Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935) - Лучано Мекаччи

в карман залезть, может и в кооператив, а больше газетой торгует.

— Что ж делать, — говорит он, — коли из школы прогнали, а на работу никак не попадешь.

Но особенно сильное впечатление производит Лева Газин — курчавые волосы стоят торчком, карие глазенки умно щупают навязчивого дядю, носик с горбинкой почти соприкасается с губой, зато, когда губы приходят в движение, верхняя губа свободно может уцепиться за крючковатый носик. И вот этот самый Лева Газин продавал «Одесские известия» на большой Дерибасовской, потом прискучило это занятие, поехал в Харьков, там приобрел себе ящик с подставкой и ходил желтые, черные чистить, одновременно учась лихо отбивать дробь щетками по деревянному ящику. Теперь он уже в Москве. Профессий много поменял — на всю Москву кричал о свежей «Вечерке», пытался попасть в детдом, почему-то ему это не удалось. Ходил с ящиком чистить, и снова за старое… за газеты взялся. Матери и отца Лева не знает, и сам точно не может сказать, сколько ему лет. Живет он здесь в Москве у какой-то тети, которой отдает наторгованные деньги18.

Вот как шестнадцатилетний подросток (В.) описывает свою жизнь в стенгазете трудовой колонии:

Нас было человек тридцать «на путях», т. е. на железной дороге. Летом мы спали на вольной волюшке, на траве, а зимой уж совсем другое. На «бан», т. е. на станцию, мы не ходили, так как там была враждебная нам партия мальчиков. И если кто из нас появлялся на вокзале, то его немедленно же выгоняли оттуда, кто пинком, кто под бок, кто по уху. В свою очередь, если мы ловили кого-нибудь из чужих на путях, то и ему влетало тоже под бока. И так пришли ненасытные дни долгой осени. Мы выбрали с теплой обшивкой выгон и заняли его, как свою хорошую квартиру, с чувством хозяина. Работали мы следующим образом: лишь утро настает, брали с собой мешки и уходили в парк к паровозам. Там у нас были знакомые механики, которые давали нам уголь за пачку-другую папирос. Набравши каждый почти по полному мешку, мы уносили и продавали. Это старшие мальчики. У младших, или, как мы их называли, «пацанов», была своя обязанность и работа. Один оставался в вагоне, подметал его и топил до самого вечера. Остальные шли на разживу пропитания. Вот приходит на станцию поезд Минск — Харьков. Не успеют пассажиры вылезть из вагонов, как уже «пацаны» там рыскают. Это они ищут хлеба. Находят на столах сало, кусочки колбасы, яблочко и т. д. Этим и жили. Но бывает и так, что какой-нибудь пассажир слишком поспешит и забудет какой-нибудь узел, чемодан, корзинку. Через десять минут бежит в вагон — напрасно. Там его вещей давно нет. А вечером после такой удачи кокаин, карты, спирт, куски и груды самого разнообразного хлеба. Приходят охранники, угостят их на славу, дадут папирос и до свиданья! Под утро только в вагоне делается тихо, и все засыпают. Вот как я жил «на воле»19.

Беспризорные шли на все, чтобы разжиться копеечкой: воду, набранную, возможно, в общественных туалетах, продавали стаканами жаждущим, особенно летом; охотились на разную живность, чтобы продать их мясо (голуби) или снять шкуру (кошки) и продать на рынке как ценный мех. Одни покупали билеты в театр и, как опытные спекулянты, сбывали их перед спектаклем; другие продавали цветы, фрукты или бутерброды, а на вырученные деньги покупали сигареты, чтобы перепродать их, приумножая барыши.

Воровство и попрошайничество процветали в больших городах, таких как Москва, Петроград/Ленинград, Казань, но, когда начиналась зима, беспризорные отправлялись «работать» на юг. Чаще всего они выбирали Одессу. Происходящее в этом городе хорошо описано в статье, вышедшей в газете «Правда» от 29 февраля 1924 года:

Каждый год осенью на улицах, бульварах, базарах и в порту Одессы появляются со всех концов Советского Союза сезонные толпы беспризорных детей.

Это новый у нас тип странствующих из города в город беспризорных детей, ставших уже профессиональными бродягами — трампами.

Дети-трампы у нас в Одессе уже большое бытовое явление. Их насчитывается несколько сот, не считая тех трех тысяч беспризорных, которые нашли приют в детских домах. Живут они своей особой жизнью, никем не контролируемые, и только часть их, всего до 200, пользуется изредка приютом в специальных детских ночлежках.

Дети-трампы знают себе цену и не нуждаются ни в каком постороннем попечении. Группами по нескольку человек они ютятся в развалинах домов, оставшихся после бомбардировки города французским флотом и взрывов немецких артиллерийских парков. В подвалах развалин трампы нередко обитают целыми общежитиями. Никакому жилотделу, ни им самим нет дела друг до друга.

Детей-трампов объединяют не только жилищные условия, но и борьба за пропитание со всеми ее сопутствующими специфическими условиями. Как правило, их питает попрошайничество и мелкое воровство. Торговцы в будках и на базарах не знают никакого спасения от удивительно организованных детских налетов. В теплые дни на бульварах от них нет никакого прохода, их приставания назойливы и их ничем не отогнать прохожему. 

Нередко трампы-мальчики занимаются уличной торговлей папиросами, газетами, чисткой сапог. Но не у всех у них есть соответствующие «вооружение» — деньги и инструмент, а только у наиболее развитых и не потерявших еще связи с внешним миром.

Среди трампов обычное явление — сводничество и сутенерство. Матросы с иностранных пароходов находят в их лице незаменимых проводников по злачным мечтам, они знают, где лучше и где хуже, рекомендуют с видом знатоков. Милиция обнаруживала не раз целые притоны в развалинах домов с особой организацией детей-трампов. 

Нынешняя суровая зима отразилась пагубным образом на этих беспризорных трампах. Развились болезни — чесотка, стригущий лишай, сифилис и др. Многие из них погибли, часть перетерпела, часть ходит в ночлежки, часть попадает в детские дома. Но те, что остаются на воле, приобретают новые навыки, организуются и пополняют поредевшие за годы революции ряды босячества-люмпен-пролетариата.

Бороться с беспризорничеством детей-трампов на месте нет сил, нет средств. В губернии и так уже содержится в детских домах более 20 тысяч детей. Но, кроме того, дети-трампы неуловимы, они избегают попадать в детские дома, им дороже стало вольное жилье, вольный заработок. Лишь в сильные морозы часть менее устойчивых трампов посещали детские ночлежки, устроенные нарочно, чтобы связаться с ними и оказать им какую-нибудь помощь.

Нужны какие-то особые меры для борьбы с бродяжничеством детей, и, по-видимому, в первую очередь необходимо принять эти меры в Одессе, в которой традиции старого бродяжничества грозят вновь возвратиться20.

Именно в это время Бабель живо рассказывает о своей Одессе, которая стала еще колоритнее благодаря беспризорным, сопровождающим иностранных матросов в притоны