Лев и Аттила. История одной битвы за Рим - Левицкий Геннадий Михайлович

— Мы ничем не сможем помочь гибнущей триере? — с сожалением и надеждой спросил Петр капитана. — Она ведь закрыла нас собой!

— Триера действительно отвлекла пиратов от нашего корабля, — согласился моряк. — Единственное, мы можем вступить в битву и погибнуть вместе с триерой. Тамошним морякам, конечно, будет приятнее умирать, когда увидят, что умирают не одни. Но команду на свой корабль я набирал не из числа тех, кто желал оставить сей мир как можно скорее, а потому мы прибавим, сколь возможно, хода, а вечером помолимся за упокой душ наших случайных спасителей.

— Печально, — согласился Лев со своим спутником. — Нужно иметь храброе сердце, чтобы сегодня избрать своим ремеслом морское дело.

— Вандалы стали хозяевами той половины моря, что принадлежит Валентиниану. Они грабят не только корабли, от варваров страдают прибрежные селения, и, боюсь, что в скором времени император лишится всех островов, — подвел итог капитан и немного утешил: — Менее опасным станет наше плавание, когда войдем на половину моря, которая подвластна Феодосию. Восточные римляне содержат много военных кораблей, и там стычки с пиратами далеко не всегда заканчиваются в пользу последних.

Феодосий не знал, как поступить с Гонорией. Отдать ее Аттиле — значило потерять уважение подданных и нажить врага, в лице Валентиниана, не отдать — накликать на свою империю гнев Аттилы. Мягкотелый Феодосий привык договариваться — в том числе и с врагами, но это был тот случай, когда кто-то останется недовольным, как бы ни поступил добрейший император. Феодосий решил на время своих раздумий упрятать Гонорию подальше от человеческих глаз и в то же время так надежно, чтобы не смогла сбежать. Шел месяц за месяцем, и так как император ничего нового придумать не смог, то ничего не менялось и в жизни Гонории.

Ко времени приезда Великого понтифика Гонория находилась в строгом заточении. К ней было запрещено приближаться даже законному супругу — Флавию Геркулану, впрочем, видеть которого августа не горела желанием. Только древняя глухонемая старуха в определенные часы приносила ей воду и еду.

У входа во дворец Феодосия Льву пришлось открыть свое инкогнито, иначе он не смог бы преодолеть даже порог. Император не решился отказать отцу христиан во встрече с авгу-стой, хотя каждый новый человек, произнесший имя Гонории, вызывал головную боль у Феодосия. Спасало от нехороших мыслей только любимое занятие. Вот и сейчас император распорядился не препятствовать общению Великого понтифика с Гонорией, а сам умчался на охоту.

Гонория встретила Великого понтифика с непритворной радостью, чем его очень обрадовала. В последнюю их встречу только обида и ненависть владели душой августы — и только они были искренними. Надо было лишиться слуг, изысканных яств, попасть в темницу и месяцами разговаривать с сырыми стенами, чтобы научиться радоваться первому же вошедшему человеку и лучу солнечного света, проникшему вместе с ним через открытую дверь. Ведь Лев не сменил наряд монаха-пилигрима, и в сумраке темницы Гонория не сразу признала в человеке, большая часть лица которого закрыта капюшоном, Великого понтифика.

— Ты звала, любезная сестра, и я пришел, — произнес он.

— Отец наш! Не может этого быть! — Этот голос Гонория не могла спутать ни с чьим другим, но с трудом смогла поверить, что мечты ее осуществились. — Ты находишься здесь, потому что получил мое письмо? Сколько раз раскаивалась в том, что я, ничтожная, осмелилась побеспокоить тебя; как я надеялась, что монах не сумеет добраться до Рима. Я страшно виновата перед тобой, Великий понтифик!

Женщина упала на колени и прильнула губами к пыльным, изрядно поношенным сандалиям Льва.

— Встань, сестра, и давай поговорим, пока нам это дозволено. Император Феодосий, надо признать, находится в трудном положении. Человек он добрый, но и ему трудно удержаться от недостойных поступков, особенно если их требуют самые значимые люди сего мира.

— Позволь мне остаться на коленях. Это я, добрый отец, виновна в том, что император Востока оказался перед роковым выбором. Если он решит от меня избавиться, если велит предать меня мучительной смерти, я его прощу. Моя вина безмерна, и любое наказание будет недостаточным за мои деяния.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Говори, августа, твоей душе станет легче, — пообещал Лев.

— Я начала завидовать своему брату Валентиниану, когда тот в шестилетнем возрасте был провозглашен императором. Я желала власти, хотя не имела на нее права, я хотела зла для родного брата с детских лет. Неутоленная жажда толкала меня на любое преступление, которое помогло бы вдоволь напиться из источника, именуемого властью. Я предложила себя в супруги многоженцу и язычнику Аттиле и погубила себя в то мгновение, когда отправила этому служителю сатаны кольцо с собственным изображением. Своей загубленной души мне показалось мало, и варвару была предложена в качестве приданого половина Западной империи. Теперь Аттила полон решимости забрать то, что мне не принадлежит, но обещано. Страшное племя надвигается на римский Запад, оно угрожает Востоку. По моей вине обречены на гибель тысячи и тысячи неповинных христиан. Нет спасения моей душе, и нет надежды вымолить прощение…

— Прощаются тебе грехи, Гонория, — произнес Лев.

— Ты отказал мне в исповеди, когда мои грехи приносили вред лишь мне и немногим людям! Теперь ты прощаешь ужасное преступление, когда я даже не смею надеяться на прощение. — Августа отказывалась понимать слова Льва.

— Не моя доброта, но доброта Господа спасла тебя. Иисус радуется, когда человек отыскал свои грехи и раскаялся, но Он печалится, когда человек ищет оправдание грехам своим и обвиняет ближнего.

— Благодарю тебя, отец римлян, теперь мне не страшно умереть. — Коленопреклоненная Гонория поцеловала полу плаща Льва и прижала ее ко лбу.

— Наш последний час приходит, когда угодно Господу. А пока дыхание не прекратилось, пока бьется наше сердце, нужно думать о том, как сможем мы быть полезными Иисусу на земле. Скажи, сестра, чтобы ты делала, если б удалось покинуть темницу?

— Я бы день и ночь благодарила Господа за Его милость. Я просила бы Его защитить римлян, которые подверглись из-за меня великой опасности. Но где найти такой уголок на земле, где бы меня никто не искал…

— В прошлом месяце ко мне пришла римлянка Елена. Женщина многое перетерпела, лишилась всей семьи, и, казалось, ничто не удерживало ее на земле. Полная отчаянья, она уехала на Крит, у берегов которого погиб ее муж. И однажды женщина услышала глас Небес: "Господь желает, чтобы ты пребывала здесь". Она поднялась в горы, нашла просторную пещеру и стала там жить. Каждодневно Елена спускалась к подножью горы и проповедовала слово Божье среди людей бедных, многие из которых поклонялись на всякий случай множеству богов. К ней присоединилось несколько женщин, воодушевленных искренними душеспасительными беседами. И вот Елена пришла ко мне за дозволением основать монастырь на Крите. Она подробно рассказала, как его найти. Если ты готова к жизни в монастыре, то будем размышлять, как нам добраться до Крита.

— Это самое большое, о чем я могу мечтать! — с жаром воскликнула Гонория.

— Остров сей давно обжит людьми, но сейчас находится в запустении — из-за морских разбойников местные жители боятся иметь сколь-нибудь ценное имущество. В Равенне и Константинополе ты пользовалась множеством благ по праву рождения, всех их ты навсегда лишишься в уединенном монастыре. Возможно, ты не будешь иметь даже пищи, доставляемой ранее в темницу. — Лев счел должным предупредить Гонорию о предстоящих трудностях. — Тебя никто не будет охранять и защищать. Хотя воинственные народы теперь более привлекают другие земли, но в этом неспокойном мире нигде нельзя считать себя в безопасности. Люди, мечтающие о чужих богатствах и власти, заполонили сей мир.

— Мне ли бояться зла от людей? Мне ли, которая принесла христианам столько бед, печалиться, что кусок хлеба к обеду будет слишком мал?

— Я попрошу императора, чтобы позволил тебе удалиться в монастырь, — пообещал Великий понтифик.