Университет вредной магии. Пособие по выживанию - Ника Ветрова

– Мне пора, – заявила я, предпринимая попытку обойти гору.

Гора протянула руку – и опять стало тепло, и идти куда-либо расхотелось.

– А ты ей нравишься, – заметила собачка.

– Смешно, да, но мы с тобой после об этом поговорим, – в голосе горы такое явственное обещание грядущих неприятностей прозвучало, что я бы на месте собачки смылась подобру-поздорову.

– Нет, действительно нравишься, – не устрашилась псина Преисподней. – Сам посуди, Владлен Азаэрович, твое прикосновение заглушает зов по ауре, это о многом говорит. Кстати, обнял бы девку, этот четвертьдемон из нее сейчас все силы тянет.

И гора, шагнув ко мне, вдруг оказалась сразу и везде. И тепло так стало, и хорошо, и уютно, и спокойно очень, и, приподнявшись на носочки, я прошептала совершенно искренне:

– Я тебя люблю.

Гора вздрогнула, и мне как-то стало тесно в крепких объятиях.

– Правда? – тихий голос.

– Правда, очень люблю, – созналась я. – Я тебя очень-очень люблю, огромная волосатая гора, потому что ты теплый.

Где-то на периферии сознания отметила, что у собак, когда они ржут, смех такой лающий. Еще отметила, что пара ржущих привидений свалилась со смеху на пол, но мне было все равно.

– Спасибо, – зло сказала гора.

– Не за что, – обнимая ее, ответила я, – правду же сказала.

Гора странно глядела на меня, а затем я услышала от собачки:

– Гости сменили направление осмотра, унеси ведьму.

Моей груди мгновенно стало холодно, а после жарко, потому как меня подняли и к чему-то теплому прижали, а в итоге унесли куда-то размеренным быстрым шагом…

«Ко мне!» – рык раздался где-то внутри моей головы, скрутил, заставил дрожать, ноги зашевелились сами, имитируя ходьбу.

– Он охамел?! – прозвучал надо мной чей-то рычащий голос.

Я не знала, кто охамел, но меня вдруг начало ломать. Сильно. Так, что едва суставы не выворачивало, и, завопив от боли, я пропустила момент, когда гора остановился, затащил куда-то, прижал меня к стене, схватив за подбородок, вздернул мое лицо, чтобы, заглядывая в помутневшие глаза, прохрипеть:

– Григорьева, соберись, слышишь?!

Тьма накрыла в тот миг, когда я попыталась собраться.

Беспросветная, густая, непроницаемая, теплая, обволакивающая тьма.

Я пошатнулась, но почему-то устояла, будто кто-то поддержал.

«Стася… Станислава.» – голос звучал внутри меня, и во тьме, и во Вселенной. Голос звал, манил, убаюкивал, притягивал.

«Хочу прижаться к твоим губам. Ты пахнешь земляникой, сладкой, созревающей ранним летом, манящей, с умопомрачительным ароматом, Стася.»

Стон, он явно принадлежал мне, и чувство томления, растущее где-то внутри, разливающееся теплом внизу живота.

– Станислава, тебя приманивают сейчас, слышишь? Соберись, Григорьева, давай, ты же благоразумная девочка! – рычит кто-то мне в лицо.

«Когда я доберусь до тебя, – шепчет голос внутри, – сорву всю одежду, каждую тряпочку, что скрывает твое невероятное тело, Стася. А затем, сжимая до боли свои дрожащие от нетерпения кулаки, я покрою поцелуями каждый кусочек твоей кожи, каждый изгиб, каждую сладкую складочку.»

– О-ох, – выдох и протяжный стон.

– Григорьева! П-п-прекрати так. – и пораженческим шепотом, – делать.

«Хочу обнять тебя обнаженную, – шепчет голос внутри меня, – чтобы ладони скользили по твоей шелковистой коже. И когда ты изогнешься в моих руках, не в силах сдержаться от страсти, я обхвачу губами твой напряженный сосок, сожму, нежно пройдусь языком и прикушу вновь, заставляя содрогаться от удовольствия.»

– Да, – прошептала я, выгибаясь грудью вперед и с замиранием ожидая, когда…

«Ты забудешь, что такое дышать, ты не вспомнишь своего имени, и только я буду шептать его, как молитву о спасении, как заклинание, как заговор. Стася, Станислава, Стасенька… И целовать, целовать, целовать твое нежное тело, спускаясь все ниже и ниже.»

– О-о-ох, – выдохнула я, ощущая непреодолимое желание сорвать с себя одежду.

«Ты так притягательна, Стася, так желанна, так необходима, моя ведьмочка. Я становлюсь твердым как сталь, стоит подумать о тебе. Просто подумать, вспомнить твое вкусное нежное имя. Стася. Сладкая, невинная, нежная Станислава. Я считаю секунды до того момента, как ворвусь в тебя, смогу ощутить, как подрагивают твои мышцы, сжимая меня там, внутри, услышать твои хриплые срывающиеся стоны, испытать плен твоих обнимающих мои плечи рук и сжимающих мой торс бедер. Ты хочешь меня, Стася?»

– Да, – выдохнула я, – хочу.

«Как ты меня хочешь, расскажи», – приказал голос внутри меня.

– Прекрати, пожалуйста, пожалуйста, Стася, я умоляю тебя, – произнес кто-то рядом со мной.

Голос внутри оказался важнее.

– Хочу, – выдохнула я.

«Как ты меня хочешь, моя ведьмочка?»

– Сильно…

«Сильно – что?»

– Я так сильно хочу тебя, – простонала, дрожа от чего-то непонятного, сладкого, предвкушающего.

«Да», – прошептал голос внутри.

– Черт! – выругался кто-то совсем близко.

А после я вдруг оказалась прижата к прохладной стене с такой силой, что не осталось дыхания, и голос того, кто был рядом, прошептал у самого уха:

– Все будет не так, Станислава, совсем не так. Ты в белоснежном легком платье, притягивающем взгляды, храм на вершине скалы, море, бушующее у ее подножия. И мой взгляд, восторженный, сияющий, исполненный любви и нежности. И слова клятвы, моей тебе клятвы в верности, любви, преданности, и обещание защищать и оберегать – от бед, от трудностей, от обид и печалей.

Я задохнулась от восторга, представив, как буду подниматься в белоснежном свадебном платье по ступеням вверх, навстречу ветру, солнцу и чему-то эпически важному в моей жизни.

– Страсть, освященная любовью и преданностью, самая сладкая из страстей, Стася, – шептал голос у самого моего уха, – это страсть без оглядки, без страхов и сомнений, страсть, в которой женщина не боится раскрыться, страсть, в которой нет ничего постыдного. И если ты когда-нибудь ответишь мне «да», Станислава, если ты… Я буду любить ночи напролет, я буду любить так, как никто не полюбит, я буду ласкать столь нежно, как никто не сумеет, я.

«Иди ко мне, Стасенька, иди.»

Но я оставалась стоять, почему-то мне было важно дослушать до конца тот, другой голос, звучащий рядом со мной.

И я прошептала:

– Да.

– Что? – хрипло переспросил голос у моего уха.

– Я говорю тебе «да», – выдохнула, едва не теряя сознание.

И кто-то, обхватив за талию, рывком прижал к себе, а после сказал:

– Повтори.

– Да, – прошептала, чувствуя, что все же теряю сознание.

Тишина. Напряженная, тяжелая, сумрачная и едва слышное:

– Скажи в третий раз, и ты моя, Станислава.

«Что? – взревел кто-то внутри. – Стася, нет, слышишь? Нет! Не смей! Стася, не.»

– Да, – выдохнула я.

«Какого.» – начал внутренний голос, но его прервали.

Поцелуем, от которого закружилась голова, ладонями, что сжали мое тело, прикосновениями, настолько нежными, что в душе появилось ощущение полета.

А потом все прекратилось, поцелуй в смысле, и кто-то сокрушенно произнес:

– Вот это я вляпался… Черт!

– Не люблю чертей, – прошептала, потянувшись вперед в надежде вернуться к приятному и головокружительному.

– Заметно, – и меня не поцеловали больше.

Вот вообще. Но обнимали все так же крепко и даже как-то крепче в объятиях сжали, что дышать страшно стало. А потом хрипло простонали снова:

– Вот это я вляпался. и оправдаться перед самим собой нечем.

Внезапно в моей голове наступила странная звенящая совершенно блаженная тишина, тело обмякло, захотелось улыбаться, и еще чувство такое – свободы, и тело больше вовсе не ломало.

– Так, Григорьева, а теперь медленно открываем глаза, – произнес кто-то.

И я почему-то даже подчинилась, хотя ресницы были как свинцовые, и вообще хотелось этого кого-то обнять и подремать на его плече и.

И стоп!

А что вообще здесь происходит? И где я?!

Глаза открывала не медленно – распахнула мгновенно. и тут же зажмурилась, потому что свет резанул.

– Я же сказал – медленно, – отчеканил декан чертового факультета, то есть самый настоящий черт!

– А чего вы вообще командуете? – возмутилась я, медленно распахивая веки.

И обалдела!

У него были такие зеленые глаза! Зеленые-презеленые, и они сияли, прямо как его белозубая улыбка, точнее… ухмылка. Наглавато-пошлая такая.

– И чего происходит? – с подозрением поинтересовалась я.

– Абсолютно ничего, – сказал черт таким тоном, что сразу стало ясно – полный песец.

Это когда весь такой песец, но очень полный.

– Что-то мне не нравится, – задумчиво решила я, так же подозрительно разглядывая декана.

И вот тут произошло нечто!

Владлен Азаэрович внезапно прижал меня к стене всем своим могучим торсом, наклонился и проникновенно прошептал: