Двое из будущего. 1904 -… - Максим Валерьевич Казакевич

находилась наша стартовая позиция, брошенные на склон направляющие, по которым и должна была скатиться и быстро набрать нужную скорость чайка. Посмотрел на время — вроде пора. Агафонов в данный момент должен был взлетать. Я снова обратился в сторону противника, поднес к глазам бинокль.

— Высоко подняли, японцы.

— Достанет ли твой парень его? Сможет забраться туда?

— Должен, — уверенно ответил я. — Меня больше заботит другой вопрос, сможет ли он попасть в шар из пистолета?

— Ну, как по мне, так это дело плевое. Он вон какой — не промахнешься.

— Ну, не скажи…, — покачал я головой. Кажется, я отсюда увидел фигуру субтильного японца, что торчала в корзине.

Времени для пролета над нами было еще предостаточно и потому я отнял оптику от глаз, опустился за камень и припал к нему спиной. Какой-то из солдат последовал моему примеру, спрятался за бруствер. Пудовкин попросил у меня бинокль.

— Держи, — охотно передал я ему увесистую штуку. И пока он разглядывал противника, я спросил ближайшего солдата: — Тебя как зовут?

— Семеном кличут, — ответил тот, улыбаясь в усы.

— В боях за город участвовал? — догадался я.

— Да, было дело. Ох и досталось же нам, — сокрушенно покачал он головой, но тут же ухмыльнулся, — но и япошкам на орехи мы хорошо отсыпали. Славно мы их там в капусту покрошили.

— Как они в бою, японцы-то эти? Храбры?

— Да, не без этого. Прут быром, не остановишь, хоть косой коси.

— Гранаты мои ваш полк использовал?

— Нет, не наш. Если бы у нас командир догадался их взять, то может и устояли бы. Жаль. Но «егозу» вашу мы растягивали — хорошо нам помогла, славно она японцев задержала.

— А сами как защищались? Только в окопах сидели и остреливались?

— Ну да, как же еще. Пушки их сильно нас донимали, больно уж метко стреляли. Вот они нам не нравились, если б вы, ваше благородие, что-нибудь с ними придумали, то было бы полегче.

Я кивнул в небо:

— Вон, уже придумал.

Солдат поднял глаза. Там, набирая высоту, парил мой Агафонов. Медленно нарезал круги над Старым городом, подбирался к нашим позициям. В какой-то момент очень близко подлетел к нам, да так, что Пудовкин смог сфотографировать его напряженную рожу. Он прошел над самым краем Волчьих гор и, развернувшись, опять пошел к городу. Моторы, натужно стрекоча, тянули его вверх.

— Слушай, Семен, — обратился я к солдату, — чувствую, что японец скоро на ваши позиции полезет. Может завтра, может через неделю. Ждать вам осталось недолго. Как думаешь, удержите?

— Сомневаюсь, ваше благородие, слишком уж их много. Числом возьмут нас. Да и пушки ихние злые весьма, житья от них нету никакого.

— В иностранных газетах пишут, что японцы под Цзинь Чжоу четыре с половиной тысячи человек потеряли.

— Во как?! — удивился Семен и улыбнулся, — Славно мы им, однако, под жопу дали. Теперь осторожничать начнут.

— Разве плохо?

— Да нет, отчего же. Только теперь они беречься будут, а нам от этого не легче. Лучше бы как раньше…

Волчьи горы были не так далеко от Артура — километров восемь-десять если по прямой. Японец от наших позиций километрах в трех, может ближе. Но наши пушки достать их не могут — крупные калибры остались на своих позициях, сюда же подтащили легкие орудия. С десяток минометных расчетов спрятались за горами в небольших низинах, и были надежно закрыты он врага вершинами. Расчеты были связаны с командиром полка по нашему полевому телефону. Я их выдал просто так, не стал ничего требовать от штаба Стесселя, лишь предупредил их о подобном самоуправстве. Высокоблагородие отнесся к новости спокойно и благожелательно, лишь поинтересовался, нужна ли мне какая бумага взамен. Я высказал свое согласие и вскоре у меня на руках был официальный документ за подписью Стесселя о том, что мои телефоны оказались реквизированы на нужды армии. Мне подобного оказалось достаточно.

Под нашей позицией обильно растянута колючая проволока, что простая прямая колючка, что моя навитая кольцами «егоза». Почти у каждого солдата теперь в комплекте, помимо винтовки и патронов, по три гранаты, которые они вынужденно таскали в карманах штанов. Не по уставу, да и не удобно, но командиры ничего не говорили, а солдаты терпели. Так же не далее как третьим днем я в этом полку раздал почти сотню касок. Вот с этим у меня получилось не так как ожидалось. Я думал, что солдаты, пройдя реальный бой и узнав, что такое взрывы от снарядов, охотно возьмут эти котелки. Но они, примерив их, сказали, что им неудобно и тяжело, и потому носить их отказались. Лишь несколько десятков шлемов нашли своих хозяев, да еще с полсотни я оставил на позиции, ожидая, что с началом боев, их расхватают. И опять, все это было бесплатно и, фактически, минуя вышестоящих командиров. Я уже помню высказывания Стесселя, что подобное нарушение уставного вида солдата на позиции совершенно недопустимо. Так что, это новшество прошло мимо штаба. То же касалось и бронежилетов. Те, если честно признаваться, были совсем уж неудобны и тяжелы. Потому-то та же самая сотня бронников нашла приют у командира полка, который любезно согласился взять их на хранение до конца лета за пятьдесят рублей. Вот такие вот пироги с котятами — приходится давать взятки за то, чтобы помочь сохранить хоть какие-то солдатские жизни.

Агафонов меж тем набрал нужную высоту и повел чайку на сближение. Высоко пролетел над нашими головами и зашел на вражескую территорию. Это было сделано впервые.

Семен, солдат, что сидел рядом с нами, затаил дыхание, восхищенно наблюдая за физическим воплощением гения человеческой мысли.

— Сейчас японец с ума сойдет! — с каким-то неведомым восторгом воскликнул он, — сейчас он утрется кровавыми соплями!

Я ожидал, что с территории противника раздадутся ружейные залпы, но нет — там стояла тишина. Видимо они, заметив в небе приближающееся треугольное крыло, залюбовались необычным зрелищем.

А Агафонов в полной тишине, нарушаемой только треском большого винта, подошел к воздушному шару японцев. Сделал вокруг него круг, другой, потом приблизился. Отсюда не было видно, что он делает, то ли пытается его расстрелять, то ли хочет рассмотреть поближе. Я снова поднял бинокль.

— Ну что? — напряженно спросил Пудовкин.

— Не разобрать, далеко. Кажется, стреляет.

— А почему тогда…?

— Не знаю, не видно.

Мне и вправду не было видно. Бинокль хоть и приближал, но не на столько, чтобы четко рассмотреть, что там твориться. Японца, что находился в корзине воздушного шара, я видел. Тот смотрел недвижимо на летающего вокруг Агафонова и не предпринимал никаких действий.