Ведьма бывшей не бывает (СИ) - Никитина Анастасия

– Да кто ты такая?! – не выдержала я.

– Не догадалась ещё? Жена я его первая.

– Кто? – вытаращилась я.

– Жена, – девица с деланным равнодушием пожала плечами. – Дочь хана Загорского. Хотя русичи его князем зовут.

– Чья жена? – тупо переспросила я, ещё не позволяя себе поверить с разворачивающийся у меня на глазах кошмар.

– Ильи-царевича. Почитай третье лето тут живу, мужа дожидаюсь. Дождалась вот.

– Врёшь! – я вскочила, отшатнувшись от обвешанной драгоценностями девицы, как чёрт от ладана. – Не мог Илья!

– Мог, как видишь, – качнула головой она, глядя на меня едва ли не с насмешкой. – Что, не сказал тебе про меня?

Я не ответила. Вихрем вылетела на крыльцо, а оттуда сразу бросилась к воротам. Мне нужен был Илья. Немедленно! Сейчас! Я хотела услышать, что всё сказанное ложь и бредни. Мне просто физически это было необходимо. Всю жизнь я ненавидела само слово «любовница». Презирала женщин, сующих загребущие ручонки в чужую семью. Женщин, согласных на роль ночной воровки в жизни чужого мужчины. И вот на тебе. Сама стала именно такой. Второй! Запасной! Дополнительной! Лишней!

Тяжёлая сума с книгой и моими немудрёными пожитками, которую я так и не успела снять, больно колотила по бедру, пока я неслась по широким чистым улицам, с трудом уворачиваясь от столкновений с прохожими. Только через два или три квартала я немного опомнилась и сообразила, что понятия не имею, где обретается местный царь.

Я притормозила у выхода на большую торговую площадь и принялась озираться. По идее дворец, палаты, терем или где там протекает частная жизнь царей, располагается в центре города. Но теремов с высокими шпилями и крышами тут хватало, поэтому рассмотреть, куда бежать, я не могла.

«Ничего... Язык до Киева доведёт! – заскрипела зубами я, выбирая, кого бы расспросить. – Илюшку на воротах сразу опознали, хоть и гулял три года. Значит, и домик царский укажут! В этом смысле любая столица – большая деревня!»

Увы, я и представить себе не могла, насколько соответствует истине моё последнее соображение. Народу вокруг хватало, но останавливать первого встречного-поперечного мне не хотелось. Мало ли, спешит человек куда-нибудь. Ткнёт пальцем в нужную сторону, а мне плутать потом по местным закоулкам.

Выбор пал на толстую румяную торговку яблоками у самого входа на рынок. Видимо, основной поток её покупателей ещё не появился, и она оживлённо болтала сразу с тремя товарками. Я подошла ближе и остановилась в нескольких шагах под прикрытием боковой стенки торговой палатки. Хотелось хоть чуть-чуть отдышаться. Да и волосы растрёпанные пригладить, пока меня не приняли за какую-нибудь террористку местного разлива.

– Парась! А слыхала, чё творится-то? – звонкий голос облюбованной торговки влился в уши. – Илюшка-то, царевич наш блудный, воротился!

– Да слыхала я, слыхала, – отмахнулся кто-то из её товарок. – Ты уже сто раз всем пересказала.

– Тебе не сказывала, – фыркнула яблочница.

– Всему рынку сказывала, – расхохотался кто-то ещё. – Голосок-то у тебя...

– А я про него знать не хочу, – отозвалась первая. – У него брат помер, а он чего учудил?

Я почувствовала, что мне нельзя слушать эти рыночные сплетни, что надо бежать отсюда, куда глаза глядят. Но ноги будто приросли к истоптанной земле, а голос торговки ядом вливался в уши, промораживая мысли, чувства, сердце.

– Это ж надо было, при живой жене заблудить, да ещё девицу свою в дом к жене приволочь! Да и девка эта тоже хороша! О чём думала, куда смотрела, когда с женатым повязалась?

– Известно, куда смотрела, – ухмыльнулась яблочница. – Илюшка-то теперь второй наследник, как по обычаю полагается. Воевода по левую руку от царя-батюшки. Завидный полюбовник. Тьфу!

– А вы её видали, девку эту, бабоньки? – вклинился визгливый голос, от которого у меня по коже прокатилась дрожь отвращения. – А я видала. Волосья растрёпанные, глазищи сверкают. И одёжа то ли нашенская, то ли нет. Чудная одёжа. Я вам так скажу, бабоньки. Ведьма она. Илюшка – балбес, ну, да ему батюшка голову-то почистит. А она – ведьма чужинская. Что ей до наших обычаев?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Так, может, объяснить ей надо? Не дело это – вековые обычаи рушить...

«Объяснить?! Не надо мне ничего объяснять! – взорвалась в голове ослепительно яркая, почти болезненная мысль, а лицо запылало от стыда и злости. – Не надо!»

– По щучьему велению, по моему хотению отнеси меня в избушку Яги! – топнула ногой я, и в глазах потемнело.

ГЛАВА 19

Под ногами что-то тихо захрустело, запахло сырой пылью и запустением. Я покачнулась, нелепо взмахнув руками. Попыталась удержать равновесие, шагнув назад. Но вместо этого что-то врезалось под коленки, и я плюхнулась на пятую точку, основательно приложившись затылком.

– Да чтоб тебе! – выругалась я, хватаясь за голову, и только тут осознала, что веление занесло меня явно куда-то не туда.

Это была избушка. Но и только. Тут явно давно никто не жил. Маленькое оконце скалилось разбитым стеклом. На полу и на лавке, где я сидела, лежал слой прошлогодних листьев, а может, и не один. С потолочных балок свисали полуистлевшие пучки трав и клочья чёрной паутины. Давно не беленый бок русской печки, занимавшей добрую треть комнаты, красовался сетью серых трещин. Рядом стояли закопчённые чугунки и какая-то кухонная утварь. И всё это было покрыто толстым слоем пыли. Только несколько отпечатков моих ног нарушали картину запустения и заброшенности.

– Класс... – я откинулась на стену, с которой минутой раньше познакомился мой затылок. – Ну, и где я?

Разумеется, мне никто не ответил

– Люди, ау! – крикнула я.

С потолка свалился толстый паук и шустро метнулся под печку.

– М-да... – я провела рукой по поверхности лавки, на которой сидела, и посмотрела на почерневшие от грязи пальцы. – А где табличка «Осторожно, окрашено временем»?

Я встала и попыталась почистить сарафан, выглядевший ещё гаже. Но сумела только размазать пыль ровным слоем по всем подолу.

– Ну что за жизнь такая? У Емели, вон, печка, и та ехала куда скажут. Даже у дурака щучье веление работало. А я сама по нужному адресу попасть не могу. Всё через задницу. Вся жизнь через задницу!

Сарафан не отчищался. В разбитое окно тянуло неприятным сквозняком и чем-то затхлым. И в довершение всех бед на дворе вдруг проснулись лягушки. Целый хор лягушек, которые разом принялись квакать. Да так громко, что у меня моментально разболелась голова. Я бросила безуспешные попытки привести себя в порядок, плюхнулась обратно на лавку и разрыдалась.

Я оплакивала сразу всё. И обиду. И свою запутанную жизнь. И неудавшуюся любовь. Словно со слезами из меня могла выйти вся та боль, которая комком собралась в груди, терзая сердце и душу ледяными иголками.

Слёзы помогли. Не то чтобы я выбросила из головы двойное предательство Ильи. Нет. Мне казалось, что этот проклятущий опыт останется со мной до конца моих дней. Но слёзы будто смыли боль куда-то на дно души. Я о ней помнила, я чувствовала её ежесекундно, но параллельно могла мыслить сравнительно здраво, не срываясь в истерику при каждом случайном воспоминании. Правда, времени это заняло вагон и маленькую тележку. Кое-как опомнилась я уже глубокой ночью, да и то тело ломило так, будто я не сопли на кулак наматывала, а в одиночку разгрузила парочку вагонов с углем.

Исследовать во мраке безлунной ночи, куда меня занесло вместо избушки на курьих ножках, у меня не осталось ни сил, ни желания. Я свернулась клубочком на той же лавке, где рыдала, обхватила колени руками и опустила явно распухшие от слёз веки.

Несмотря на царивший в домике холод, сон явился мгновенно. Я ухнула в него как в чёрное бесконечное ничто, а когда секунду спустя открыла глаза, в разбитое окно уже вовсю светило солнце.

Я села, хрустнув суставами как старая бабка. А потом поспешно вскочила на ноги. Солнце солнцем, но в избушке его явно не хватало: у меня зуб на зуб не попадал от утренней прохлады.