Лакуна - Барбара Кингсолвер

Борзой никогда не ложился после отбоя. Он прятался в лазарете; сидел ссутулившись на краю койки и курил. И читал новые газеты.

— Ты только посмотри на это, — и он швырял страницы.

За хождение после отбоя строго наказывают, но в лазарете ни души. Вечерний экстренный выпуск: вчера после заката в лагере на берегу реки Анакостия в воздух взметнулся столб пламени высотой в пятнадцать метров; огонь распространился на близстоящие деревья. Чтобы защитить соседние владения от возгорания, понадобилось шесть пожарных бригад. Президент из окна Белого дома заметил странное зарево на востоке и признал, что Макартур действовал верно, разогнав лагерь бунтовщиков. По его мнению, Армия вознаграждения состоит из коммунистов и бывших преступников.

Автор статьи восхищался Макартуром, защитившим государственную казну: эти отбросы, забывшие о приличиях, сосут из нации соки.

— Почему в газетах их называют преступниками?

— Потому что с ними обошлись как с преступниками, — пояснил Борзой, — а людям угодно так думать. Газеты пишут что хотят.

Читать далее не имело смысла, но остановиться было невозможно. В вечернем экстренном выпуске опубликовали фотографии. В разделе светской хроники. Пока солдаты поливали бензином лачуги, сливки общества катались по реке на яхтах, наблюдая, как Макартур спасает государственную казну. Когда некая миссис Харкурт увидела мальчика, раненого штыком в живот, ей стало дурно, и потребовалась медицинская помощь. По дороге со службы сенатора Хайрама Бингема из Коннектикута едва не задавили на улице напротив склада. Раны политика оказались не смертельны, но газеты писали о них едва ли не больше, чем обо всех остальных вместе взятых, включая женщину из лагеря на берегу Анакостии, ослепшую после того, как ей в лицо плеснули горящим бензином, и ветеранов Аргоннского леса, застреленных в собственной стране. Дюжине детей сломали руки и ноги и разбили голову. Двое малышей умерли, надышавшись газа.

— Как думаешь, был среди них ребенок Ника?

— Господи Боже мой, — проговорил Борзой, не повернув головы, — химическая бомба стоит дороже сотни буханок хлеба.

Примечание архивариуса

Следующий за этим дневник до читателя не дошел: его уничтожили в 1947 году. Прошу прощения, что этим пояснением разглашаю тайну. Записную книжку предали огню сентябрьским вечером на улице в железном ведре; начинал накрапывать дождь. Мистер Шеперд наблюдал из окна наверху. Я лично сожгла блокнот.

Это была тонкая тетрадка в линейку со штампом «Академия „Потомак“» на парусиновой обложке — очевидно, из тех, что во множестве раздавали курсантам. Но именно эту автор в 1933 году использовал как дневник. Почему он решил его сжечь — не мое дело. Я лишь переписчик. Однако мистер Шеперд ясно дал понять, что не хочет, чтобы этот блокнот попался кому-то на глаза. Как и остальные его дневники, если уж на то пошло. Он терпеть не мог публичности и объяснений. Даже если его неправильно понимали. «Dios habla por el que calla», — говаривал он, что значит «за молчащего говорит Господь». Если, конечно, после всего, что было, он в это верил.

Поэтому он едва ли пожалел бы о пропавшем блокноте «Академия „Потомак“, 1933 год». Видимо, было там нечто, смущавшее его, и мистер Шеперд решил уничтожить тетрадь. А впоследствии так же обошелся и с остальными своими дневниками. Но именно этот вытащил первым из стопки блокнотов и бумаг, которые хранил в папке на полке у себя в кабинете. Я не буду гадать, зачем писать то, что никто никогда не должен видеть, не говоря уже о том, чтобы хранить эти блокноты аккуратно сложенными в папку. Единственное место, где его слова были доступны для посторонних глаз, — это книги с его именем на корешке. Гаррисон Шеперд. Закрывая книгу, можно было тешить себя мыслью, будто автор стал твоим другом. Многие этим грешили. Но он никогда не разрешал публиковать на суперобложке свою фотографию, чтобы не поощрять ничьих заблуждений. Притом что был хорош собой: холеный брюнет с римским профилем, высокий, приблизительно метр девяносто роста. Как уже говорилось, без телесных изъянов. Только очень высокий.

Однако, быть может, вы о нем слыхом не слыхали и понятия не имели, к чему вам это. Пока не прочли эти строки.

Итак, сожженный дневник. Ученые, которые занимаются старинными рукописями, придумали название этому явлению, отсутствующему фрагменту текста. Это называется «лакуна». Белое пятно в истории. Этот блокнот действительно исчез, я знаю, что он пропал и никогда не обнаружится где-нибудь в чемодане, как в конце концов нашлась та первая тетрадка в кожаном переплете. В сожженной тетрадке академии «Потомак» автор, видимо, писал о своих друзьях и прочем, пока в середине 1934-го не бросил школу посреди последнего учебного года. Я не читала этот дневник, прежде чем сжечь. И не замалчиваю никаких постыдных фактов. Мистер Шеперд упоминал, что обучение в школе превратилось в кошмар, но в подробности не вдавался. Потом он вернулся в Мексику к матери, которая бросила любовника-американца и устроилась швеей в ателье в Койоакане. У мистера Шеперда с матерью возникли разногласия, и он снова пошел работать к Диего Ривере — поначалу снова смешивать штукатурку. Но к концу 1935 года получал жалованье вместе с домашней прислугой.

Впрочем, некоторые записи времен обучения в академии «Потомак» сохранились — пачка отпечатанных на машинке страниц с описанием битв и диалогами, которые он впоследствии использовал в романе «Вассалы ее величества» (1945). Что же до дневника, то он ясно дал понять, что хочет его уничтожить. Впоследствии, будучи в здравом рассудке, он недвусмысленно высказал то же желание относительно прочих дневников: ныне все они собраны в одном томе.

Я не объяснила этого сразу. И сейчас исправляю свое упущение. Если хотите уважить волю покойного, какой бы она ни была, то дальнейшее остается на ваше усмотрение. Если совесть вам подсказывает, что так будет лучше, закройте эту книгу и не читайте дальше.

В. Б.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

САН-АНХЕЛЬ И КОЙОАКАН 1935–1941 (В. Б.)

КАК ПРИГОТОВИТЬ EMPANADAS DULCES[108]

Они могут быть треугольными или закрученными, как улитки, с начинкой внутри. Тесто в обоих случаях одинаковое: белая мука с топленым свиным салом и щепоткой соли. Разбейте в холодную воду яичные желтки (столько, сколько даст Олунда) и смешайте жидкое озеро с вулканом муки. Все равно что готовить штукатурку.

Раскатайте тесто прямоугольником шириной во весь кухонный стол, который так узок, что стоит двум муравьям забраться в сахар, как становится тесно. Затем чистым мачете разрежьте тесто на квадраты величиной с небольшие носовые платки. На каждый выложите ложку начинки и загните по диагонали треугольником. И к черту квадрат гипотенузы. Для начинки можно взять ананас или заварной крем. Чтобы приготовить крем, подогрейте литр молока с сахаром и корицей. Смешайте семь яичных желтков с кукурузным крахмалом и тонкой струйкой влейте в кипящее молоко. Помешивайте, пока не отвалится рука. Lecbecilla [109]получится желтой и очень густой.

Для ананасной начинки смешайте мякоть с сиропом из коричневого сахара и анисом.

Другой способ — выложить начинку целиком на прямоугольник из теста, свернуть его трубочкой, а затем нарезать на круглые куски, похожие на улиток. Для этого лучше подойдет ананасная начинка. Крем вытечет.

Если вы живете в обычном доме, выпекайте пирожки в печи. Если же вы обитаете в суперсовременном доме, который придумал какой-то идиот, обратитесь в соседнюю гостиницу «Сан-Анхель инн». Одна из тамошних кухарок, Монтсеррат, встретит вас у задней двери, заберет противень и отнесет на кухню. Когда пирожки испекутся, она пришлет за вами одну из горничных.

Вот такой рецепт. Следуйте ему, если у вашего хозяина аппетит как у слона, а кухня размером с букашку: это поможет вам сохранить работу. Сделайте все в точности так, как написано, потому что он сказал: «Запиши рецепт, mi’ijo, вдруг ты тоже покинешь меня, как она. Ты единственный, кто умеет готовить как моя жена».

Он и не подозревает, что с самого начала, когда супруги еще жили у ее родителей, готовили слуги, а не она. Когда же они перебрались сюда, большинство блюд его жена тайком покупала в гостинице Сан-Анхель по соседству.

Служанка по имени Канделария — тот самый ангел с птичьей клеткой, спешивший следом за хозяйкой, который несколько лет назад мелькнул перед глазами на рынке Мелькор. Только спустя несколько дней работы здесь выяснилось, что это одна и та же девушка. Такое лицо невозможно забыть. Гладкая кожа, смуглая, как у крестьянки, и волосы до колен. Олунда заставляет ее завязывать косы петлями — для безопасности и гигиены. Ее госпожа, королева ацтеков, ушла. А Канделария осталась. Пожалуй, во всей Мексике не сыщешь дома уродливее, чем этот. Functionalismo[110], архитектурный стиль, безобразный, как изгородь из навоза. Впрочем, изгородь — как раз самое красивое: двор окружает ряд органных кактусов, высаженных так близко друг к другу, что свет еле пробивается между ними. С верхнего этажа видна гостиница через дорогу и поле, где пасется скот. Сан-Анхель находится всего в двух автобусных остановках от окраины города и в одной от Койоакана, однако на здешнем поле работает крестьянин с железной мотыгой, которая выглядит так, словно ее выковали во времена Монтесумы. Выпрямляясь, чтобы перевести дух, старик упирается взглядом в эту модернистскую груду стекла и крашеного бетона, похожую на недоразумение. Кажется, будто юный великан играл с кубиками, но, заслышав зов матери, убежал, побросав игрушки прямо на улице Альтависта.