Приводя дела в порядок (сборник) - Геннадий Башкуев

Серегин же вечер заканчивался вполне мирно. Перед разводом дежурного наряда он вдруг неожиданно для самого себя подошел к Буйносову и попросил разрешения взять у него из кабинета пишущую машинку на полчаса.

– Зачем она вам? – строго вопросил тот. – Не положено это.

– Я знаю, – сказал Жуков и, глядя на капитана ясным взором, объяснил: – Я, товарищ капитан, решил остаться в армии. Прапорщиком. Надо биографию напечатать, рапорт…

– Сдурел? – искренне поразился Буйносов: – Чего ты забыл в этой дыре? Тебе ж весной на дембель, домой поедешь, в Москву свою… – Капитан вздохнул, поправил портупею и разоткровенничался: – Я, может, сам в этом году в Москву поеду, в академию поступать… А ты в своем университете снова будешь. Может, и свидимся еще. Ты в «Арагви» бывал?

– Был как-то, – растерялся Жуков. – А чего «Арагви»? Ничего там особенного. Я и получше места знаю.

– Вот и покажешь, – заключил Буйносов и протянул Сереге ключ от кабинета: – По штабу не таскай машинку, у меня там и напечатай… то, что тебе надо.

И теперь Серега, дождавшись, когда кругом все стихло, достал из капитанского шкафа старенькую «Оптиму», расчехлил ее и заправил в каретку почти не измятый лист бумаги. Прежде чем напечатать первую букву, он несколько раз оглянулся на дверь и окна, покосился на темный портрет маршала обороны, по всему кителю которого тянулись орденские планки, и решился.

«Уважаемый товарищ ректор! – печатал он. – Командование и политические органы войсковой части номер… характеризуют сержанта Жукова С. А. как проявившего себя за время службы…»

Серега перевел глаза на темное окно, в котором тускло отражалась настольная лампа, живо вообразил себе пожилого академика, формы никогда не носившего, а потому наверняка с большим уважением относящегося к людям военной косточки, и решил не скупиться на описание своих достоинств образцового сержанта.

Ровные строчки ложились на бумагу. Получалось солидно и убедительно. Но лист уже заканчивался, и Серега с сожалением закруглился:

«Уверены, что сержант Жуков С. А. всесторонне достоин продолжить процесс учебы во вверенном Вам учебном заведении».

Подумав немного, он напечатал под литым, как военная реляция, текстом:

«Командир части генерал-майор Буйносов.

Начальник политотдела полковник Папкин».

Вытащил лист, расписался за обоих и сам залюбовался, как красиво легли завитушки подписей поверх четкой фиолетовой печати.

День в итоге, кажется, удался.

Виталий Сероклинов

Астроном

Когда Кторов вышел из подъезда, девочка стояла у двери – на одной ноге, поджав другую, босую, – и протягивала Кторову сандалик, розовый, с кожзамовским цветочком-нашлепкой поверх ремешков.

– Пойдем, зашьешь, – строго сказала девочка, сунула сандалету Кторову, прошмыгнула в дверь и легко запрыгала по ступенькам на одной ноге, на площадке первого этажа обернувшись и нетерпеливо мотнув головой. – Ну что стоишь, пойдем!..

Кторов ошарашенно шагнул в подъезд, поднялся на площадку, громыхнул дверью квартиры, пропустил девочку вперед – и только тогда понял, что произошло. Почему-то подумал, что соседка из третьей квартиры наверняка начала бы строжиться на девочку – что, мол, за «тыканье», нашла себе ровню. А может, соседка и слышала – вечно сует свой нос куда не надо…

Девочка, сняв второй сандалик, стояла уже в темной прихожей и, видимо, ждала приглашения пройти дальше. Культурная, угу.

Кторов скинул с ног плетенки, шагнул к пологу, отгораживающему комнату от кухни, отдернул плотную ткань и щелкнул выключателем. Девочка замерла, даже приоткрыла рот, потом вдруг захлопала в ладошки и закричала:

– Здорово! Здорово! Я такого никогда не видела! Это ты сам?!

Кторов совсем позабыл, какое впечатление может произвести на новичка его квартира – с блестками золотинок на потолке, «созвездиями» и «галактиками» из бисера, кометами и метеоритами на мебели и на полу. Стена между кухней и комнатой была давно снесена, потому все пространство имело цельный и неземной, во всех смыслах, вид.

Девочка, не дожидаясь приглашения, уселась в старое крутящееся кресло. Кторов хотел сказать, чтобы она осторожнее, там слабая спинка, – но кресло выдержало, пятилетних девочек оно было готово приютить. Кторов пожал плечами, снял с антресолей фанерный ящичек с надписью «2‑й отряд», достал оттуда шило с крючком, спички и леску – с леской будет надежнее, чем с ниткой.

Пока Кторов шил, девочка, усевшись поудобнее, перестала болтать ногами, сложила ручки на выскобленном некрашеном столе и строго спрашивала… вернее, даже не спрашивала, а скорее констатировала:

– Конечно, один живешь?..

Кторов кивнул, держа во рту кусочек лески.

– Конечно, постель заправить некому было?..

Кторов, покосившись на скомканное белье на разобранном диване, снова кивнул – уже виновато.

– Конечно, к чаю у тебя ничего нет?..

Кторов снова виновато пожал плечами – откуда, мол. Потом вспомнил, отложил шило, кинулся к кухонному пеналу, на верхней полке чем-то погремел и радостно поставил на стол круглую жестяную коробку с иностранными надписями и розовощекими младенцами на крышке.

– Фон-фа-фе, – пробубнил, так и не вынув изо рта леску.

– Что-о-о?!

– Мон-пансь-е, – покладисто повторил Кторов, выплюнув прилипшую к зубам леску. – Самое настоящее, французы привозили вместе с премией и почетным знаком, – а моей не понравилось. – Подумал и, усмехнувшись, добавил: – То есть конфеты не понравились, конечно, а не премия.

Спохватившись, провернул присохшую крышку. Под крышкой оказался запекшийся радужный комок из леденцов. Девочка хихикнула, а Кторов вспомнил, что у него и чая-то нет.

Буркнув, снова с «занятым» ртом: «Сейчас!» – сделал несколько быстрых стежков, затянул последнюю петельку, прижег спичкой кончик лески и поставил сандалик на стол:

– Держи!

Спохватился, шлепнул обувку на пол, девочка сунула ножку внутрь, притопнула, застегнула ремешок, улыбнулась:

– Лучше нового, спасибо! – так и запрыгнув в одной сандалете назад в кресло. Поболтала ногами и стала считать, тыкая поочередно пальчиком в себя и в Кторова, начав с него: – На-златом-крыльце-сидели-царь-царевич-король-королевич-сапожник-портной. Кто-ты-будешь-такой-говори-поскорей-не-задерживай-добрых-и-честных-людей! – Наконец уперлась пальцем в Кторова и спросила: – Ты – сапожник?..

– Не-е, – замотал головой Кторов. – Я – астроном… Ну и физик немножко.

– А шить где научился? – удивилась девочка.

Кторов неопределенно пожал плечами и вздохнул:

– Научили…

– А на кого тебя дольше учили – на астронома или на сапожника?

Кторов задумался, сдвинул брови, будто сам себе удивился, – и протянул:

– Ну-у, пожалуй, на сапожника и портного – подольше.

– А зато в астрономии интереснее, правда? И открыть чего-то можно, и вообще – тайны… – мечтательно протянула девочка. – В астрономии есть тайны или уже все изучили? – спохватилась она.

– Полно, – кивнул Кторов. – Реликтовое излучение, например…

– Это какое – которое мамонтовое?

– Ну-у, почти, древнее, в общем, которое образовалось, когда Вселенная возникла. Вот с ним до сих пор выясняют – оно неправильно распределяется, хотя должно одинаково во все стороны… – Кторов спохватился: – Ой, тебе ж, наверное, неинтересно, чего я тут горожу, у меня же напиток есть!

– «Колокольчик»! – захлопала в ладоши девочка. – А мне его не разрешают пить, говорят, что газированные напитки вредны для детей. А тебе тоже нравится «Колокольчик», да? А про Вселенную и мамонтовое излучение мне интересно, рассказывай, – уселась она поудобнее и взяла в обе руки большую кружку с напитком.

– Да я больше к чаю привык, крепкому, очень крепкому, приучили, так уж получилось, – но сладкое люблю, даже в кефир сахар насыпаю, – виновато признался Кторов.

– Ой, а я тоже в кефир сахар насыпала один раз; папа потом так разозлился – зачем, говорит, испортила напиток – и нашлепал меня, а детей бить нельзя! Ты же не бьешь детей? – уже знакомым строгим взглядом посмотрела девочка на Кторова.

Кторов что-то хотел сказать, побледнел, закашлялся, долго пил свою долю напитка, виновато прикрыл нос – в него шибануло газом, – потом, наконец, успокоился и протянул:

– Да жизнь, знаешь, она такая… Всякое бывало.

– Ты бил детей? – Девочка даже спрыгнула с кресла. – Ты что, как тебе не стыдно?!.

Кторов потер и без того красное лицо, вздохнул и зачем-то признался:

– Я не своих, у меня и не было никого, я… других.

– Но тебе теперь-то хотя бы стыдно? – чуть подавшись вперед, спросила девочка.

Кторов подумал и честно ответил:

– Нет. – Только сейчас заметив, что девочка плачет, и, растерявшись от этих беззвучных слез, забормотал что-то оправдательное, повторяя: – Ну так получилось, разве ж я знал, что так получится, он же сам – как не человек, а она ж совсем девочка, а он…