Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

том, что и он – коммунист, что и он принимает посильное участие в том величайшем движении эпохи, которое должно привести в обозримое еще время к торжеству коммунизма на всей планете. Нет и не может быть в наше время более высокого смысла для существования человека как человека, чем участие в этом самом благородном движении человечества, благородство которого во много крат возрастает от того, что самую кровную заинтересованность в нем проявляют лучшие женщины Земли.

Когда речь идет об изяществе, или женской красоте, – продолжаем, – мы не можем его мыслить без нежности, т. е. изящество мыслится нами как нежное изящество, как нежная женская красота. В то же время нежность мы вполне в состоянии мыслить и без физического изящества (не следует лишь при этом забывать, что и физическое изящество – именно как изящество – одухотворено нравственно, о чем подробно говорилось в предшествующей главе). Поэтому не будет, мне думается, ошибочным утверждать, что нежность как внутреннее, душевное и духовное, изящество нередко (и очень даже не редко) обретает собственную жизнь, не зависящую от физического изящества, и тем большую, тем более самостоятельную жизнь, чем менее ему соответствует изящество физическое.

Во всяком случае, женская нежность покоряет ничуть не меньше, чем чисто физическая красота. Но зато в отличие от физической красоты, которая, к несчастью, проходит с годами, нежность отличает женщину на всем протяжении ее жизни, хотя и выражается, конечно, по-разному в различные возрасты женщины, скажем, у девочки и у ее прабабушки – старушки (бабушки в нашей, социалистической, стране – женщины, как правило, если не молодые, то и не старые; о них говорят, что они пожилого возраста).

Девочка-ребенок нежна больше сама по себе, почти не выявляя своей нежности вовне, я говорю «почти» не выявляя, так как выявляет она свойственную ей по природе нежность обязательно, по большей части бессознательно для нее самой, не намеренно. В этом самом по себе нежном возрасте женщины ее нежность напоминает прекрасный цветок, только-только еще расцветший, но который уже явственно выказывает всю силу таящегося в нем неуклонно растущего очарования. По мере своего роста и по мере превращения девочки-подростка в девушку растет и женская ее нежность, приобретая все более и более оттенок стыдливости: в ней растет сознание того, что нежность, которую она обнаруживает в себе и все больше и больше проявляет вовне, органично связана с особенностями ее пола и усиливается в ней, идет как бы об руку, именно с процессом ее полового созревания как женщины.

Неизмеримо больше, чем девочка, проявляет нежность девушка в расцвете своей невинной еще девической красоты, но проявляет ее при этом в высшей степени стыдливо и сдержанно. Она уже в полной мере осознает свое высокое достоинство женщины, отдает себе ясный, хотя и чисто интуитивный еще, отчет в женственности вообще и в столь важном его элементе, какова нежность. Она очень хорошо понимает, что без нежности нет самой женственности, идеал которой она всеми силами своей души и со всей непосредственностью юности, со всей силой свойственного юности доверия к высоким нравственным ценностям стремится воплотить в себе, в своей индивидуальности. Когда я говорю, что девушка обнаруживает и проявляет неизмеримо больше нежности во всем, чем девочка, и одновременно же говорю, что она проявляет эту нежность сдержанно, даже в высшей степени сдержанно, то в этом не следует усматривать противоречия. Хотя эта нежность и в самом деле сдержанная, но и сдержанность этой девической нежности, сообщая ей особую и совершенно неповторимую прелесть, неповторимую ни в каком другом возрасте женщины и неповторимую еще к тому же ни в какой другой девушке ее же возраста, сдержанная нежность эта, говорю я, весьма и весьма заметна и заметно же воздействует на нашу душу и наше сознание, сея в них семена добра, которые, можно не сомневаться, если и не тотчас же, не немедленно, то потом, рано или поздно, но созреют обязательно, дадут свои желанные плоды. Ведь мы не забываем, что сдержанность эта девичья всецело продиктована свойственной же девушке в высшей степени стыдливостью, той чертой женственности, которая не только не в состоянии ослабить в ней эту нежность, но и усиливает и украшает ее неизмеримо.

По особому тоже проявляет свою нежность женщина – любимая и любящая. Эта нежность по-разному проявляется и не может не проявляться по отношению к любимому и по отношению к нам, всем остальным смертным. Это прежде всего должно быть отмечено, хотя это и ясно само собой и в особых комментариях не нуждается. Конечно, нежность к любимому отличается особенной теплотой, которой мы, остальные смертные, можем только позавидовать, но за которую мы, конечно же, никаких претензий к милому существу, ее проявляющему, иметь не можем. Но даже и в отношении к любимому женская нежность, естественно, проявляется по-разному, когда она проявляет ее еще к юноше или же к мужу. Никто тоже за это женщину (или девушку) порицать не может, так как существуют законы пола, перейти которые нет возможности не порывая с самой женственностью, но, порывая с ней, женщина перестает отвечать своему призванию. Но даже в отношении к нам самим, к тем самым остальным смертным, о которых говорилось выше, нежность женщины приобретает новые черты сравнительно с пленительной нежностью девушки. Не переставая быть стыдливою, она в то же время выступает в полном расцвете, женщина ею одаривает щедрее, чем девушка, ибо нежность ее уже лишена той сдержанности, которая сковывала ее еще в девушке и которая сообщала ее девической нежности свой особый колорит. Женщина любимая и любящая нежна откровенно, хотя и стыдливо в одно и то же время и, кстати говоря, ибо нечего греха таить – даже до некоторой степени кокетничает этою своею стыдливостью (чего и в помине не было и не может быть в девушке, стыдливость которой подавляюще действует на ее душу и сознание). Впрочем эта кокетливость тоже к лицу женщине, очень к ней идет и очень ее красит. Нежную кокетливость женщины очень ярко изобразил Леонардо да Винчи в картине «Коломбина», о которой речь шла выше (в главе об изяществе). Эта кокетливость, придающая особое очарование женскому существу, пронизывает собою всю картину: и в том как изображенная на ней женщина обнажила свою левую грудь, и в том как она намеренно стыдливо при этом потупила свой взор… Но явственнее всего эта нежная кокетливость сказалась в левой руке женщины, в пальцах, придерживающих готовый соскользнуть с ее плеч хитон (илл. 39). Я думаю также, и за это мы тоже не склонны на нее обижаться («мы» разумеются в данном