Чумные ночи - Памук Орхан

– Скажите, паша, зачем нужно было сажать в тюрьму доктора Илиаса, специалиста не менее уважаемого, чем сам покойный Бонковский?

– Да, мы арестовали и доктора Илиаса, и аптекаря Никифороса, – ответил губернатор. – Я, впрочем, полностью уверен в их невиновности. Но аптекарь накануне убийства встречался с Бонковским-пашой и долго с ним разговаривал. Это уже достаточное основание для ареста.

– Если вы обидите греков, будет непросто даже объявить карантин, паша.

– Что же до доктора Илиаса, то после внезапного исчезновения Бонковского-паши он остался в здании почтамта, это подтверждают свидетели. Стало быть, преступление он совершить не мог. Однако доктор был так напуган, что, оставь я его на свободе, тотчас сбежал бы в Стамбул. А ведь он свидетель номер один. К тому же его, как свидетеля, тоже могли убить. Ему уже начали угрожать, требуя помалкивать.

– Кто?

Сами-паша обменялся многозначительным взглядом с начальником Надзорного управления и, помолчав, сообщил доктору Нури, что консулы тянут время, так что Карантинный комитет получится собрать только завтра.

– Подданные Османской империи не могут быть консулами других держав, поэтому на самом деле они все вице-консулы, но злятся, когда я их так называю. Эта кучка возомнивших о себе невежественных торговцев, всюду сующих свой нос, раздувала слухи о чуме, чтобы доставить мне неприятности.

Губернатор уже успел приказать, чтобы открыли больницу «Хамидийе», которую надеялись достроить еще в прошлом году, к двадцатипятилетней годовщине правления Абдул-Хамида, но до сих пор не достроили и не успели толком оборудовать. Прощаясь с даматом Нури, он обмолвился, как о чем-то совершенно не важном, что завтра выпустит из тюрьмы аптекаря Никифороса и доктора Илиаса, в сопровождении которого дамат Нури сможет посетить больницу.

Глава 12

Одним из первых людей на острове, взглянувших правде в глаза и согласившихся с тем, что выходить на улицу опасно, была Пакизе-султан. Поскольку сама она никуда не отлучалась, то попросила колагасы, отвечавшего за безопасность принцессы, все время сопровождать ее мужа. В своем рассказе о «появлении на исторической сцене» колагасы Камиля мы будем отчасти повторять то, что написано в мингерских учебниках истории, порой исправляя неточности.

Колагасы родился в 1870 году и чин имел для своих лет, увы, невысокий. Он окончил военную среднюю школу, чью крышу, покрытую розоватой черепицей, было видно из гавани. И поскольку из пятидесяти четырех выпускников оказался третьим по успеваемости, его затем отправили в Измирское военное училище. Однажды, приехав летом домой, он узнал, что отец его умер. (Прибыв теперь на остров, он в первый же день, как было у него заведено, посетил могилу родителя.) Еще через два года, в новый свой визит, он узнал, что его мать вышла замуж. Ее новый муж, толстый недалекий Хазым-бей, ему не понравился, и следующие два лета колагасы провел в Стамбуле. Потом Хазым-бей умер, и, когда Камиль снова добрался до дома, мать заставила его поклясться, что отныне он будет навещать ее каждое лето. Четыре года назад, во время войны с Грецией, колагасы получил медаль, до тех же пор никаких особых военных заслуг за ним не числилось. В тот год мать, поджидавшая сына в начале лета, сперва испугалась, когда он, пройдя через задний двор, вдруг открыл кухонную дверь, а потом, увидев медаль, расплакалась.

Бо́льшую часть того времени, когда ему не нужно было находиться в резиденции губернатора или сопровождать доктора Нури, колагасы проводил, прогуливаясь по улицам своего детства, и дома, с матерью. Та в первый же день пересказала ему все местные сплетни за последний год, поведала, кто кого взял в жены и почему. А между делом выспрашивала сына, не решил ли он еще жениться.

– Решил! – сказал в конце концов колагасы. – А есть ли у тебя на примете подходящая девушка?

– Есть! – обрадовалась мать. – Но конечно, нужно, чтобы она тебя увидела и чтобы ты ей понравился.

– Разумеется. Кто она?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Как же тебе одиноко, сынок! – вздохнула Сатийе-ханым, услышав в вопросе сына жадное нетерпение, присела рядом и поцеловала его в щеку.

Десять лет назад колагасы совершенно искренне воспротивился бы поиску невесты с помощью свахи. При выпуске из военного училища он, как очень многие его сверстники-офицеры, был идеалистом и полагал неправильным, что женщин заставляют закрывать свои лица и волосы, как это принято у арабов. Деревенские богатеи, имеющие четырех жен, и состоятельные старики, женящиеся на молоденьких девушках, вызывали у него отвращение. Подобно многим молодым офицерам, он считал дурные, косные традиции причиной того, что Османская империя после столетий побед так стремительно ослабела по сравнению с Западом. Такой, можно сказать, европейский образ мыслей объяснялся отчасти тем, что колагасы Камиль вырос на Средиземном море, на Мингере, бок о бок с православными. Читал он и манифесты революционно настроенных курсантов училища, направленные против султана. Как-то раз он за одну ночь проглотил жизнеописание Наполеона, которое передавали из рук в руки, понял, чего хотели герои Великой французской революции, провозгласившие лозунг «Свобода, равенство, братство!», и время от времени начинал искренне верить, что они были правы.

Однако в провинциальных городках, где проходила его служба, долгими ночами наедине с бутылкой и в дни, когда вдруг накатывало отчаяние, порой так нестерпимо хотелось ему женской ласки, что некоторые из своих высоких принципов колагасы начал забывать. По примеру многих других офицеров он, когда ему не было еще и двадцати пяти лет, начал прислушиваться к тем, кто говорил: «Знаю я одну вдову, будет тебе хорошая пара. Очень опрятная».

Последовав очередному такому совету, он даже, будучи двадцати трех лет, женился в Мосуле[71] на едва понимающей по-турецки арабке, вдове, старше его на двенадцать лет. Матери он об этом не рассказал. Это был тот род брака, к которому прибегали офицеры и чиновники, чтобы потом, когда настанет время перевода в другой город, сказать жене: «Ты свободна», развестись и навсегда забыть про нее. Женщина, многое повидавшая в жизни, тоже это знала. Так что, когда колагасы перевели в Стамбул, он без особых угрызений совести развелся с арабской красоткой, однако впоследствии сильно скучал по огромным глазам Айше, по ее ласковому, пытливому взгляду и сильному, красивому телу.

В те годы холостые и одинокие чиновники и военные, попадая в очередной провинциальный город или гарнизон, первым делом выясняли, где тут можно найти доступных женщин, и заводили дружбу с врачами, не забывая беречься от сифилиса и гонореи. Эти люди, отправленные служить в провинцию и мечтающие только об одном: как бы поскорее вернуться в Стамбул, быстро находили друг друга. Османское чиновничество представляло собой отдельную касту, обреченную скитаться из города в город, и женитьба служила им одним из способов как-то расцветить эту одинокую жизнь. Колагасы Камиль ощущал свое глубокое одиночество не только когда разговор заходил о браке, но и всякий раз, когда сталкивался на бескрайних просторах Османской империи с какими-нибудь неустройствами, злоупотреблениями, несправедливостью (а такое бывало часто). Такие, как он, должны были управлять кораблем государства, но корабль тонул, и поделать с этим хоть что-нибудь почти не представлялось возможным. И когда он наконец потонет, самая тяжкая участь будет ждать этих рабов государства. Поэтому многие из них не могли заставить себя смотреть на большую карту Османской империи и не способны были думать о том, каким будет конец этой державы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Разумеется, можно было создать себе собственное, личное счастье, но колагасы Камиль, сколько ни бросала его служба с континента на континент, с востока на запад, с одной войны на другую, видел очень мало офицеров, которые бы сумели обрести счастье в браке. И все же он часто мечтал о подруге жизни – пусть они и не будут счастливы вместе, – с которой он сможет разделить постель и провести всю свою жизнь; и когда-нибудь, как это было у родителей, они будут вести уютные беседы, не стесняясь никаких предметов.