Академия мрака - Том Пиччирилли

бил по глазам и обжигал не хуже песка, которым дьявольский ветер засыпал во время рождественских каникул. Так прошло добрых пятнадцать минут – четверть часа в блуждании по чьим-то следам, тянущимся через весь двор, стремительно исчезающим под наносами.

Не вполне отдавая себе отчет, Калеб направился к культурно-спортивному комплексу и поднялся к студии радиовещания, на лестнице отряхнув, насколько возможно, снег со своих ботинок. ХЛОП сегодня в эфире. Калеб не был уверен, должен ли здесь находиться, но уж лучше посидеть в тишине с дремотствующим Лягухой Фредом, чем одиноко томиться в комнате, библиотеке, посреди бури, или выискивая Вилли.

Калеб даже не выведал, как Роза узнала, что Вилли ей изменяет.

На станции крутили концертную запись Alice’s Restaurant Massacree. Пронзительный голос Арло Гатри[14] периодически тонул в смехе аудитории, потешающейся над комической двадцатиминутной отповедью о войне и мире, хиппи и горестях жизни на свалке.

Шишка Боб, сидевший на корточках в углу и рывшийся в стопке потертых обложек альбомов и футляров для компакт-дисков, поднял глаза. Его ярко-розовая лысина мерцала, жидкие усы находились словно бы в непрестанном движении.

– Ого, Дедушка Мороз пожаловал, – усмехнулся он. – А подарки-то принес?

Калеб увидел свое отражение в зеркале за стеллажами позади Боба. Волосы и куртка стали совершенно белыми, обветренное лицо раскраснелось. Калеб осмотрел себя под разными углами, зная, что скоро именно так и будет выглядеть – слишком рано поседеет.

– Давненько не видел тебя и Вилли-боя, – сказал Боб. – Что за дела?

– Ты поверишь, если я скажу, что на нас свалилось много работы?

– Только в том случае, если докажешь, что записался волонтером в детский дом, сдал пол-литра крови и собрал три тонны алюминиевой фольги для ежегодной акции по утилизации.

– Хороший ты человек, Бобби.

Шишка Боб пожал плечами.

– Напомни, на каком альбоме Дилана песня Lily, Rosemary and the Jack of Hearts?

– Highway 61?

– Не, этот я первым делом проверил. Ты, кстати, какими судьбами?

– Лягуха Фред уже в кондиции?

– Ага, забалдел на диване, как всегда. У него есть еще около пяти минут, чтоб прийти в себя, прежде чем Арло доведет дело до конца.

– Как думаешь, у него получится держать эфир?

Боб поднял на Калеба почти стопроцентно серьезный взгляд.

– Мы оба знаем, что он всегда так выступает.

Калеб кивнул.

– А когда снова будет твоя смена?

– В четыре. – Боб посмотрел на часы. – У тебя, кстати, есть аж десять минут, чтобы пошалить в эфире, если захочешь. Я закрою глаза на любые твои закидоны. – Он повертел в руках коробочку с альбомом Боба Дилана Blood on the Tracks. – Ага, вот этот говнюк мне и нужен. Жаль, что в последнее время так часто заказывают откровенно попсовую фигню. Жалкая британская пародия одновременно на Skinny Puppy и Nine Inch Nails – вот что сейчас бьет хит-парады. А я считаю, надо играть настоящую классику.

Калеб швырнул пальто на вешалку через всю комнату, промахнулся и вошел в будку для вещания.

Там, обняв подушку, с которой не расставался, лежал Лягуха Фред в великолепной визионерской полудреме. На нем была плохо сидящая хоккейная майка, задранная до пупка и являющая на всеобщее обозрение длинные болезненно-розовые растяжки на животе. Сокурсники ошибочно принимали Фреда за порочно ленивого или страдающего клинической депрессией человека, но Калеб знал, что Лягуха – один из самых преданных своему делу и дисциплинированных людей на всем свете. Эти же сокурсники могли взглянуть на Вилли и сказать – вот какого идеала может достичь по-настоящему целеустремленный человек; но они не догадывались, что тягать железо для Вилли было уж точно не сложнее, чем дышать. Никогда Вилли себя ни к чему не принуждал и ни в чем не ограничивал – кто угодно, только не он.

А вот Лягуха Фред основательно поработал над собой, почти полностью отказавшись от бодрствования и пожертвовав хорошей физической формой ради попытки развязать жуткий гордиев узел своих преисполненных скрытыми символами кошмаров. В тайниках подсознания Лягуха тщился обрести и выковать новую науку – что-то вроде психотеологии.

Калеб не знал, успешны ли эти попытки и поиски и в какой момент жизни Лягуха понял, что должен встать именно на такой путь – и более ни на какой. Джоди ненавидела этого парня самой лютой ненавистью. При любом его упоминании она темнела лицом и кривилась от отвращения. «Прирожденный лентяй» – так она его называла. И, как понимал Калеб, отчасти в ней говорила зависть. Лягуха происходил из состоятельной семьи и мог себе позволить не слишком печься об успеваемости – на его будущем оценки едва ли сказывались. В конце концов он просто унаследует отцовский бизнес по разработке программного обеспечения и либо сам встанет у руля, либо продаст более компетентным людям и будет жить на проценты в свое удовольствие. Несмотря на такие перспективы, Лягуха каждый год исправно попадал в список почетных стипендиатов декана. Он как-то умудрялся находить время вкалывать не на страх, а на совесть.

Калеб любил этого парня.

Их взаимоотношения были основаны на полном и незамутненном принятии, не омраченном осуждением по этическим или каким-либо еще причинам. Безмолвность Лягухи оставалась для Калеба чуть ли не единственной универсальной добродетелью. Чем-то таким, что можно было разделить без препон. Сидеть рядом с этим спящим телом было все равно что находиться перед могилами близких, которые умерли прежде, чем ты успел сказать, как сильно их любишь. Мертвым можно было доверить свои секреты, как и мудрому Лягухе, который всегда слушал, но ничего не сознавал – во всяком случае, так Калебу казалось. Подушки, зажатые меж коленей спящего, выбрасывали перья в воздух всякий раз, когда тот ворочался особенно беспокойно.

И не было в этом парне никакой лени.

Напротив, он был весь посвящен одной лишь работе над собой.

Калеб сел за пульт, надел наушники, повозился с панелью управления, вспоминая, как тут все устроено. Alice’s Restaurant Massacree подошла к концу. Лягуха застонал, приподнялся на локтях в попытке усесться прямо.

– Расслабься, – сказал Калеб. – Я подхвачу.

Лягуха устало моргнул и обессиленно откинулся на подушку.

Включив кнопку «В эфире», Калеб помолчал немного. Так и не придумав остроумного приветствия, он поставил песню Love Will Tear Us Apart группы Joy Division – товар, что и говорить, лежалый, но зато как звучит! В очередь он поставил I’ll Never Write Зенит Брайт. Была в этой песне какая-то любопытная строчка – захотелось вдруг переслушать. Что-то про предохранители…

В комнате без окон становилось все жарче и жарче. Хотя она была почти такого же размера, как та небольшая кладовая