Нахимов. Гений морских баталий - Юрий Лубченков

Войны начинали состоять не только из доблести солдат и знаний командиров, но и все более из средств и орудий войны. Новые эпохи диктовали новые условия жизни и смерти, становящиеся хоть и новыми, но незыблемыми законами.

И законы эти все более громко и четко начинали диктоваться экономикой. Еще в 1841 г. английский посол в России писал в Лондон: «В Европе нет спроса на грубую продукцию русского мануфактуриста. Единственное направление, следовательно, в котором может быть найден сбыт для нас, это Азия, а главная цель запретительной системы в России и покровительства, которое оказывается отечественному мануфактуристу, заключается в том, чтобы вытеснить более дешевыми товарами британскую продукцию на Востоке. До сих пор это им, может быть, не удавалось, и мне неизвестно, произошел ли какой-нибудь вред для наших интересов от этого соперничества, но русские — упорный народ и империя (Россия. — Авт.) идет вперед к цивилизации, и так как средства транспорта улучшаются, — каковому предмету уделяется большое внимание, — то близость России к этим странам может иметь губительное влияние на английскую торговлю».

Торговля России с Портой стояла на четвертом месте после Англии, Франции и Австрии, причем лишь Россия и Англия ввозили больше, чем вывозили, т.е. турки платили золотом за их товары, а не наоборот. И Англия испытывала весьма ощутимую конкуренцию русских купцов и в Порте, и в Средней Азии, и в Персии. Причем в Персии начиная где-то с 1845 г. русские купцы стали отбирать первое место у английских. Тем значимее становилась для Англии Турция, которая в годы перед началом войны закупала английских товаров больше, чем более богатая и обладающая большим количеством населения Россия.

В английских деловых и политических кругах накануне войны господствовало вполне резонное и обоснованное мнение, что разгром Турции, в особенности — захват ее Россией, будет означать разгром английской торговли. Или во всяком случае будет равен тяжелому поражению. Аргументами этого тезиса служило и то, что в 1852 г. Англия ввезла из России 957 четвертей зерна, а из Порты (правда, почему-то с учетом Молдавии и Валахии) — 1875 000 четвертей. Подчеркивалось также, что с потерей самостоятельной Турции исчезнет единственный независимый от России торговый путь с Персией, прежде всего с самой богатой ее частью — северной.

Поэтому-то и сделанное Николаем I предложение англичанам поделить «наследство» «больного человека», т.е. Турции, вызвало в Лондоне резкое неприятие. Ибо Англии предлагались Египет и Крит, и в перспективе — Архипелаг, России же должны были отойти, к ее сфере влияния, помимо Молдавии и Валахии, Сербия, Болгария, Греция. Николай претендовал также на Проливы и Стамбул, и англичане понимали, что вскоре к нему отойдет также вся Малая Азия, сопредельная с Кавказом. Это могло стать крахом всей глобальной стратегии Англии. И самое неприятное, что дело потихоньку к этому шло — поскольку Турция сама по себе противодействовать в военном отношении не могла, и, кроме того, из 15,5 млн. жителей европейской ее части (в азиатской Турции никакая статистика не велась и количество жителей в ней было покрыто мраком) более 11 млн. были православными, т.е. видевшими в России своего традиционного защитника и покровителя.

Европа пока предпочитала действовать старыми, проверенными путями — ее товары все более наводняли Турцию, Порте охотно предоставлялись займы, правда, не на совсем альтруистических условиях В перспективе планировалось взять все административное управление и финансы в свои руки. Как были в руках европейцев — прежде всего англичан и французов — промышленность, торговля, кураторство над высшими военными кадрами (и институт военных советников-европейцев). И в конце концов — посадить на турецкий трон какого-нибудь европейского принца. Поэтому турок целенаправленно отлучали от технических новинок (за исключением тех, которые продавались под видом неслыханного благодеяния), от любого рода социальных изменений.

Сохранилось воспоминание одного паши, который как-то представил английскому послу свой проект допущения христиан на военную службу. Разгоряченный предыдущими заверениями англичанина о стремлении его страны всемерно помогать Порте паша с недоумением услышал отзыв на свое разумное предложение, принятие которого во многом могло бы выправить положение Турции: «Таким образом, христианские подданные будут иметь в своем распоряжение через несколько лет целую армию, вполне обмундированную и обученную, способную сражаться; этого не должно быть, мы вовсе не для того заботимся о неприкосновенности Турецкой империи и не для того старались обеспечить ее трактатами».

Сходно же думали и во Франции, увеличивавшей свой торговый оборот с Портой с 1836 г. до конца войны, т.е. 1856 г., по ввозу в шесть раз, а по вывозу — более, чем в шесть с половиной раз. Поэтому-то еще в 1852 г. один из французских адмиралов публикует свой подсчет английского и французского флотов и делает вывод: «Если разразится война с Россией, то с помощью нашего флота мы можем уничтожить ее торговлю на Черном море, опустошить там ее берега, проникнуть через Балтику и Неву даже в Петербург». Действительно, статистика — при некотором энтузиазме и излишнем оптимизме — позволяла делать схожие выводы: Россия имела меньше кораблей, особенно проигрывая по крупным торговым судам, которые в то время легко могли превратиться в военные. Что позволяло тому же адмиралу сделать конкретное утверждение, почти аксиому: «Наше морское могущество — это здание, краеугольный камень которого — военный флот, а фундамент — торговый флот».

России вскоре пришлось познать правоту этого постулата на собственном опыте. Но пока — кроме Синопа — по России победно звенели вести о кавказских победах.

ВОЙНА НА КАВКАЗЕ

На Кавказе с началом войны обстановка сложилась особенно сложная: турецкая армия была уже в Карее, а Россия только начала формировать действующий корпус. Нижегородский драгунский полк должен был играть в этом корпусе немаловажную роль, и поэтому русский наместник и главнокомандующий на Кавказе князь М.С. Воронцов пригласил к себе на совещание его командира генерал-майора Я. Чавчавадзе.

Вскоре уже все в Чир-Юрте — месте расположения на квартирах нижегородцев — знали, что полк идет на турецкую границу в полном составе.

Драгуны еще только дошли до Тифлиса, а в 14 верстах от границы уже уютно забелели палатки 40-тысячного турецкого корпуса под началом мушира Абди-паши, и на высотах между Суботанью и Огузлами, под самыми стенами Александропольской крепости зарыскали отряды неприятельской конницы, грабя и выжигая все вокруг. Это заставило нижегородцев двинуться в Александрополь форсированным маршем по кратчайшей дороге — через Безобдал.

Вскоре последовал Бяндурский бой — кровавый пролог грядущих сражений, в котором русские хотя и победили, но оставили на поле битвы до восьмисот убитых — непривычно кровавую дань своей победы.

Об этом бое, как и многих других, говорил один из кавказских старожилов — казачий есаул: «Прекрасен Божий мир, а умирать надо. Умирать надо, чтобы отечество жило… Но когда все полюбят жизнь более всего на свете, и жертвы отдельных существований оскуднеют, тогда придет смерть отечеству, и самобытный народ сделается рабом другого народа, не столь животолюбивого, как он. Останется народ, но не будет уже отечества».

Жертвы в Бяндурском сражении были вызваны нежеланием русского отряда отступить перед гораздо более многочисленным противником, расположившимся к тому же на господствующих высотах. Командование понимало, что, отступив при первой же встрече с противником, оно и спасет, может быть, жизни солдат, но лишит их на всю кампанию того чувства, которое заставляет идти на сильнейшего противника Идти и разбивать его.

И было решено не отступать. Небольшой отряд русских принял бой со всем турецким корпусом и принудил его к отступлению, понеся при этом значительные потери. Но что-то уже произошло — это подтвердили следующие бои: Баш-Кадыклар и Кюрук-Дар.

14 ноября 1853 г. весь действующий корпус, насчитывающий всего 8,5 тысяч, перешел Арпанчай, и, пройдя около семнадцати верст уже по турецкой земле, остановился у Перевали, бедной армянской деревушки, еще хранившей явные следы недавнего посещения ее армией Абди-паши.

Спустя три дня на одну из фуражирных команд, высланных от Перевали и состоявшую из сотни спешенных нижегородцев, напала турецкая кавалерия. Фуражирами командовал поручик Амилахвари, который не растерялся и не дал захватить своих людей врасплох: по его приказу драгуны быстро образовали каре и встретили противника плотным ружейным огнем.

К ним на помощь прискакал из лагеря еще эскадрон драгун, бегом подошли два батальона пехоты. Сюда же поспешно сошлись и все фуражирские команды. Общее командование над этими, для Кавказа весьма значительными, силами принял генерал Кишинский.