Кровью омытые. Борис и Глеб - Борис Тумасов

От села к замку приближалась крытая рогожками груженая телега. Рядом с лошадью шагал кметь. Королю видно, как его лапти по щиколотку тонут в грязи.

И снова мысли Болеслава обращаются в давнее…

После смерти Дубравны отец вывез из монастыря дочь маркграфа Оду. От нее родились еще три сына. Когда же отец умер, Болеслав изгнал мачеху с ее сыновьями из Польши и стал единым королем. Отец, наверное, одобрил бы его. К чему делить королевство на уделы…

Немало пришлось Болеславу повоевать и с чехами. С Русью мир заключил в первый же год своего княжения. Да и как было не сделать этого, когда еще его отец, Машко, был побит Владимиром?

Болеслав дал слово князю Владимиру, что не будет зариться на Червенские города, но слово то трудно держать. Слишком лакомый кусок. Теперь вся надежда на Святополка…

Болеслав мечтает о походе на восток, о расширении королевства от Буга за Червень и Перемышль, но ему мешают германцы. Их император Генрих уже ходил дважды на Польшу. О первой войне Болеславу не хочется и думать. Едва германцы перешли польскую границу, как восстали чехи. Чешский король Ольджих принудил Болеслава отказаться от Чехии.

Но зато, когда император Генрих начал вторую войну, польское войско разбило германцев и заняло земли лужичан и мильчан…

Стемнело. Болеслав не спеша спустился вниз. Здесь его уже поджидал воевода Казимир, недавно назначенный каштеляном. Сухопарый, с черной как смоль, шевелюрой и длинными, отвислыми усами, он сказал отрывисто, резко:

— Воротился жупан из ополья. Не собрал дани и половины. Кмети голодные, мор начался.

— Пся крев! — выругался король и недовольно оборвал каштеляна. — Излишняя жалость к кметям. Жупан тот негоден. Объяви ему об этом, Казимир.

И, не задерживаясь, прошел в просторный зал, где жила королевская стража, верные рыцари-отроки, отцы которых жалованы им, Болеславом, шляхетством и холопами. Минует время, и эта молодшая дружина получит от него лены, построит замки, обзаведется своей небольшой дружиной, кметями, конюхами, ловчими, скотниками. За все это шляхтичи по зову короля обязаны являться к нему на помощь со своей дружиной.

Рыцарский зал примыкает к королевским покоям. Болеслав обошел разбросавшихся на соломе воинов. В углу, у жировой коптилки, несколько рыцарей переговаривались вполголоса. Здесь же навалом лежат броня, мечи.

Миновав бодрствующую у двери стражу, Болеслав вошел в опочивальню, скинул кунтуш и шапку, уселся на мягкое ложе, позвал:

— Эгей!

Приставив к стене копье, рыцарь опустился на колено, расшнуровал сапоги. Разув короля, покинул покои. Оставшись босой, Болеслав долго еще сидел задумчивый. Мысли перекочевали на иное… Нежданно скончалась жена. Оно и печали в том нет, стара и неласкова была. Но вот что Владимир ответит? Давно письмо ему послано… И Рейнберн что-то вестей не подает. А сказывают, Предслава молода да пригожа…

Ко всему отдал бы князь Владимир за дочерью Червенские города, то-то ладно было бы! Ну да станет либо не станет Предслава его женой, а Перемышль да Червень все едино он, король Польши, возьмет на себя. Тогда и Предславой овладеет, но прежде поглядит, так ли уж красива она, как ее расписали, и стоит ли брать ее в жены?..

Такая пора наступит, когда Святополк сядет вместо Владимира великим князем киевским…

* * *

Холопка, девчонка проворная, пронеслась по дому вихрем, отыскала боярина, когда тот, удалившись в опочивальную, намерился улечься на лавке передохнуть после обеденной трапезы.

— Боярин-осударь, — зачастила девка, — к те боярин Еловит.

Блуд недовольно поморщился, мала девка, а голосиста.

— Чего орешь, чать, не глухой я. — И уже в адрес Еловита проворчал: — Принесла нелегкая, полежать не дал.

Перебрался из опочивальной в малую горенку. Еловит, скинув шубу в сенях, мелкими шажками вкатился, кивнул:

— По здорову ли, воевода-боярин?

— Твоими молитвами, боярин. Аль стряслось чего, что сон мой послеобеденный нарушил?

— Особого-то и нет, вот разве князь Святополк велел те кланяться.

— Уж ли в Киев приехал, а я того не ведаю?

— В Турове я намедни побывал, нелегкая погнала, поверил сказкам, там-де овес за так дают, ан воротился несолоно хлебавши.

Блуд сделал вид, что поверил Еловиту.

— Так, сказываешь, вспомнил обо мне Святополк, и по какому случаю?

— Сказывал, чтит тя как отца родного.

Усмехнулся воевода:

— Аль он отца помнит?

Еловит руки развел:

— О чем ты, воевода, Владимир пока жив.

— Владимир? Коли так, пускай Владимир.

— На что намекаешь, воевода?

— Я ль намекаю? К слову пришлось, намеки впереди.

— Турова слухи не миновали о хворях Владимира Святославовича.

— Да как им миновать, коли у Владимира столько доброхотов.

— Князь Святополк любопытствует, до сих пор ли гневен на него великий князь? Поспрошай у Блуда, к нему Владимир Святославович благоволит.

— Это с какой стати ему ко мне благую волю выражать? — Блуд брови насупил.

— Мне того неведомо, только ты, воевода, зла на меня не держи, коли вопрос не по нраву.

Блуд хмыкнул:

— Коли, боярин Еловит, сызнова за овсом в Туров отправишься либо кого пошлешь, то князю Святополку передай, что Блуд завсегда услужить ему горазд. И иные бояре Святополка в Киеве рады встретить…

Сказал так Блуд и подумал, уж не совесть ли в нем заговорила, что хотел помочь сыну Ярополка? Однако Блуд не понимал, что такое совесть, христианского учения он не признавал, а Перун не имел жалости. Корысть толкала Блуда, и о конце жизни воевода не задумывался.

Потер глаза воевода, а Еловит продолжая:

— Так оно лучше, воевода, а то я уж твоего зрака испугался. Ну как, думаю, к Владимиру поспешит с оговором?

— Какая мне, Еловит, прибыль? Да коли бы ты и впрямь на великого князя злоумыслил?

— Помилуй Бог, с чего бы? Однако, мыслю, ты, Блуд, не запамятовал, кто старший из сыновей великого князя.

— Мне ль не знавать. Кого бы Владимир ни мостил на киевский стол, а быть по старшинству.

Еловит головой вздернул:

— О том, воевода, князю Святополку и хотелось от тя услышать.

* * *

Когда Блуд остался один, ему вдруг сделалось страшно: ну как прознает Владимир о кознях Святополка, схватят его, а тот на бояр покажет, и на Блуда выйдут. Тогда кинут воеводу в поруб, где недругов великого князя держат, и жди смерти лютой.

А Блуд жить хочет. Эвон у него богатства сколько, его на тот свет не возьмешь. И Настена у него в соку. Владыка проповедь читал по Библии, и в ней сказано: жена твоя как плодовитая лоза в доме твоем…

А какой прок с Настены? Что в соку, так только другим на зависть.

И воевода представил, как после его смерти князь Владимир повадится к Настене. Ему ли впервой чужими женами обладать. Блуд от злости зубами заскрежетал. Нет, он великого князя переживет, Перун не допустит, чтобы Владимир глумился над Настеной. Он, великий князь, думает Киев сыну гречанки оставить, ан нет, Блуд с боярами сына Ярополка на великий стол посадит. Пусть Владимир на том свете от гнева и досады корчится.

От такой мысли Блуд удовлетворенно потирал руки, и страх покидал его. Он кликнул девчонку-холопку, сказал ей:

— Мотнись к ключнице, пускай несет вина и груздей, да еще пирог на меду…

Тут же в горенке, выпив ковшик вина хмельного и похрустев грибами солеными, принялся за пирог, и жизнь ему казалась такой же сладкой, как мед, каким пирог, приправлен…

Вспомнил, что вскорости предстоит наряжать валку, начал рассуждать, сколько мажар он пошлет. Мало — прока не будет, много — а вдруг степняки наскочат, урон понесешь?

Однако Георгий удачлив. И воевода решает, пошлет мажар семь, а холопов нарядить, какие постарше, от них в хозяйстве толку уже никакого…

* * *

В тот день, когда великий князь отлеживался после неудачной охоты, его навестил митрополит Иоанн. Разговор у них состоялся без бояр.

— Не допустил Господь до беды, — сказал митрополит.

— Не случись рядом Борис, загрыз бы пардус. Митрополит согласился:

— Зверь коварный.

— Случается, человек хищника коварней, — заметил князь. — Чую, владыка, Святополка король ляхов подогревает. Моей смерти Болеслав выжидает.

— Не допусти, сыне, за Болеславом католики, а Святополк неустойчив. Как допустил ты, великий князь, не обратив латинянку в веру греческую, сделать ее женой Святополка?

— Я, владыка святый, вину эту с себя снимаю. То ваша забота, ко всему нунций папский при ней.

— Возлагаю яз надежду на пресвитера Иллариона. Митрополит откинулся в кресле, пронзительным взглядом уставился в князя:

— Яз сыном твоим любуюсь, великий князь. Воистино достойным княжичем наградила тя Порфирогенита.

Владимир довольный. Улыбнулся:

— Годы, с ней прожитые, владыка, поистине дар Божий, мне посланный. И я воздам за них. Ты прав, Борис — сын достойный. Не скрою от тебя, владыка, намерен киевский стол ему оставить. Ты спросишь, отчего нарушу устоявшееся право старшинства? Отвечу твоими словами, владыка, неустойчив Святополк, тем латиняне воспользуются. Коли Ярославу дам, так Новгород себя равным Киеву возомнит, дань платить откажется. А Борис, надеюсь, где умом, где добротой от распрей братьев удержит.