Допустимые потери - Ирвин Шоу

Три года — большой срок, но человек, который в зале суда сказал ему: «Я еще доберусь до тебя», и который после этого имел веские основания предполагать, что лишился своего дела с помощью человека, давшего против него показания, был вполне возможным кандидатом на включение в список профессиональных врагов.

И Деймон вписал имя Макендорфа в левую часть листа своего блокнота.

Глава одиннадцатая

Деймон задумчиво осмотрел бар. Вдоль стоны за стойкой было длинное зеркало, треснувшее от старости, темное, как металл. Деймон видел в этом зеркале собственное лицо как бы издалека и смутно, словно оно плавало в каком-то таинственном тумане. Если я собираюсь пить и дальше, подумал он, мне надо найти какой-нибудь салун поприличнее. Но к последнему стаканчику почти не притронулся. Я не имею права тратить деньги, скоро мне понадобится каждый цент.

Блокнот по-прежнему лежал перед ним открытым, он видел чистую правую часть страницы и единственную строчку вверху: «Возможные враги — личные».

Ему никогда не приходило в голову, что у него могут быть личные враги. Макендорф был совсем другое дело, но даже и о нем Деймон не вспоминал вот уже больше года. Память — хитрая штука, и ее забывчивость была средством, с помощью которого мозг защищал себя от ноющих старых ран и сожалений об упущенных возможностях.

Личные враги. Заставив себя припомнить, он внес в список два имени — Франк Эйспер и в скобках Мелани Дил.

Он встретил Мелани Дил примерно полтора года назад. Она была секретаршей театрального продюсера по имени Проктор и пришла в контору с договором, составленным юристом продюсера на пьесу «Яблоко для Елены», которую написал один из клиентов Деймона. День клонился к завершению, мисс Уолтон и Габриелсен ушли еще днем. Деймон валялся на диване, отдыхая, когда вошла девушка. Она была красива и молода, лет двадцати двух — двадцати трех, как прикинул Деймон, с густыми каштановыми волосами, которые светлели падо лбом, словно она провела долгие часы, лежа на’ пляже под солнцем. Глаза у нее тоже были каштановые, но с каким-то странным оттенком, который придавал им такое выражение, словно она готова расхохотаться, поняв смысл давно рассказанного ей анекдота. Деймон уже видел ее раньше, когда с Габриелсеном заходил в контору к Проктору оговаривать сроки постановки и детали договора на пьесу. Когда они вдвоем вышли, Оливер сказал:

— Ну и ну! Вы видели эту девушку? Наделает она шороху.

— Она показалась мне вполне приличной секретаршей. И ее босс говорит, что она отлично работает.

Оливер засмеялся.

— Роджер, — сказал он, — вы стареете. Ее босс не сводил с нее глаз все время, пока она была в помещении, а когда она вставала и уходила к себе, его взгляд практически раздевал ее с головы до ног. Язык у него буквально вываливался изо рта, и он выглядел так, что его впору было везти в реанимацию. Допускаю, что мисс Дил отлично работает в конторе, но держу пари, что еще лучше — в постели. Если вы через пять минут хотите узнать правду, я готов пожертвовать собой.

— Может быть, я и в самом деле старею, как вы говорите, — улыбнулся Деймон. — Я не заметил в ней ничего особенного.

Именно эта девушка и вошла в контору, когда Деймон уже почти собрался уходить. Из-за того, что о ней сказал Оливер, и по старой привычке, с которой, как ему казалось, он уже расстался после истории с испанской женщиной, и его вполне удовлетворяли простые моногамные отношения, Деймон посмотрел на нее с куда большим интересом, чем в первый раз, и решил, что Оливер был прав — она вызывает волнение. Похоть и мыслей, и плоти. Нимфа, помяни мои грехи в своих святых молитвах.

После того, как Деймон запер контору, они вместе пошли к лифту, и Деймон сказал ей:

— Обычно вечером по пути домой я захожу выпить. Не присоединитесь ли ко мне?

Она посмотрела на него с веселым интересом в глазах, давая понять, что ей отлично известны все эти мужские подходы.

— Это просто великолепно, мистер Деймон, — серьезно сказала она. — Я ждала, что вы пригласите меня. — Голос ее, столь отвечающий ее облику, был чуть хрипловат, и Деймон подумал, что раньше она брала уроки пения.

В «Алгонкине», куда он привел ее, хотя и не пользовался этим баром, чтобы пропустить стаканчик после работы, стало ясно, что он был прав в своем предположении.

— Причина, по которой я хотела, чтобы вы пригласили меня выпить, — сказала она, потягивая белое вино, — заключается в том, что мне нужно было поговорить относительно «Яблока».

Он слегка улыбнулся, увидев, как быстро перешла она с ним на профессиональный язык людей театра, привыкших сокращать названия пьес до одного слова.

— В сущности, я не секретарша, — сказала она. — Я работаю у мистера Проктора в перерыве между постановками.

Слова вырывались из нее короткими стремительными бросками, словно преодолевая сопротивление в горле.

— Вы были заняты в каких-то из них?

— В нескольких. И не на Бродвее. Далеко от него. В Библиотеке Совести. В летнем театре. В постановке школы драмы. И тому подобное. — Она говорила, словно подсмеивалась над собой. — Обычный тернистый путь в звезды. Вы когда-нибудь видели меня?

— Думаю, что нет, — сказал Деймон, — Я уверен, что нет. Увидь я вас на сцене, я бы вас, конечно, запомнил, — Он был слишком вежлив, чтобы не произнести эти слова.

— Они должны поставить памятник рядом с Сарди. С вечным огнем. В честь неизвестной актрисы, — Она легко засмеялась, — Последняя пьеса, в которой я играла, шла в Даунтауне. «Мужчина плюс мужчина».

— Я был на ней, — сказал Деймон, — но ушел через десять минут. — Он хорошо помнил ее. Пьеса была снята сразу же после премьеры, которую они с Шейлой и собрались посмотреть. Он не объяснил девушке, почему ушел. — Вы, должно быть, вышли на сцепу после моего ухода.

— Во втором акте, — сказала она. — Вы ничего не потеряли. У меня была большая сцена во втором акте. Хотя рецензий не было. Критики ушли в антракте. — Она расхохоталась. — Так же, как и мои папа с мамой. Я бы последовала за ними, не подпиши я контракт.

— Я помню этот вечер, — сказал Деймон. Он был приглашен продюсером, человеком по имени Гилдер, о котором знал лишь то, что репутация его была не из лучших. Очень богатый молодой человек из семьи, которая владела шахтами в Колорадо, он поставил несколько шоу, и все они провалились. Своей известностью он был обязан не своему богатству и не карьере в театре. Он был арестован по уголовной статье, связанной с покушением на убийство, после того, как подцепил в баре какого-то молодого человека, а затем, когда они оказались в его квартире, жестоко избил его. Оправдываясь, он утверждал, что этот молодой человек приставал к нему с гомосексуальными предложениями, и он его в гневе ударил. Гилдер выворачивался изо всех сил, у него были высокооплачиваемые адвокаты, и несмотря на то, что все знали о его гомосексуальных наклонностях и о его жестокости, он был оправдан.

В газетных интервью Гилдер нещадно поносил продюсеров нью-йоркских театров за их трусость, за выбор материала и постановки. Он объявил, что отныне сам без партнеров будет ставить пьесы. «Мужчппа плюс мужчина» была его первая самостоятельная работа, поставленная во внебродвейском театре, и так как нм с Шейлой было нечего делать вечером, они в последнюю минуту решили воспользоваться пригласительными билетами на премьеру, больше из любопытства, чем в надежде, что постановка доставит им удовольствие.

Но к тому, что им довелось увидеть, они явно не были готовы. Пьеса была о трансвертах и об их друзьях, и хотя Деймон, в соответствии с требованиями времени, относился к гомосексуализму совершенно нейтрально и порой даже приглашал к себе на обед некоторых своих клиентов, которые, как он знал, были «голубыми», поносный язык пьесы и глумливое изображение голых тел были для него непереносимы. Он встал в середине первого акта и, прекрасно понимая, что делает, сказал Шейле: «Идем отсюда. С меня достаточно. Это настоящая помойка».

Они сидели в самом центре, Деймон говорил громко и ясно, и, сопровождаемый Шейлой, пошел но проходу. Прежде чем они добрались до выхода, поднялось еще несколько пар, и кое-кто из них что-то выкрикивал, обращаясь к сцене.

Гилдер стоял у задних рядов, когда Деймон проходил мимо него. Деймон узнал его по фотографиям в газетах и по его изображению в поэтической позе на обложке программки, но прошел мимо него, не сказав ни слова.

В этот же вечер после единственного представления пьеса завершила свое существование.

— Я никогда еще не видела человека в такой ярости, — говорила Мелани Дил, — Он сказал труппе, что вы сознательно уничтожили пьесу, так как на премьере все или практически все знали, кто вы такой и каким вы пользуетесь влиянием. На второй акт не остался даже никто из критиков. Причина, по которой вы это сделали, как он сказал, заключается в том, что вы сортирный король и не можете выносить правду на сцене, и он обещал труппе, что уничтожит вас в театре и пошлет вас рыть канавы, что и является вашим настоящим делом, — Она хихикнула. — Он вас уничтожил?