Сальтеадор - Александр Дюма

— Фернандо, — промолвила девушка взволнованным голосом, — если бы я сомневалась в том, что спасу тебя, я бы осталась, чтобы умереть вместе с тобой, но я уверена, что добьюсь своего. Маса, идем…

И, не ожидая его ответа, послав молодому человеку прощальный жест, она выскользнула из пещеры, легкая, как снежинка, побежала вниз по склону горы, перебирая ножками, совсем как ее козочка, и мигом, словно горный дух, спустилась в пропасть.

Фернандо склонился над тесниной и с тревогой следил глазами за девушкой, пока она не добежала до воды; он видел, как она, подобная птичке, перескакивает с камня на камень. И вот она скрылась меж двумя стенами огня, вздымавшимися по обеим сторонам ущелья.

XII

КОРОЛЬ ДОН КАРЛОС

Пока попрощаемся с Фернандо, пусть он спокойно отдохнет, избежав опасности, ведь ему угрожает другая, пожалуй, еще более страшная; а мы пойдем вслед за Хинестой и, соскользнув, как она, по охваченному пламенем горному склону, добежим до потока, вдоль русла которого она пошла, исчезнув за его излучиной.

Поток этот, как мы говорили, пробегает три-четыре льё, затем становится небольшой речкой и впадает в Хениль между Армильей и Санта-Фе.

Впрочем, как это сделала и Хинеста, покинем его берега и свернем приблизительно за одно льё до Армильи, в том самом месте, где поток проносится под каменным мостом, по которому проходит дорога из Гранады в Малагу.

Тут уже нечего бояться, что мы заблудимся; путь этот заслуживает названия дороги только на том отрезке, что ведет от Малаги до Касабермехи, а дальше она превращается в тропу, местами еле заметную, пересекает сьерру, сбежав по восточному склону горы, расширяется и снова от Гравиа-ла-Гранде становится дорогой.

В Гранаде сегодня великий праздник: на тысяче ее башен вывешены знамена Кастилии и Арагона, Испании и Австрии; семьдесят тысяч ее домов приукрасились; триста пятьдесят тысяч горожан — ведь за двадцать семь лет, с тех пор как Гранада вышла из-под власти мавританских королей и попала под власть королей христианских, она потеряла почти пятьдесят тысяч жителей, — так вот, триста пятьдесят тысяч горожан выстроились на улицах, что ведут от Хаэнских ворот, через которые въехал король дон Карлос, до дворцовых ворот Альгамбры, где для него приготовлены апартаменты в покоях, которые четверть века тому назад, сокрушаясь, покинул король Боабдил.

Вдоль тенистой дороги, ведущей по пологому склону на вершину Солнечной горы, где высится крепость и красуется Альгамбра — дворец, выстроенный гениями Востока, — теснилась такая многочисленная толпа, что ее с трудом сдерживали солдаты стражи, стоявшие цепью: им то и дело приходилось пускать в дело рукоятки своих алебард, заставляя зевак вернуться на место, ибо все увещевания были тщетны.

В те времена по обеим сторонам дороги, журча, протекали по каменистому ложу прохладные ручьи, и, чем погода была жарче, тем становились они многоводнее, ибо еще накануне их воды белой снежной мантией лежали на плечах Муласена, — в те времена, повторяем мы, этот склон еще не был застроен, и только позже дон Луис маркиз Мендоса — глава рода Мондехар — в честь цезаря с рыжими волосами и русой бородой соорудил, перегородив дорогу, фонтан, украшенный гербами и извергающий исполинский сноп воды, что поднимается вверх, рассыпаясь алмазной пылью, и падает ледяным дождем, а капли воды сверкают огнем в листве молодых буков, ветви которых переплелись шатром и не пропускают света.

Разумеется, жители Гранады из кокетства выбрали для молодого короля среди двадцати или тридцати дворцов своего города именно тот дворец, куда идет такая тенистая дорога — от ворот Гранатов, где начинаются владения Альгамбры, до ворот Правосудия, что ведут в крепость, — и позаботились о том, чтобы солнечные лучи не слепили его; если б не хриплая песенка цикад и не металлическое стрекотание сверчков, король, пребывая здесь, всего в шестидесяти льё от Африки, пожалуй, вообразил бы, что очутился в прохладных, тенистых рощах любезной его сердцу Фландрии.

Правда, он тщетно искал бы по всей Фландрии такие ворота, какие в конце 1348 года от Рождества Христова были возведены по повелению короля Юсуфа Абуль Хаджаджа и обязаны своим названием — а зовутся они воротами Правосудия — принятому у мавританских властителей обычаю творить суд на дворцовом крыльце.

Мы говорим «ворота», а правильнее было бы сказать «башня», ибо это настоящая башня — четырехгранная, высокая, прорезанная большой аркой в форме сердца; над аркой король дон Карлос мог бы созерцать как пример изменчивости житейских судеб — мавританские изображения ключа и руки, и если б возле дона Карлоса был его мудрый наставник Адриан Утрехтский, то он объяснил бы ему, что ключ должен напоминать стих из Корана, начинающийся такими словами: «Открыто мне»; протянутая же длань заклинает от «дурного глаза», принесшего немало бед арабам и неаполитанцам. Но если б король обратился не к кардиналу Адриану, а к любому мальчишке (причем по оливково-смуглому цвету его лица, огромным бархатистым глазам и гортанному голосу он бы догадался, что малыш принадлежит к мавританскому племени, которое вскоре дон Карлос начнет преследовать, а его преемник Филипп III окончательно изгонит из Испании), тот, потупившись и вспыхнув от застенчивости, ответил бы, что и рука и ключ вырезаны в память о словах пророка древности, предсказавшего, что Гранада попадет во власть христиан лишь тогда, когда рука возьмет ключ.

И набожный король Карлос, осенив себя крестным знамением, презрительно усмехнулся бы, услышав о всех этих лжепророках, которых Господь Бог христиан беспощадно опроверг благодаря блистательной победе Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской — его деда и бабки.

Проехав через эти ворота, которые можно было бы назвать небесными, — ибо снизу кажется, будто они ведут прямо в небеса, — король дон Карлос очутится на обширной площади Лос-Альхибес и, сидя верхом на лошади, приблизится к невысокой стене, чтобы взглянуть на мавританский город, утонувший в море зелени, чуждый ему город, где он пробудет лишь несколько дней; на дне долины он увидит реки Дарро, пересекающую Гранаду, и Хениль, огибающую город, — Хениль, что отливает серебром, и Дарро, что сверкает золотом; король проследит взглядом, куда, пробиваясь через заросли кактусов, фисташковых деревьев и олеандров, бегут дальше обе реки по обширной долине, хранящей арабское название la Vega[13]; то здесь, то там реки исчезают и вновь появляются, извиваясь тонкими, блестящими нитями, будто это те шелковистые паутинки, что осенние ветры срывают с веретена Божьей Матери.