Лев и Аттила. История одной битвы за Рим - Левицкий Геннадий Михайлович

Тьма начала окутывать землю. Вокруг вспыхнули десятки факелов, и пиршество продолжилось. К этому времени гунны насытились, и римляне стали свидетелями нового развлечения. Два воина встали перед Аттилой и запели своими громоподобными голосами. В песнях рассказывалось о славных победах вождя, о личной доблести Аттилы в битвах.

Так началось поэтическое состязание. Поскольку гунны знали отношение своего вождя к подхалимам, то следующие выступающие рассказывали, слегка завывая, об одержанных победах, о людях, которые пожертвовали своими жизнями ради них. Некоторые узнавали в героях песен своих родственников, друзей, товарищей, и невольные слезы орошали мужественные, покрытые шрамами лица.

Так гунны смеялись и плакали, ели и пили до самого рассвета. Аттила щедро наградил своих поэтов; обделенными оказались только те, что прославляли лично его. Впрочем, более успешные товарищи поделились собственными наградами с жертвами скромности Аттилы. В конце действа каждый, кто хотел, подходил к Аттиле, желал ему здравия и тут же получал из рук вождя полную чашу вина. Римские послы поступили так же.

Когда закончилось торжество, Аттила приблизился к Приску. Он был расположен именно к этому римлянину с мудрым лицом, пытавшемуся что-то писать даже в самое неподходящее время.

— Нравится ли тебе моя избранница? — спросил повелитель гуннов.

— Очень красивая девушка.

— Довольно ли тебе было яств и питья на празднике?

— Благодарю тебя, король гуннов. Наши послы ни в чем не нуждались.

— Что ж, надеюсь тебя увидеть на следующей моей свадьбе.

— Как? Еще одна?.. — не сдержал своих эмоций Приск.

— Таков наш обычай: люди достойные должны иметь много детей. Народу нужны храбрые воины. Для их рождения необходимы женщины.

— У нас мужчина может иметь только одну женщину.

— Потому вы и терпите поражения. У римлян мало рождается настоящих воинов. Женщины должны принадлежать сильным, не имеющим страха мужчинам.

— Мы уважаем чужие обычаи, но закон и древние традиции запрещают нам многоженство.

— Почему же ты не спросишь: кто станет моей новой избранницей? — вдруг задал вопрос Аттила.

— Я довольствуюсь только тем, что расскажет король гуннов. Могу ли я, простой смертный, приставать с расспросами к великому владыке.

Приск в данный момент он писал историю гуннов, и личная жизнь вождя его ужасно интересовала. Однако миссия императорского посла вынуждала его быть осторожным в действиях и словах. Впрочем, Аттила не разочаровал историка.

— Ты будешь удивлен, римлянин: моей следующей женой страстно желает стать твоя соотечественница — и весьма знатная. — До поры до времени Аттила сохранял интригу.

— Вот как?! — Изумление Приска было велико, а к нему добавилась некоторая доля презрения к той, которая решила связать судьбу с язычником. — Она по доброй воле предложила себя в жены?

— Женщина — не моя пленница. — Аттила словно читал мысли посла. — И никогда меня не видела. Римлянка в письме предложила свое сердце и половину наследственных владений, которые находятся в управлении брата. В подтверждение серьезности своих намерений девушка прислала великолепный подарок. Вот он.

Приск взял протянутое кольцо. Оно было из золота, весьма массивное, с огромным желтым камнем, который привозится с берегов далекого северного моря. На камне искусной рукой был выгравирован портрет женщины. Посол долго вглядывался в ее черты, и в определенный момент лицо Приска застыло, побледнело. Сомнения отпали столь же скоро, как и появились — столь дорогая вещь могла принадлежать только одной женщине. И кольцо не могло попасть в руки предводителя гуннов в виде военной добычи.

— Ты ее узнал? — догадался Аттила.

— Не может быть?! — неприлично громко воскликнул Приск. — Юста Грата Гонория изъявила желание стать твоей наложницей?

— Женой, — поправил Аттила.

— Прости, я не привык к тому, что у человека может быть несколько жен, — смутился римлянин.

— Ты увидишь письмо Гонории ко мне, — пообещал правитель гуннов.

— В этом нет нужды. Разве я могу усомниться в словах величайшего из королей?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты прочтешь его, — настаивал Аттила. — Письмо моей невесты должны видеть все римляне, прибывшие с тобой.

Приск понял: все дело в приданом, которое назначила Гонория за собой. И теперь Западной империи грозят величайшие бедствия… а может быть… и не только Западной.

— Ты бывал в Риме? — вдруг спросил Аттила, подозрительно смотря в глаза собеседнику.

— Да, — признался посол, — но давно. Поскольку я знаю языки народов, которые предпочитают коня каменным домам, то император отправляет меня с поручениями в места, далекие от Рима.

— В Равенне тебе не доводилось быть? — продолжал допрос Аттила.

— Никогда.

— Где же ты мог видеть сестру императора?! Она написала, что брат держит ее в заточении и ей запрещено покидать стены дворца. Как ты мог признать ее лик?

Приск не решился соврать, пронзительный взгляд Аттилы, казалось, видел его насквозь.

— Августа сейчас в Константинополе, — выдавил из себя посол.

— Вот как! — зарычал Аттила. — Они хотят спрятать от меня невесту?! Я заставлю римлян отдать Гонорию, где бы она ни находилась.

Приск начал всерьез опасаться за собственную жизнь, но гунн произнес несколько ругательств, в которых использовал названия некоторых животных для именования римлян, затем немного остыл и принялся выяснять интересующие его обстоятельства:

— Как сестра императора оказалась в Константинополе?

— Она приехала навестить двоюродного брата — императора Феодосия.

— Странно… Гонория писала, что брат держит ее в заточении. Если она бежала, то почему не ко мне?

— Прости, Аттила, мне неизвестно: добровольно либо по принуждению Гонория покинула Равенну, но это было не бегство. Ее сопровождали преторианцы Валентиниана.

Приск старался быть искренним с повелителем гуннов, который особым чутьем определял ложь. Римлянин только умолчал об одном событии. Приск опасался не только за свою жизнь, но за судьбу всей Восточной империи. Когда посольство покидало Константинополь, там шла подготовка к свадьбе Гонории, и в женихи ей назначили вовсе не короля гуннов.

— Твой император просит об отсрочке дани. — Аттила наконец вспомнил о цели посольства римлян. — Так ли плохи дела? Он не может платить или говорит о пустой казне, следуя привычке всех властителей?

Задавая вопрос, Аттила вовсе не надеялся услышать правду — он намеревался прочесть ее на лице и в глазах собеседника.

— Боюсь, если римляне снимут и продадут верхнюю одежду, то все равно не смогут покрыть долг, — с тяжким вздохом ответил Приск.

— Римляне своими руками подписали договор и согласились на все мои условия, — заметил гунн.

— Не римляне подписали сей пергамент, а их великий страх и огромное желание мира. Более обременительной дани Константинополь еще не знал, и теперь все государство занято поиском средств. Деньги требуются и с тех, которые получили облегчение ввиду тяжелого положения; суммы, которые люди должны платить, часто превышают стоимость их имущества. Другие приняли земли в награду от императора и тут же вынуждены платить за них налог, хотя не получили еще и солида дохода. Сенаторы умоляют Феодосия принять обратно подобные награды. Жены римлян, славившихся богатством и древностью рода, продают свои уборы и пожитки. Сборщики налогов побоями заставляют отдать последние сбережения. Многие римляне умирают с голода, некоторые, поддавшись отчаянью, своими руками прекращают собственную жизнь. Бежавших из твоего плена и перебежчиков убивают, если они противятся выдаче тебе.

То, что рассказывал Приск, было весьма близко к действительности, и Аттила это понял. Впрочем, жалостливая речь посла не вызвала сочувственных слез у Аттилы, и снисхождения он не вымолил. Но, судя по всему, правитель гуннов, не собирался вести свою орду на поиски невыплаченной дани.

— Передай императору: я жду то, что мне полагается. И пусть Феодосий пеняет на себя, если долг будет увеличиваться, а не сокращаться.