Тасмин - Александр Операй

провалялась в постели с болью в глазах и голове.

— Я видела пару раз, как Марья сливает отцовское вино из бокалов после гостей. Она любит выпить.

— Ведьмин кот страшный. Он всех пугает. Вот и доводит служанок до пьянства.

— Тебе бы лучше молчать, Катерина. Твой новый жених на внешность немногим лучше Исмата. И котик теперь только мой. Нет у нас больше ведьмы. Мы с ним остались одни на всем белом свете.

— Фууууу! Как ты можешь сравнивать мужчину с деньгами и крысолова с помойки. Кстати, о птичках. Отец тебе уже говорил?

— Он по утрам молчалив. Несварение или изжога. Обычное дело.

— Тогда это будет сюрпризом!

Катерина смеется.

Она прикрывает рот рукой, будто ляпнула что-то крайне неприличное и ненароком раскрыла чужие секреты.

Девушки сидят в саду за домом барона.

Весна в самом разгаре. Все цветет и щебечет. Всюду розы и маргаритки. Рядом с фонтаном скамейка. Дорожка из желтого кирпича уходит под стену замка. Кусты можжевельника тянутся к Солнцу.

Деревья качаются на ветру. Они здесь другие. Молчаливые и спокойные.

Даутцен говорит едва слышно:

— Жаль, что Ирен больше нет с нами.

— Не вини себя.

— Я бросила вас одних на дороге в Затонувшем лесу. Надеюсь, ты простишь меня снова.

Катерина открывает рот да так и сидит, пялясь во все глаза на Даутцен. Она качает головой и хмурится, пытаясь разглядеть в незнакомке свою старую подругу.

— Ты изменилась!

Даутцен пожимает плечами.

— Ну! Кто он? Мой Бог! Ты закрутила интрижку с самим Линдеманном? Вот из-за чего рухнул тот замок!

Девочка снова пожимает плечами.

Теперь она так делает часто. Ей хочется быть похожей на Тасмин. Она носит черное. Читает книги по медицине. Интересуется травами и зельями. Всюду таскает за собой кота и разговаривает с ним, как с человеком.

Катерина думает, что ее подруга сошла с ума. Сбрендила. Стала блаженной. Кто-то сделал с ней нечто плохое. Избил или что хуже. Может быть эта ведьма, которая убила свою мать королеву и брата, а за одно и сожгла всех во дворце Линдеманна, наложила на Даутцен проклятие. Днем и ночью оно тянет из девочки жизнь. Даутцен не ест и не спит. Она теперь только кожа да кости в траурном платье черного цвета. И еще этот мерзкий, ужасный котяра, который пьет кровь!

— Лорд Линдеманн получил по заслугам.

— Да. Хороший был человек.

Даутцен бросает на Катерину испепеляющий взгляд.

Она бы могла многое ей рассказать. Поделиться с ней болью. Она хочет кричать.

ЛОРД ЛИНДЕМАНН БЫЛ ДЕРЬМОМ!

ОН УБИЛ МОЮ ТАСМИН!

Но Катерина не тот человек, которому можно открыть свое сердце. Она как цветок в саду Михаила. Нежный, красивый. Ни слез, ни печали. Только радость под Солнцем. Вечный ребенок, который лишь на миг узнал, что когда-то умрет. И поспешил все забыть.

Даутцен видит, как ветер гуляет в кронах молоденьких вишен. Они скрипят и сыплют на землю ветки, листву и цветы. Они напоминают Даутцен о деревьях в Затонувшем лесу и о том, что сейчас лежит в ее спальне, спрятанное от посторонних глаз под кроватью.

— Мне нужно идти.

Девочка оставляет подругу и уходит в сторону дома.

Она похожа на тень, которая скоро исчезнет. Солнце в зените.

Катерина пытается догнать подругу, кричит слова утешения, но огромный, разжиревший на курицах кот преграждает ей путь. Он появился из воздуха. Пришел в сад из ниоткуда. Его зеленые глаза горят адским огнем.

— Мяу?

— Сгинь, нечистая сила!

Катерина перебирается по мостику на другую сторону сада, но Даутцен пропала. Она будто ушла в другой мир.

2

Ужин с родителем.

Что может быть хуже?

Кот-оборотень под столом, который все время требует мяса!

Настоящее зло, лежащее в спальне под кроватью, которое когда-то было матерью твоей близкой подруги.

Мысль о том, что Тасмин мертва и ее не вернуть.

Даутцен пожимает плечами и глотает безвкусную кашу.

Жизнь полна всякой всячины. В основном не очень веселой. Такая же пакость, как перловка в тарелке. Или салат с сельдереем.

Хотелось бы встать и уйти. Просто взять и исчезнуть. Сделать шаг на встречу судьбе. Это ведь просто. Тасмин вытворяла такие трюки даже не моргнув глазом. Берешь и идешь, а реальность тянется следом. Она изгибается, меняется и превращается в другой дивный мир.

Может быть Даутцен не способна творить чудеса, перемещаться во времени и пространстве, воскрешать мертвецов, сжигать королей и замки, но она знает чего хочет.

Девочка прячет в рукав платья столовый нож. Он не слишком острый, но вполне подходит для того, чтобы вынуть кляп из прогнившего черепа.

Михаил не замечает перемен в дочери. В последнее время у него много дел. После смерти Бледного королевство трещит по швам. Куча народу хочет сесть на престол. Все быстро сваливается в одну большую яму помоев, из которой вот-вот потечет гражданская война.

Михаил ищет союза с соседями. Его армия и казна слишком малы, чтобы противостоять нашествию смуты из Эфраима. Каждый день он получает требования от разных господ срочно явится туда или сюда и примкнуть к будущему королю. Некоторым жажда власти совсем застилает глаза. За весь месяц Михаил нашел лишь одно предложение действительно приемлемым для себя. И теперь он должен озвучить его своей дочери.

Что может быть хуже?

Даутцен еще молода.

В этом черном платье она выглядит совсем маленькой девочкой, которая все еще играет в куклы и нежно любит отца. Внешность, как водится обманчива. Не верь глазам Михаил.

Какое-то время дочь и отец едят в тишине.

Даутцен украдкой бросает под стол куски мяса. В последнее время она ест только овощи да каши. Перед ее мысленным взором слишком часто встает образ Тасмин, распятой на столбе посреди площади в замке лорда Линдеманна. От этого зрелища ей снятся кошмары.

Кот Исмат трется о ноги Даутцен.

Девушка гладит его по голове и зовет к себе на колени, но зверь лишь пучит глаза. Он теперь слишком тяжелый, чтобы с легкостью запрыгнуть на такую огромную высоту. Поэтому Исмат решает просто упасть на пол и дрыхнуть там на башмаках у Даутцен.

Михаил неестественно кашляет на весь зал. Вроде как подавился.

Он говорит:

— Ты ведь уже не ребенок?

Даутцен молчит.

Это очень странный вопрос.

— Мне четырнадцать лет.

Михаил покраснел. Порою так трудно задать нужный вопрос. Вот если бы Аннека была жива, ему бы не пришлось обсуждать с дочерью все эти грязные и неприличные женские дела. Почему у них там все не так, как у мужчин? Впрочем, Михаил не уверен смог бы