоминающий, что нужно опустить еще монету.

— Четвертак кончился, — сказал Ти-Джей. — Придется еще опустить.

— Скажи мне номер, я сам перезвоню.

— Не могу. Я сейчас не в Бруклине, а номер этого автомата я пока еще не выяснил. — Послышался щелчок: он опустил монету. — Ну вот, теперь все в порядке. А здорово я узнал второй номер, а? Вы слушаете? Почему вы не отвечаете?

— Я потрясен, — сказал я. — Не знал, что ты умеешь так разговаривать.

— То есть правильно разговаривать? Конечно, умею. Если я болтаюсь на улице, это еще не значит, что я какой-нибудь необразованный. Просто это два разных языка, а я их оба знаю.

— Ну, ты молодец.

— Да? Я так и думал, что вы это скажете после того, как я съезжу в Бруклин. А что мне делать дальше?

— Пока ничего.

— Как ничего? Да ну, должно же быть что-нибудь такое, что я могу сделать. Я ведь с этим хорошо справился, правда?

— Замечательно.

— То есть чтобы найти дорогу в Бруклин и вернуться обратно, не обязательно быть ученым-ракетчиком. Но я здорово раздобыл этот номер в справочной, правда?

— Безусловно.

— Потому что я находчивый.

— Очень находчивый.

— И все равно у вас сегодня для меня ничего нет.

— Боюсь, что нет, — сказал я. — Позвони мне через день-другой.

— Ну да, позвони. Старина, да я позвоню вам в любое время, когда скажете, если только вы будете дома. Знаете, кому надо завести пейджер? Старина, это вам надо завести пейджер. Я бы позвонил вам по пейджеру, а вы бы и подумали: «Должно быть, это Ти-Джей меня разыскивает, не иначе как что-то важное». Что тут смешного?

— Да нет, ничего.

— Тогда чего вы смеетесь? Я буду звонить вам каждый день, старина, потому что сдается мне, что я вам еще понадоблюсь. И точка, дочка.

— Неплохо.

— Я тоже так думаю, — сказал он. — Приберегал специально для вас.

* * *

Все воскресенье шел дождь, и я большую часть дня просидел дома. Включил телевизор и смотрел то теннис, то гольф, который показывали по другой программе. Иногда я не могу оторваться от матча по теннису, но этот был не из таких. От гольфа я могу оторваться в любой момент, но там всегда очень красиво, а комментаторы не так болтливы, как в других видах спорта, так что было приятно сидеть и смотреть, размышляя о своем.

В середине дня мне позвонил Джим Фейбер, чтобы отменить наш обычный воскресный обед. У его жены умерла двоюродная сестра, и им надо было ехать туда.

— Мы можем встретиться где-нибудь сейчас за чашкой кофе, — сказал он. — Правда, погода очень уж скверная.

Вместо этого мы минут десять разговаривали по телефону. Я сказал, что меня немного беспокоит Питер Кхари, — похоже, он может снова сорваться либо на выпивке, либо на наркотиках.

— Он так говорил о героине, — сказал я, — что мне даже самому захотелось.

— Знаю, это у них бывает, — подтвердил Джим. — Говорят с таким задумчивым видом, словно старик вспоминает ушедшую молодость. Но ты ведь знаешь, что удержать его не сможешь.

— Знаю.

— Ты не стал его наставником?

— Нет, но у него вообще нет наставника. А вчера вечером он говорил со мной так, как будто я его наставник.

— Хорошо, что он не попросил тебя официально стать его наставником. Ты уже связан делами с его братом, а стало быть, и с ним.

— Я об этом думал.

— Но даже если бы он и попросил, это не значит, что ты за него отвечаешь. Знаешь, что главное для хорошего наставника? Не пить самому.

— По-моему, я уже где-то это слышал.

— От меня, должно быть. Но удержать от выпивки никого нельзя. Вот, например, я твой наставник. Я тебя удерживаю от выпивки?

— Нет, — ответил я. — Я не пью несмотря на это.

— Несмотря или назло мне?

— Может быть, и то и другое.

— А что там вообще происходит с Питером? Он что, жалеет самого себя, потому что не может напиться или уколоться?

— Нанюхаться.

— Что?

— Он ни разу не кололся. Ну, в основном дело в этом. И еще он злится на Господа Бога.

— Подумаешь, кто на него не злится?

— Он не понимает, как Господь Бог мог допустить, чтобы все это случилось с таким прекрасным человеком, как его невестка.

— Господь Бог вечно устраивает какое-нибудь паскудство вроде этого.

— Знаю.

— И, возможно, у него есть на то свои резоны. Может, она понадобилась Иисусу, чтобы стать солнечным лучиком. Помнишь эту песенку?

— По-моему, никогда не слыхал.

— Ну, надеюсь, что от меня ты ее не услышишь, потому что я ее могу петь, только когда напьюсь. Как ты думаешь, он ее трахал?

— Кто кого трахал?

— Питер свою невестку.

— Господи! — сказал я. — Мне такое и в голову не приходило. У тебя какие-то грязные мысли, ты это знаешь?

— Просто с такими людьми приходится иметь дело.

— Наверное. Нет, вряд ли. Я думаю, ему просто грустно, и он хочет напиться и понюхать зелья, и я надеюсь, что он этого не сделает. Вот и все.

Я позвонил Элейн и сказал ей, что свободен и могу с ней пообедать, но она уже договорилась со своей подругой Моникой — та зайдет к ней в гости. Они решили заказать обед в китайском ресторане с доставкой на дом, и я тоже могу прийти, тогда они закажут еще больше разных блюд. Но я сказал «пас».

— Боишься, что целый вечер придется слушать девичью болтовню, — сказала она. — И ты, наверное, прав.

Когда я смотрел «60 минут», позвонил Мик Баллу, и мы проговорили минут десять или двенадцать из этих 60. Я рассказал ему, что уже взял было билет в Ирландию, но пришлось все отменить. Он пожалел, что я не прилечу, но был рад, что для меня нашлось какое-то дело.

Я рассказал ему кое-что о том, чем занимаюсь, но не говорил, на кого работаю. Он не любит торговцев наркотиками и несколько раз пополнял свою кассу, вламываясь к ним в дома и отбирая наличные.

Он спросил меня про погоду, и я сказал, что весь день идет дождь. Он сообщил мне, что в Ирландии всегда идет дождь и он уже с трудом вспоминает, как выглядит солнце. Да, и вот что еще. Слышал ли я — доказано, что Господь Бог был ирландцем?

— Разве?

— Конечно, — сказал он. — Ты только посмотри. До двадцати девяти лет жил с родителями. В последнюю ночь своей жизни отправился пьянствовать с приятелями. Думал, что его мать девушка, а сама она, невинная душа, думала, что он — Бог.

* * *

Неделя понемногу началась. Я не покладая рук занимался делом Кхари, если его можно так назвать. Мне удалось узнать, как звали одного из полицейских, которые расследовали убийство Лейлы Альварес. Это была та студентка Бруклинского колледжа, которую нашли на Гринвудском кладбище, и дело находилось в ведении не 72-го участка, а бруклинской бригады по расследованию убийств. Вел его некий детектив Джон Келли, но застать его я никак не мог, а оставлять свою фамилию и телефон не хотел.

С Элейн я виделся в понедельник. К ее большому разочарованию, телефон у нее вовсе не разрывался от звонков жертв изнасилования. Я сказал ей, что, возможно, никто и не позвонит, что так бывает, что надо закидывать множество удочек, и иногда приходится долго дожидаться, пока клюнет. К тому же еще рано, сказал я. Вряд ли те люди, с кем она говорила, станут звонить кому-нибудь в выходные.

— Выходные уже кончились, — возразила она. Я сказал, что, если они и начали звонить, какое-то время уйдет на то, чтобы разыскать этих жертв, а тем может понадобиться день-два, чтобы решиться ей позвонить.

— Или не позвонить, — сказала она.