Дым осенних костров - Линда Летэр

умалилось для повзрослевшего эльфа с тех пор. Вдоль стен ярусами поднимались галереи верхних этажей. Поддерживающие их колонны из разноцветного мрамора, порфира, или облицованные изменчивым, переливающимся от золотистого и бледно-зеленого до глубокого лазурного и иссиня-черного павлиньем камнем, бледно мерцали в свете ажурных кованых светильников. Шепот голосов сливался в неясный гул, возносящийся к галереям. Косые лучи солнечного света из узких высоких окон прорезали тронный зал сверху донизу.

Наль остановился у самых дверей, рядом с товарищами по Двору Перехода. Амаранта в шелковом платье глубокой лазури с серебряной вышивкой, сияя, встала рядом. Тонкий гибкий стан ее перехватывал серебристый пояс, длинным концом спускавшийся до пола. Слегка приподнятый вырез платья обхватывал плечи и открывал ключицы, а верхний край его был оторочен узкой полосой белоснежного меха горностая. В ушах переливались серьги, словно гроздья ледяных кристаллов. Пряди волос над висками были собраны на затылке в розу и перевиты жемчужными нитями, а остальные волосы морозным платиновым потоком ниспадали на плечи и спину. Залюбовавшись ей, Наль на мгновение забыл, что находится в тронном зале Исналора, недалеко от самого короля.

Последние юные эльфы присоединялись к стайке у входа, бросая восхищенные взгляды то на убранство, то на выстроившихся в два ряда от трона до дверей придворных. Зал был заполнен облаченными в праздничные платья и туники эльфами. Шелка, меха, кожа, паутина, перья, драгоценные металлы и камни, венки из настоящих листьев и цветов смешивались причудливым узором. Аристократы одеты в цвета своих Домов; на них гербы и передающиеся от поколения к поколению реликвии, на одежде простонародья вышиты родовые символы. Зал напоминал пещеру самоцветов, где богатые россыпи перемежались отдельными, словно отколотыми от своего гнезда камнями.

Но более всего взгляды притягивало возвышение у дальней стены. На высоком троне восседал король Ингеральд III, а подле него королева Солайя и все три принца, хотя, как отмечали придворные, несовершеннолетнему Алуину рано было полноправно участвовать в дворцовых торжествах. Наль снова избегал искать взглядом Фрозенблейдов. После он обнимет, расскажет, но сейчас его не должно отвлечь ничто. Краем глаза он заметил, как к ало-золотым фигурам приблизилась голубая с черно-белым, но заставил себя поспешно отвернуться.

Айслин, наоборот, то и дело бросавшая взгляды на сына в противоположном углу зала, слегка вздрогнула.

— Пусть день сияет тебе, прекрасное видение* окрестных гор и лесов, — произнес до боли знакомый голос.

____________________

* имя Айслин происходит от гаэльского aisling — «мечта, видение»

За ее плечом стоял друг детства.

Она чуть наклонила голову, пряча неспокойный блеск в глазах, и протянула руку для поцелуя:

— Эйверет. Да не погаснет твой очаг.

— Могу ли я обмолвиться с тобой парой слов?

Оглянувшись на Эйруина, Айслин зашла за пронизанную темными прожилками матово-белую колонну. Ей живо вспомнилась встреча двадцать девять зим назад. Она стояла у склепа Фрозенблейдов, куда только положили Лонангара, и не могла уйти. Нужно было вернуться к нему, в высеченное в скале темное опустевшее помещение, чтобы более не расставаться, но где-то рядом Эйруин утешал маленького Наля, который отчаянно тер кулачками глаза, а потом не удержался и расплакался в голос. Она не заметила, как тихо подошел Эйверет и какое-то время стоял рядом молча, опустив голову. Лучший друг терзался ее болью и муками совести, и слова застывали на губах.

Узнав о гибели Лонангара, Эйверет сделал пренеприятное открытие, заметил в своей душе не только глубокое сопереживание любимой, но и робкую надежду. Соперник ушел. Это осознание саднило, как незажившая рана. Эйверет презирал себя за колыхнувшееся в груди облегчение, но не мог полностью изжить его. «Быть может, теперь…» — думал он, и видел перед собой окаменевшую от горя Айслин и ее ребенка, сжимавшего маленькими ручками еще слишком большой и тяжелый для него серебряный медальон, с которым теперь не расставался. В такие минуты Эйверет остро желал, чтобы Лонангар остался жив, лишь бы они были счастливы. Тщательно исследовав свою вывернутую наизнанку противоречиями душу, он нашел, что и в минуты глубокого отчаяния не желал сопернику смерти. Это немного ободрило его, и он решился появиться на последнем прощании. Айслин скользнула по другу невидящим взглядом, когда тот в числе последних положил в гроб зеленую ветвь.

«Спасибо, что берег их, был их счастьем… И прости.»

Когда собравшиеся на прощание начали расходиться, Эйверет приблизился к Айслин и тихонько окликнул ее. Та не услышала. Он окликнул чуть громче, и встретив истерзанный взгляд, выдохнул слова соболезнования из самой глубины разбитого сердца.

Еще он сказал, что всегда будет рядом.

Траур длился год лишь потому, что Айслин не желала далее растравливать душу Наля. Сменялись сезоны, а Эйверет ждал, поддерживая любимую то словом, то подарком, загораясь счастьем от редких встреч, от медленно возвращавшейся к ней улыбки. Минуло более двенадцати зим, прежде чем он осмелился заговорить с ней о возможном будущем. Айслин долго молчала тогда, перебирая тонкими пальцами ткань платья, и наконец ответила, что не может думать об этом до совершеннолетия сына.

И вот теперь она смотрела на Эйверета, замечая затаенную боль в когда-то сияющих бирюзовых глазах, и теплящуюся в глубине надежду. Он умел улыбаться как раньше, когда они были неразлучны в прогулках, беседах и играх, только едва уловимый штрих в углах губ придавал улыбке вымученности.

— Твой сын вырос достойным тебя и своего отца, — негромко проговорил Эйверет. — Теперь он встал на ноги и достигнет еще большей славы, одержит множество побед. Я знаю, что никогда не заменю его отца тебе, но если ты согласишься, соединю свою жизнь с твоей, отдам тебе себя и сделаю все для твоего счастья.

Айслин прерывисто вздохнула.

— Я ждал все эти зимы, — качнул он головой. — Просто скажи, я приму любой твой ответ, только не мучай неизвестностью. Ты ничего мне не должна. Скажешь уйти — я уйду навек.

Внезапно говор придворных оборвался. Все взоры обратились к дальнему краю зала. Канцлер Сельвер вышел перед троном и произнес краткую речь. Он вспомнил, с чего начинались Королевства, и как одно за другим поколения эльнарай превращали глухой, дикий край жестокой красоты среди скал и льдов в новый дом. Перечислил некоторых выдающихся эльноров и эльнайри, от начала внесших свой вклад в устроение Исналора, на войне и в мире. Упомянул вновь надвигающуюся на Королевства тень, но призвал не опускать рук.

— Прародители наши пережили Огненный Дождь и Тьму Морозную, — говорил он. — Можем ли мы роптать, что живем в Темные Времена? Свет изгоняет тьму, так будем же обращаться к Свету. Никто не отнимет у нас нашей чести, если