За миг до откровения - Валентина Ива

От Ремизова пахло коньяком. Он неуклюже обнял Полину и сильно поцеловал, да так, что остановилось дыхание. Они принялись беспрерывно целоваться, нащупывая языками дрожащие губы. На палубе не было по-прежнему ни души. Громкий голос Павла Ивановича пьяно проорал: «А где Ремизов с Покровской?». Полина вздрогнула, резко отстранилась и по качающейся палубе с эйфорией в крови ушла в каюту собираться.

Так начался их роман. При всей нелепости и банальности происходящего, Полина неожиданно почувствовала такую огромную нежность, которая вырвалась на поверхность, как пласт живительной и долгожданной чистой воды. Этот неожиданный поцелуй и растерянный взгляд сквозь очки Ивана Григорьевича, и такое отчаяние, сквозящее от его неловких движений, как-то мгновенно согрели мятущееся сердце одинокой по сути женщины…

– Давно тебя люблю! Ты моя единственная, путеводная, судьбоносная звезда, – в их вторую встречу безнадежно прошептал Ремизов, а между ними кроме того поцелуя на палубе «Академика Сахарова», больше ничего и не было. И не было еще бессонных ночей и океана любви. Его любовное признание прозвучало так по-детски трогательно, что у Полины слёзы выступили на глазах, и острое чувство радости заполнило каждую её клеточку, как в школе на новогодних каникулах в начальных классах.

Еще в Питере, в ночь перед отъездом в Москву к Полине в номер пришел Ив-Ив и уселся в кресло с улыбкой во весь рот. Позвонил телефон, а в трубке голос Ремизова старшего строго спросил: «Я зайду?». Полина резко ответила: «Нет!». Так вторая встреча отложилась почти на три месяца и произошла только девятнадцатого января. Резкое: «Я зайду!» и суровое: «Нет!», целых 90 дней украли у будущих любовников, о чём они потом со смехом говорили.

– Ты что хотел? – спросила Полина Ремизова младшего и с бьющимся сердцем, потной рукой положила трубку телефона.

– Хочу, чтобы Вы угостили меня коньяком! – задорно и дерзко сказал Ив-Ив.

– Может быть, лучше текилой?

– Не откажусь!

– Тра-та-та! Могу чаю налить, хочешь? – она сменила ироничный тон, ей хотелось, чтобы Ив-Ив немедленно ушел, она почему-то боялась, что Ремизов старший придет без звонка, что он сейчас, сию минуту войдет…

– Хорошо, давайте чай. Я хочу с булочкой.

– Есть сухарики или с «таком».

– С каким «таком»?

– С «таком» это значит – без ничего, – четко выговорила Полина и вдруг заметила, что Ив-Ив сильно пьян. Стало сразу грустно и тоскливо. Она автоматически наливала чай, ставила на стол пакетики с сахаром, сухари и думала, как бы выставить его за дверь, еще этого щенка бесхвостого ей не хватало.

– Я давно хотел Вам сказать, как потрясающе Вы хороши. Я вот нажрался, чтобы Вам это сказать. Только грустно очень… – и он уронил локоть со стола. Локоть съехал и наткнулся болевой точкой на ребро подлокотника. Ив-Ив ойкнул, потер сустав и превратился на секундочку в маленького мальчика, разбившего коленку на футболе.

– Этого мне еще не хватало, – подумала Полина. – Шел бы ты, Ваня, к себе. Тебя папахен, небось, ищет уже, – добавила она с материнской укоризной уже вслух.

– Это он Вам звонил. Я так и понял.

Тут дверь распахнулась, и вошел Геннадий Сергеевич, тоже не трезвый, и сказал:

– Ой, простите, мой номер рядом, – профессор генетики МГУ тоже был членом конференции, и Полина ухватилась за него, как за ниточку, со словами:

– Заходите, заходите, хотите чаю?

– Спасибо, Полина Алексеевна, я не буду вам мешать. Дело молодое, – он подмигнул Ив-Иву. Они пожали друг другу руки. Вдруг Ив-Ив привстал, покачиваясь и не отпуская руку Геннадия Сергеевича, за которую держался как за спасательный канат, вздохнул и произнес:

– Я люблю Вас, Полина, еще, когда мы в теннис на кортах играли. Я ещё тогда в школе учился, а Вы уже молодым специалистом были. Я хотел на Вас жениться. Я сейчас хочу, да вот боюсь, опоздал. Он на Вас никогда не женится, а я женюсь, – он покачнулся и, не отпуская руки Геннадия Сергеевича, произнёс:

– Честь имею-с, – и вышел, зацепившись за коврик, сделал размашистое полу фуэте, но не упал.

Полина и Геннадий Сергеевич молча уставились друг на друга. Геннадий Сергеевич пожал плечами:

– Это слишком искренне, чтобы быть неправдой! – пошамкал губами, пряча растерянную улыбку, как случайный свидетель забавного происшествия и добавил, – Хороший парень. Я чаю не буду, – и тоже вышел, не закрывая за собой двери.

Полина смотрела на распахнутую дверь и вспомнила, как после игры в теннис вернулась, чтобы забрать мокрое гидрофобное полотенце, которое она забыла на лавочке в зале. Ив-Ив вдыхал запах её пота, погрузив лицо в мокрое полотенце. Он сделал вид, что промокнул свой лоб, и с наигранным удивлением почти прокричал:

– А я думал, моё!

Она встречала его иногда, то на концерте, то в театре, думала, что всегда случайно. Однажды на выставке художника Серова, тогда Ив-Ив учился на последнем курсе, они даже вместе ходили с аудиогидом, причем Ив-Ив настоял на этом совместном наслаждении искусством великого мастера портрета. Он наклонялся к трубке, полуприжатой к уху Полины и касался её лба своими торчащими волосами. Это тоже было, как ей казалось, случайно. Она видела и чувствовала, что он смотрит на неё не как на старшую тетеньку, но ей даже в голову не приходило анализировать эти глупости. Его последняя фраза, пьяный бред, даже вогнал её в краску. Что-то неприятное и нехорошее, как грязные руки, которые нужно немедленно помыть, шевельнулось в душе.

Когда Сапсан выгрузил их на Ленинградском вокзале, она спрятала глаза и не смотрела в сторону Ремизовых, быстро вышла. К немалому удивлению, её встречал Игорь.

Закон парадоксов трактуется во множестве вариантов в зависимости от темы. Самый веселый и точный на тему любви и дружбы: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше меньше она нам». Это работает и в женском варианте тоже. Какое-то шестое чувство вдруг сделало Игоря неожиданно нежным и необыкновенно внимательным.

– А я был у тебя дома.

– Зачем?

Все только что родившиеся угрызения совести смахнуло, как волной цунами.

* * *

Ремизов видел, как из номера Полины Алексеевны вышел его сын, ему стало страшно, затем профессор из МГУ, и он облегченно вздохнул.

За эти почти три месяца они несколько раз пересекались в коридорах фирмы, но ни разу не разговаривали. Иван Григорьевич ни разу не звонил. Чего он ждал, он и сам не знал. День, до отказа наполненный делами, спасал от тоски и острых воспоминаний того странного восторга и счастья, которое нахлынуло от прикосновения к этой женщине. Зачем, на самом деле, такие проблемы на работе! У него благополучный брак, как сказала главный экономист Серякова Наталья Николаевна. Новогодняя кутерьма грела надеждой увидеть Полину на празднике, но её не было ни на концерте, ни на награждениях, ни на танцах… Он звонил ей два раза домой, но трубку брала её мать и вежливо отвечала, что Полины Алексеевны нет дома. Иван Григорьевич всегда представлялся, куда бы он ни звонил, а тут быстро вешал трубку, будто что-то воровал. Маленькое окно, в плотно заполненном делами времени, вернуло его к крамольным мыслям и желаниям, он позвонил 13 января на Старый Новый год опять ей домой.

– Услышу не её голос, тут же повешу трубку, – подумал он.

– Але!? – звонко, будто утреннее солнце осенью вышло из-за тучи и ослепило Ивана Григорьевича.

– Это я, – хрипло сказал Ремизов.

Молчание было ответом. Он испугался, что она сию минуту повесит трубку и картонным, не своим голосом спросил:

– Не пойдет ли она с ним на концерт 19 января в Крокус сити, там будет петь Шацкая. У Нины Шацкой необыкновенный голос, начало в 18.00, но можно встретиться пораньше, например, в 17.00, и посидеть в баре, там есть очень хороший коньяк, там очень красиво, дайте мне номер своего телефона, я не мог разыскать его… алё, я так больше не могу!!! Поля, вы слышите меня? – скороговорка хрипловатого голоса нарастала, и последний вопрос он почти прокричал.

– Да, – сказала она и повесила трубку.

Ни в какой Крокус они не попали. Мама Полины с внуком уехала к подруге праздновать Крещение Господне. Пустая квартира наполнилась энергией солнца, моря, любви и счастья. Нужно было прожить тридцать три года и дождаться этого дня, когда ты увидишь и почувствуешь, что такое счастье, оранжевым потоком вливающееся в сердце и чресла, переполняющее ауру розовым цветом страсти и бесконечно рождающие все новые и новые волны любви, захлестывающие пылающие огнем берега божьей души человека. Чем больше отдаешь, тем больше остается. В эти блаженные дни Ремизов еще не отвечал на звонки мобильника и не смотрел, кто звонит…

Полина вспомнила: подруга Лена попросила её сходить с ней на «встречу – прощание» Лены с любовником Борисом. Эту встречу она вымолила у него как подаяние. К этому времени всё уже было ясно и понятно, и Полина не рассчитывала стать свидетелем жуткой сцены: когда Ленка падает на колени в прямом смысле перед ним, а Борис перешагивает через неё, как через труп, и уходит. Ленка обливается слезами и соплями, а Поля кричит ей: «Ты что, с ума сошла, так унижаться!!! Зачем тебе этот ужас и кошмар?!?». Ленка же сквозь слезы смотрит на неё красными мутными глазами, вздрагивает и шепчет прерывистым истеричным голосом: «Может быть, этого у меня больше не будет никогда! Ты слышишь? Никогда!!!». Она вытирает нос, размазывая сопли по всему лицу и, освещенная внутренним светом, идет дальше, стараясь выпрямить спину и гордо поднять голову. Все происходило в пустынном коридоре исследовательского института. Давно уже закончился рабочий день. Сквозь мутное окно на лежащую на старом, грязном, сером паркете Ленку, падал последний луч заходящего солнца. Пучок света именно в это мгновение исчезал за домами, и в следующий момент наступила тьма, такая густая, серая, пыльная и беспросветная, как жизнь без любви.