Двойная жизнь - Мари Хермансон

Накануне Нового года Ивонн вместе с Йоргеном и Симоном ходили в кино, а потом, перекусывая гамбургерами в «Макдоналдсе», обсуждали увиденный фильм. Все трое сочли его сносным, посчитав, что с их стороны это был удачный выбор.

На Новый год Ивонн была приглашена на свадьбу Циллы и Бенни. Получился очень веселый праздник, гости развлекались в помещении правления дачного товарищества, к которому относился домик Бенни. На это торжество были приглашены члены узкого круга избранных из «Твоего времени», а также друзья жениха из числа водителей большегрузных машин, двадцатипятилетняя дочь Циллы, изучавшая право, и тридцатилетний сын Бенни, о профессии которого Ивонн не знала ровным счетом ничего.

– А это, случаем, не очередной ее бзик? – шепнула Лотта на ухо Ивонн.

Они сидели за столом, накрытым бумажной скатертью. С потолка комнаты свисал бумажный серпантин. Один из подвыпивших друзей Бенни произносил тост.

– А что ты понимаешь под словом «бзик»?

– Да просто какую-то внезапно пришедшую на ум затею, как, например, кристаллотерапия или лечение травами и так далее. Пару недель будет все отлично, а потом сойдет на нет.

– Нет, я думаю, что это серьезно, – ответила Ивонн. – Ты только посмотри на нее.

Сидевшая рядом со своим Бенни Цилла сияла. На ней было земляничного цвета платье, ниспадавшее мягкими складками. С лета она немного прибавила в весе, и ее подбородок несколько округлился. «Только теперь, когда ее окружает настоящая любовь, ее тело может себе позволить стать старше», – подумала Ивонн. Но стоит только начать, как это и дальше пойдет развиваться по нарастающей. Словно с глубоким, полным наслаждения вздохом тело сваливается, как старая подушка. Уже и так выступили жировые складки и отвисла кожа. Иногда Ивонн охватывал даже страх, что тело Циллы больше не сохранит свои формы двадцатипятилетней женщины, а еще глубже увязнет в необратимых процессах старения.

«Привет, а ну-ка стоп, тебе еще не шестьдесят», – едва не вырвалось у Ивонн, когда Цилла, покачиваясь и широко расставляя ноги, прошла мимо нее, так, как это с возрастом позволяют себе некоторые грузные матроны с юга. И Цилла впитала в себя эту привычку, хотя всю жизнь жила вдалеке от их массивных обликов. Теперь она носила широкие платья с этническими орнаментами, в которых выглядела полнее, чем была на самом деле, и перестала закрашивать седые волосы, словно поверх своей рыжей шевелюры носила на голове серебристое кепи.

Что это за клад нашла Цилла и где можно отыскать такой же? Но еще ни разу ее подруга не смогла дать точного объяснения. «В трамвае», – отвечала Цилла на подобные вопросы, однако все, включая ее саму, знали, что ответ был куда сложнее.

В полночь все гости, присутствующие на свадебном торжестве, вышли на веранду, чтобы полюбоваться на фейерверк. И все эти сады с их миниатюрными домиками в один миг превратились в разноцветный сказочный мир. Затем присутствующие подняли бокалы за молодых и за Новый год.

Ивонн, слегка подвыпив, чувствовала себя немного нелепо и несла всякую чушь. Сначала она неистово отплясывала с женихом, а потом долго танцевала, прижавшись к одному из его сослуживцев из числа водителей. Царившее веселое настроение, нехитрое помещение с пластиковыми стульями и броской отделкой стен, немолодые уже и слегка потрепанные гости, разрядившиеся в меру своего понимания и возможностей, а еще эта пара молодоженов с лучезарным венцом из любви, которого, казалось, можно коснуться рукой, оказывали на нее успокоительное и даже целебное действие. «Такова жизнь, – думала расчувствовавшаяся и порядком захмелевшая Ивонн, касаясь лбом пахнувшего лосьоном после бритья плеча водителя грузовика. – Вот так – не больше и не меньше».

Проснувшись на следующее утро в своей кровати – а она была совсем одна, поскольку Йорген праздновал Новый год с друзьями, и она даже толком не знала, где именно, – Ивонн почувствовала себя счастливой и умудренной жизнью. В своих снах с легким налетом эротики она скользила в объятиях какого-то мужчины, быть может, грубоватого водилы, или Бернхарда, или некоего образа, вобравшего черты обоих. Она прижалась к нему и сказала, что одинока и голодна. Он пообещал ей чего-нибудь принести и принес стакан с вареньем из имбирных груш, плававших сверху. Половинки плодов медленно скользили в сиропе, касаясь округлыми боками друг друга, и рядом плавал кусок обескровленного нежного мяса.

«Я не хочу этого», – попыталась сказать Ивонн, но не смогла издать ни звука, осознавая, что не в силах от этого отказаться. Внезапно из стакана донеслось шипение, очень напоминавшее змеиное, и из густой жидкости, полной фруктов, вырвался наружу, как подводный гейзер, яркий красный луч. В янтарной жидкости он стал распадаться на более мелкие частицы и, рассеявшись вконец, окрасил все содержимое стакана в красно-бурый цвет.

Ивонн проснулась с неистово бившимся от испуга сердцем: в постели она все еще была одна. Женщина прошла в туалет и умылась холодной водой, чтобы смыть с себя неприятный сон.

Однако это не помогло. Едва Ивонн коснулась головой подушки, как все началось заново, и она погрузилась в сон, полный тяжких видений, еще более странных и отвратительных, чем прежде. Женщина будто бы оказалась внутри огромной машины, в которой ее насильно возили туда-сюда между отсеками, наполненными страхом, сексуальностью, насилием и безумием. Ивонн вновь с чувством растерянности и полнейшей физической слабости ненадолго пробуждалась и, совершенно обессиленная, опять погружалась в свой сон.

Постепенно сновидения изменились, став спокойнее и размереннее, а когда она проснулась окончательно, основательно выспавшись и отдохнув, почувствовала в себе необыкновенную уверенность.

Наконец-то остановилась эта гигантская машина, увиденная ею во сне. Вздрогнув напоследок, этот жуткий агрегат выдал результат своей насильственной работы. Он лежал возле нее на двуспальной кровати, как маленький камешек, отшлифованный морскими волнами, в то время как по комнате медленно рассеивал белесо-матовый свет первый день наступившего года.

Ивонн не смогла сдержать улыбки. Это оказалось так просто, так очевидно, словно об этом было уже давно известно. И естественно, именно естественно: ведь она любила его. Она любила Бернхарда Экберга, любила эти карие жалостливые глаза, это чувство вины, беспомощность. Она любила его короткие пальцы, нежное лицо с ямочками на щеках, верхнюю губу и подбородок, она любила чувственные пухлые губы, легко касавшиеся тыльной стороны ее ладони, словно нос осторожного пса.

Какое значительное изменение должно было претерпеть сознание женщины, чтобы в один прекрасный день прийти к такому выводу. Сколько преград пришлось ему преодолеть.

Но теперь этот час настал.

Ивонн еще не решила, как она поступит со своим новым осознанием. Возможно, будет носить его только при себе, как удивительное тайное сокровище, о котором не скажет ни Бернхарду, ни кому бы то ни было еще. Возможно.

Встав с постели и выглянув из окна, она стала ждать новых сюрпризов. На улице выпал снег. До этого дня зима была довольно мягкой и неснежной. Теперь же на тротуарах и крышах домов лежал плотный ватный слой. А пушистые белые хлопья все продолжали падать.

Ивонн приняла душ, а потом, накинув купальный халат, стала расхаживать по квартире. Она выкинула завядшие гиацинты и коробку из-под пралине, собрала пылесосом иголки, опавшие с рождественской ели. Симон встречал Новый год в семье своего друга в Вермланде и должен был вернуться только к вечеру. Йорген появился после обеда. Он буркнул что-то про фильм, который хотел посмотреть, включил телевизор в спальне, но вскоре громко захрапел, лежа в кровати.

В двадцать минут восьмого Ивонн встретила сына на вокзале. Несмотря на то что Симон был долго в пути и уже вдоволь насладился снегом в Вермланде, он был безмерно рад непрекращающемуся снегопаду и тотчас же поехал в парк кататься на санках.

Ивонн отправилась вместе с сыном. Они ехали в розово-серых сумерках, сотканных из ночного мрака, снега и городской иллюминации. Белоснежное покрывало, такое мягкое, чистое и совершенно новое, накрыло все вокруг.

Когда Ивонн встала с саней под отяжелевшими от снега ветвями деревьев, Симон, глядя на нее, заметил с нескрываемым удивлением в голосе:

– Мама, а ты смеешься. Тебе нужно чаще кататься на санках.

Глава 20

И хотя Ивонн не решила, что ей делать с новым осознанием, за долгие рождественские каникулы ее страстное желание только усилилось. И когда она приехала в дом Бернхарда Экберга в первый понедельник сразу после Крещения, была крайне изумлена, не обнаружив его на месте.

После осеннего приступа болезни Бернхард вновь приступил к работе в банке, однако он все еще продолжал оставаться до полудня на больничном, и Ивонн вполне явственно представляла себе, как мало он теперь зарабатывал на своем рабочем месте. Мужчина приходил и уходил, когда хотел, однако теперь его уже больше не брали в расчет. Ивонн доводилось встречаться с такими людьми и раньше. Они усердно цеплялись за свое место и испытывали острую потребность в том, чтобы часами просиживать за рабочим столом, с места на место перекладывая бумаги и демонстрируя, таким образом, видимость кипучей деятельности своим друзьям и близким. Но уже на протяжении длительного срока их работа не оплачивалась.