Всадник - Анна Одина

Мы уже отмечали, что основная жизнь Ура тяготела к побережьям. При этом плавали в основном малым каботажем, и невероятная история об эффектном отбытии тринадцати кораблей в бесстрастно-лазурную пустоту Пребесконечного океана уже давно вошла в легенды. (Уплывшие не вернулись, и никто не мог сказать наверняка, погибли они или нет, а возникавшие порой слухи о том, что кто-то приплывал домой, были слишком расплывчаты и редки. Романтики, впрочем, верили в Полотняную книгу и считали загадочный Рэтлскар чем-то вроде земного рая – недостижимого, но существующего.) Империю Камарга проще всего было сравнить со стиснутым кулаком, где побелевшими от напряжения костяшками были колонии – все как одна на побережье Пребесконечного океана, не разжимающие хватки, не выпускающие любопытных и умелых пальцев в морскую даль[62].

Одной из колоний состоял Маритим – главный порт земли, окно в обжитой океан, город, который никогда не спал. Лишь однажды Маритим, занимавший самый западный мыс, уступил морское преимущество и был вынужден стерпеть это – когда «Скиф» с флотилией ушел из Бархатного порта в океан. В обычное же время торговая активность здесь была столь высока, что праздным наблюдателям в порту было не протолкнуться. А посмотреть здесь было на что: конечно, диковинные штуки и эксцентрические персонажи и оседали рано или поздно в столице, но все-таки в Горячей Глотке (так называли Маритим местные жители) можно было найти самые удивительные вещи. Поэтому добрый Эзра ошибочно предположил, будто, покинув Камарг, всадник пересечет материк и отправится во владения эфестов, в холодную Ламарру, – напротив, путь его лежал именно сюда, в теплое подбрюшье империи. Не станем винить много пережившего трактирщика в этом заблуждении: он и так успел продемонстрировать за последние дни чудеса проницательности. Лучше проследим за событиями, отстоявшими от распада Камарга на несколько суток.

Дороги пришли в движение. Жители колоний снимались с насиженных мест и принимались хаотическими метастазами рассеиваться по телу изнемогшей империи. Те, у кого была родня в эфестских землях, устремились под защиту разочарованного народа, гипты спускались в подземные ходы и тайные чертоги, для которых нет ни названия, ни карт… а все остальные, включая людей и метисов, шли куда придется: те, кто не мог восстановить свое происхождение, доведя его до выхода из славных владений эфестов или гиптов, просто почитали за лучшее сменить текущий город проживания на любой другой.

Если мы посмотрим вдоль дороги, многие мили назад начавшейся в Маритиме, и спустя еще многие сотни миль планирующей, миновав пару десятков поворотов, привести путника в Ламарру, мы увидим движущуюся на нас запряженную мулом шаткую повозку с крытым верхом. В повозке ехали двое мужчин и женщина – супружеская пара с попутчиком.

– Что твоя жена? – оглянулся мужчина помоложе назад, на несколько клочков сена, где бесшумно спала женщина. Это был очень смуглый человек с немного раскосыми глазами, этнический медзунамец.

– Спит, – хмуро ответил владелец жены, ухоженный и сытый мужчина, по-видимому, давно выбившийся в люди, но когда-то все-таки явно в них выбивавшийся.

– Как спит? – почему-то опасливо спросил первый собеседник, которого мы для простоты будем называть «медзунамцем».

– Так и спит, человеческим сном, – огрызнулся муж. – Уж будь уверен, не спутаю.

Дело было в том, что Маритим погрузился в сон. В Камаргской империи все уже знали, что объявился последний Всадник, знали, что гексенмейстер Делламорте уничтожил метрополию, и его уже ждали – надеялись не дождаться, но ждали, как ждут прихода чумы, которая не может не прийти.

И все-таки никто не понял, как он попал в город: в ворота он не входил, на стенах замечен не был… Никто, правда, не поручился бы, что он не умеет летать или передвигаться под землей – прошел слух, что гипты хоть и ненавидели его за какие-то старые обиды, но пропускали повсюду, а гиптские ходы всюду и проникали. Но почему-то никто не верил в подобное, и люди с непонятной тоской смотрели в океан – обычный источник новостей, событий и вещей. И Всадник действительно прибыл из океана. Выехал прямо из воды верхом на своем бессмертном жеребце, и волнами побежал от него в порт ужас, как бежит он перед чумой, а люди падали и не поднимались. Говорили, правда, что они не умирали, а засыпали. Кто говорил, понять было невозможно: существа, придумавшие для коммуникации связную речь, всегда ухитряются передавать информацию быстрее любой иной формы движения, и ужас перед гибелью, несомой всадником, распространялся быстрее, чем сама гибель.

2. Маритим: «Сон Уго»

Но и гибель не заставляла себя ждать.

– А ты какому слуху веришь, Лот? – спросил медзунамец, подскакивая на ухабах. Он понемногу сбросил оцепенение, вызванное преследовавшими его картинами сна, заставшего жителей Маритима в самых неподходящих местах – на стапелях верфи, за ткацким станком, с полным шпинатных рулетов противнем на плече, в примерочной с булавками в рту и даже в единственном на материке храме Звука Моря, где день и ночь играли на уникальных инструментах храмовые музыканты. (Музыканты заснули, но музыка не перестала звучать, словно издевательски утверждая свое превосходство над ними. И вот Маритим погрузился в сон, а музыка звучала над городом и преследовала беглецов.)

– Не знаю я, – признался Лот. – Я своим глазам верю, вот чему. То есть тому, что сам видел, а не что мне кто-нибудь насвистел. А видел я, что люди падали, и падучая эта приближалась ко мне, как волна, – все вперед, от моря, к воротам, прямо на меня. А я-то, Сюцай, уже двумя колесами выехал из ворот и уж не знаю, как сообразил рвануть прочь. Да и не оглядывался.

– Да-а-а… – протянул медзунамец. – Хорошо, что я так прилежно грузил твой рыжий лен, что аж в повозку залез. И хорошо, что сообразил не выпрыгнуть, когда ты «рванул прочь». – Он сокрушенно покачал головой.

– Странно, что мы уцелели, – сказал вслух Лот то, что думали оба. – Что и нас не покосило.

– В чуму тоже не всех косит, – возразил медзунамец Сюцай, но как будто без особой уверенности в подходящести такого аргумента.

– Ты еще скажи, в войну тоже не все погибают, – хмыкнул более подкованный логически Лот. – Это же сон. А сон – смерти брат. Тем более такой, как в Маритиме. Смерть всех косит. Вот я тебя и спрашиваю: что ж нас-то обошло?

– Мы успели сбежать, – привел Сюцай более весомый довод.

– Эх, – закряхтел Лот, пересаживаясь поудобнее. – Сбежать он успел. Сразу видно, что не местный, вот и судишь не головой, а пузом. А то знал бы историю о свидании в Ламарре и не болтал бы прежде времени.

Сюцай засмеялся, и глаза его превратились в две черточки. Лот посмотрел на него в удивлении – это был первый смех за многие лиги пути, и причин для веселья как будто не было.

– Свидание в Ламарре? – покатывался Сюцай. – Уж про свидания-то мне известно: для них я достаточно местный, в квартале ароматных свечей меня все девчонки знали… Считай, половину своих кровных там оставил, так что верно тебе говорю: никакой разницы в свиданиях между Ламаррой и Маритимом нет.

– Бестолочь ты! – Лот зло плюнул на дорогу. – Угораздило же оказаться в одной повозке с щелеглазым цыплаком! Да ты не пузом судишь, а сказал бы я чем… Ведь про свидание в Ламарре все дети Маритима знают.

– Ну а я вот не знаю. Расскажи, все равно до Ламарры еще долго.

Лот обреченно выдохнул, оглянулся на застонавшую во сне жену и завел рассказ, словно бы нехотя.

– Давным-давно, сколько именно лет назад, не скажу, а только было это задолго до деда моего деда, в Маритиме жил-поживал один большой человек. Очень важный. Ты ведь знаешь про наш Морской храм – то есть про храм Звука моря? – Сюцай легкомысленно кивнул, жуя соломинку. – Ну вот. Человек этот был начальником над музыкантами храма. Должность его называлась Господин муз. А ты, наверное, слышал, что музыка в храме должна звучать всегда – днем, ночью, в ураган и во время войны. Не должна, в общем, прекращаться. Так вот именно этот человек, а звали его странным именем Уго, и по отцу как-то длинно и сложно – я никогда запомнить не мог, – так вот этот-то Уго и отвечал за то, чтоб музыка звучала. Как он это делал, никто не знал толком – где-то находил детей, которые могли слышать музыку в голове, а потом учил их отдавать эту музыку другим. Учил их трогать нити на инструментах. А в храме каких только инструментов нет! Бесконечные струны, натянутые между этажами под специальным углом, листы металла, стеклянные бокалы, и это только самое простое. Ты, кочевая башка, такого и не видел никогда. И звуки под стать. Неземные звуки, вот что. А Уго еще надзирал над мастерской при храме, где всякие инструменты изготавливали, и делал он так, что ни один шпион не мог выкрасть ни записей музыки на коже, ни инструментов, ни мастеров, ни материалы, из которых делались инструменты, ни их названия, ни музыкантов. В общем, Уго все уважали и боялись, хотя и не любил никто, даже мастера музыки. И вот однажды…