Я чувствую себя гораздо лучше, чем мои мертвые друзья - Вивиан Шока

Твоя Лона.

Второе письмо.

Любимый,

я отправила свое письмо уже двенадцать дней назад, неужели ты так сильно занят, что не можешь черкнуть мне словечко? О, я ни в чем тебя не упрекаю. Наверняка у тебя много дел, я знаю, с твоим бизнесом, который ты налаживаешь, всей этой бумажной волокитой… И потом, какая же я глупая: даже если мы оба живем в Европе, существуют границы, таможни, проверки, и мешки, набитые почтой, ждут своей очереди!

Моя дочка Бланш уже знает алфавит, и я постоянно прошу ее рассказывать мне его, ее голос меня успокаивает, не знаю почему. Алфавит – это так весело! Это начало жизни, которая еще пишется.

Весна здесь ранняя, все внезапно распустилось, однако… Мне кажется, что листья уже готовы опасть. Или это только я вижу их такими?

Любимый, мне так тебя не хватает.

Твоя Лона.

Третье письмо.

Какая же я глупая!

Я, Элен, люблю тебя.

Я, Элен, мечтаю о тебе.

Я, Илона, целую тебя.

Напоминаю тебе мой адрес:

Элен…

Четвертое письмо.

Пиши мне на своем языке. Я найду в Париже кого-нибудь, чтобы перевести твое письмо, пойду в тот бар на улице Сены, где кто-нибудь из твоих соотечественников поможет мне его прочесть.

Умоляю тебя. Сегодня. Напиши мне.

Пятое письмо.

С помощью некого Лайоша из бара на улице Сены.

Ihànyzik nekem.

Irja, legy szives!

Dràgam. Aranyos dràgam.[33]

Видишь? Я учусь. Ничего меня не пугает.

Шестое письмо.

Фрагмент среди больших темных пятен, который можно прочесть.

…невыносимость дней, которые тянутся друг за другом, точно такие же, как предыдущие. Верю ли я еще в нас? Любая женщина, здоровая телом и душой, ответила бы «НЕТ». Но я не отношусь к таким женщинам. Я та, кто полюбила тебя в один январский вечер в комнате отеля. Еще несколько часов, и Париж проснется, весь левый берег засверкает огнями.

Этот квартал – мой остров. Я брожу по нему вечерами, под предлогом поиска дополнительной работы. Я ищу тебя. Я теряю себя. Господи, как же я тебя люблю.

Илона

Седьмое письмо.

Моя дочь Бланш вчера отпраздновала свой третий день рождения. Я поставила на торт четыре свечи. И встретилась с его испуганным взглядом, когда зажгла огонь. Я ничего не соображала. Я ничего не понимаю. Не замечаю ничего вокруг. Я ненавижу тебя. Я ненавижу нас. Я так нуждаюсь в тебе. Почему ты меня не слышишь?

Э.

Восьмое письмо.

Прошло столько времени.

Помнишь ли ты еще обо мне?

У меня все хорошо.

Вчера ходила на выставку в Центре Жоржа Помпиду. Марк Шагал. Экспрессивные рисунки углем, восхитительная акварель, много гуаши и даже масло на бумаге. Цельно. Потрясающе.

Помпиду, ты знаешь: то экстравагантное здание, куда мы ходили на большую выставку. Бальтюс.

Бальтюс, ты и я, в январе, почти год назад. Целый год! А я еще не умерла!

Элен/Илона

Девятое письмо.

Любовь моя, это какое-то недоразумение. Вчера по почте пришел пакет. Я чуть не лишилась чувств, увидев марки с чем-то вроде «Мадьяр»… Мой смуглый ангел, наконец-то! Продолжение меня убило: «Отсутствие адресата по указанному адресу» – вот что глупый, слепой и бездарный почтальон осмелился написать. Трясущимися руками я открыла пакет. В нем оказались письма, которые я тебе отправила. Они все были там! В своих конвертах, запечатанные, как в день отправления! Скажи мне, что французы ошиблись. Ведь венгерское правительство не может запретить тебе доступ к моим письмам! Бистро на улице Сены закрыто на ремонт до Рождества, и я не знаю, к кому обратиться. Разумеется, я подумала о посольстве. И даже отправилась туда, признаюсь. Оно находится в глубине тупика в шестнадцатом округе, но там столько кодов, решеток… Мне удалось сквозь них пройти, холл особняка, где живут официальные лица, был заполнен толпой в вечерней одежде: смокинги и длинные платья, и это в разгар дня… Меня встретили широкими улыбками, как в плохом фильме. Смейся, если хочешь: я испугалась. И убежала самым постыдным образом. Но я себя заставлю, вернусь туда, это нужно. Ради нас я буду смелой.

Сейчас я со всем возможным вниманием перепишу адрес, который ты мне дал перед отъездом. Я перечитывала его до боли в глазах. Я проверяю каждую букву, каждую черточку, твой язык такой сложный!

Наверняка где-то закралась ошибка.

Напиши мне. Скажи мне, что ты тоже думаешь обо мне.

Или я сойду с ума.

Э.

Десятое письмо.

Любимый мой,

нам нужно все начать с нуля. Я осознаю это с полной убежденностью, поселившейся во мне сегодня вечером. Возможно, тебя удивит, что я снова тебе пишу? Прошло два долгих года. Я тебя не забыла. Как я могу? Это невозможно. Я хочу думать лишь о тебе. Жизнь мне дана для того, чтобы любить тебя, сегодня, как и вчера, с самого первого дня, когда ты нечаянно толкнул меня под проливным дождем на тротуаре бульвара Сен-Мишель. Ты убрал прядь волос с моего мокрого лица, и в твоей улыбке было… столько интереса, столько желания! И мое тело, до тех пор дремавшее, наконец проснулось. Поверь мне, в самых красивых местах мира – а сегодня я была в замке Версаль, – как и в дурно пахнущем метро, куда спускаюсь каждый вечер, выходя из офиса, я не теряла надежды увидеть тебя. Я ищу тебя, ищу! Слышишь? Любимый мой, сколько раз мне казалось, что я вижу твой силуэт на улицах Парижа… Я ускоряла шаг, сердце выпрыгивало из груди, и внезапно ты от меня ускользал. Я приучила свой взгляд больше не задерживаться на мужчинах, идущих впереди меня по подземным переходам. Во всех моих жестах, в каждую секунду моей жизни я постепенно принуждала свое тело застывать, сдерживаться, чтобы стереть тебя из его памяти. Чтобы меньше страдать. Я пыталась. Поверь мне! Но это невозможно. Тебе ведь тоже это известно? Давай не будем больше притворяться. Я не хочу излечиваться от тебя, никогда. Я сделаю все, что ты захочешь. Если нужно пересечь границы и встретиться с тобой по ту сторону так называемого «железного занавеса», я приеду. Лишь скажи мне об этом. Не дай мне снова заснуть.

Твоя Элен, твоя Илона. Твое «ты».

Одиннадцатое письмо.

Я снова пишу тебе, любовь моя. Тебе, конечно же, известно, что мое последнее письмо вернулось так же, как и предыдущие. Я снова тебе пишу, и ты мне не ответишь. Но не возвращай мне назад мое письмо, прошу тебя. В остальном ничего не меняй, ничего не делай, а главное, не пиши мне. Никогда.

Так я не узнаю ничего о нас.

Умерла или еще жива наша безумная любовь, вспыхнувшая той холодной зимой в Сен-Жермен-де-Пре? Не говори мне. Ничего. Я больше не вернусь туда. Отель на улице Бюси закрыт. Площадь Фюрстенберг продолжает красоваться. Без меня! Мне там не на что смотреть. Я храню все в своей памяти. Мне никто не нужен. Я не говорю об этом ни с кем, никогда. Я не хочу знать, как ты живешь. Мне дороже твое молчание, я прижимаю его к своему сердцу. Неуверенность меня успокаивает. Незнание позволяет мне верить, что все у нас еще возможно.

Элен, Париж, апрель 1986 года.

P. S. Я тебе говорила… что теперь я живу одна со своей дочерью?

* * *

Больше ничего. У меня не осталось больше ничего, что поддерживало бы меня.Почему стоит такая хорошая погода, и зачем я появился на свет.[34]

После прочтения писем время свернулось в клубок и сбилось с ритма. В больнице потянулась вереница скверных часов, когда взгляд Бланш устремился к горизонту ее воскресшего детства. Ей не удавалось вернуть время на его место. Прошлое поглощало все, будущее не открывалось, настоящее не имело смысла. Ее бросало то в жар, то в холод, душу разрывал плач, тело покрывалось липким потом. Иглы проткнули кожу, жидкость из капельниц наполнила вены, за этим последовали обжигающие ночи в бреду, уносящем ее далеко.

Он все время был рядом.

Обтирал ее губкой, переодевал, поил, массировал ей плечи, осторожно мыл волосы. Его не пугали и не смущали ее крики, слезы, проклятия, он слушал свое тело, и оно не испытывало страха. Методично он мял для нее ягоды, готовил легкие муссы из малины, вынимал косточки из винограда, который она задумчиво клевала, принес первые мандарины, кустик японской айвы с розовыми цветами. Он рассказывал всем, что она отдыхает, что она выздоравливает, что скоро все будет хорошо. Медсестры, врачи разрешили этому спокойному молчаливому мужчине находиться рядом с ней, поскольку они были уверены, что он лучше их самих сможет поддержать в пациентке желание жить.