Мальпертюи - Жан Рэ

Кто–то схватил меня за волосы и сильно потянул назад.

Когда я вновь обрел способность воспринимать окружающее, мы с кузеном Филаретом бежали по большому вестибюлю.

– Быстрей, быстрей, – на бегу руководил он, отдуваясь, – к лавке… Там мы еще продержимся.

– Что же такое происходит? – взмолился я. – О, кузен, заверьте меня, ведь это просто дурной сон?

– Один Бог знает, – простонал он, распахивая дверь старой лавчонки.

Такой светлый покой царил здесь, что я ощутил себя в чудесной гавани после ужаснейшей бури; чудным огнем горел газовый рожок, а на прилавке очень самодовольно восседал Лампернисс и с добродушной миной созерцал наше вторжение.

– Дружище Лампернисс, – обратился к нему Филарет, – нам придется принять бой, боюсь, весьма неравный.

Последовал короткий и невразумительный диалог между ними.

– Ты не из их числа, Филарет, и над тобой все еще тяготеет тень Кассава!

– Зато ты из их числа!

– Увы!… И все же моя участь плачевна!

– Я спасу тебя, Лампернисс!

– Не тебе, бедняга Филарет, противиться року, восседающему на гранитном троне времени!

– Ко мне!…

– Кого ты зовешь? Этих? Ты же сам знаешь, они не стоят и дуновения ветерка в кронах деревьев.

Палец Лампернисса указывал в самый темный угол подсобки.

Там недвижно сидели трое.

Один грустно улыбался мне, другой стыдливо избегал моего взгляда, а третий был инертнее камня – и дикий ужас снова объял меня.

Я узнал Матиаса Кроока, дядю Диделоо и бесформенного Чиика.

Лампернисс пронзительно засмеялся.

– Посмотри–ка на них, мой молодой господин… Подумать только, что Филарет вообразил себя богом, отбирая их у смерти… Смотри!

Он набрал воздуха и дунул на новоявленных Лазарей.

И тотчас они ожили причудливой жизнью: переваливаясь и падая друг на друга, покачиваясь, сталкиваясь, как воздушные шары, они внезапно поднялись к потолку и остановились.

– Пустые шкуры! Пузыри, которые можно надуть, – знаешь, как дуют в раковину? Бедный, бедный Филарет!

Из большого дома раздался ошеломляющий рев, и я рухнул наземь ничком.

Лампернисс скорбно вскрикнул.

– Вот они, с ними мы не можем бороться. Если только…

Мощный удар сорвал с петель двери, и сквозь проем я увидел в сумраке холла трех устрашающих монстров из притона мамаши Груль.

Шесть пламенем налитых глаз, шесть драконьих крыльев и сталью сверкающие когти готовы были к сатанинской расправе над нами.

Но чудовища не пересекли порог. Мощный голос, показавшийся мне знакомым, сотряс пространство:

– Рождество! Рождество! Христос воскрес! Вдалеке раздалось торжественное песнопение многих голосов, и я отважился приподнять разбитое лицо с каменных плит пола.

Я смотрел не на отвратительные исчадия тьмы, а в окно, выходящее в сад, – стройное пение доносилось оттуда.

На белом фоне проступали прямоугольники золотистого света – сквозь заснеженные ветви деревьев виднелось строение монастыря, чьи незастекленные окна вдруг ослепительно засверкали.

Лампернисс закрыл лицо руками и разрыдался.

– Барбускины! – стонал он.

Трудно сказать, что преобладало в его стонах – радость или страдание. Я продолжал наблюдать за происходящим – грандиозным и грозным зрелищем.

Сад заполнился людьми, в которых я узнал монахов, – высокие силуэты в рясах из грубой ткани и апостольниках.

Сомкнутыми рядами, мерной величавой поступью продвигались они вперед, воздев к потемневшему небу кресты черного дерева.

Неторопливое шествие приближалось к дому, и от священных песнопений деревья содрогались, будто от порывов ветра.

– Рождество! Рождество!

И вновь раздался властный голос:

– Дорогу Богу истинному! Прочь, призраки ада!

Мимо окна проходили первые ряды, сквозь прорези куколей горели глаза, воспаленные жаром святого рвения.

– Барбускины! – еще раз пробормотал Лампернисс.

И тоже упал ничком.

В этот миг я ощутил себя как бы невесомым – я воспарил над миром земным и руками раздвигал легчайшую облачную кисею.

Где–то в глубине этого немыслимого измерения пронеслись громадные безобразные формы, мертвые, точно гонимые бурей остовы покинутых кораблей.

Я кого–то звал, не знаю кого, и на короткое мгновение мне явился лик аббата Дуседама: он улыбался и плакал, пока не исчез.

«Это просто дурной сон!», говорил мне рассудок, но его слабый голос замолк и не повторил более слов утешения.

Я сидел в мрачной кухне с погасшим очагом; трепещущий огонек свечи заставлял тени совершать неожиданные прыжки – из угла в угол.

Не знаю, как сюда попал, во всяком случае, уже будучи здесь, как говорится, я пришел в себя.

И долго призывал кого–нибудь из тех, кто жил со мной под этой проклятой кровлей, – никто не ответил.

Я остался в Мальпертюи один. ОДИН!

Необъяснимый прилив отваги подвиг меня на поиски в ночном ужасе инфернального дома.

Нелепые оболочки Матиаса, дяди Диделоо и бесформенного Чиика больше не висели под потолком в пустой лавке.

Я добрался до привратницкой Грибуанов.

Никого.

Повсюду искал Лампернисса – тщетно.

Опустела комната кузена Филарета, обезлюдели апартаменты дам Кормелон, заброшены помещения, отведенные дяде Диделоо и его семейству.

Непонятное любопытство подтолкнуло меня зайти в гостиную посмотреть, сохранились ли отвратительные останки доктора Самбюка – на его аккуратно поставленном стуле не было ни пятнышка.

– Кошмар! – повторил я, высоко, словно факел, поднимая плачущую салом свечу.

И вскрикнул… возможно, от радости. Тетя Сильвия, выпрямившись, сидела на своем стуле с абсолютно невозмутимым видом.

– Тетя! Тетя!

Глаза ее были закрыты, мой крик не пробудил ее от сна.

Я приблизился и положил руку ей на плечо.

Ее тело медленно наклонилось, соскользнуло со стула и рухнуло на паркет с оглушительным грохотом.

На пол упало не человеческое тело, а каменное изваяние, и разбилось от удара.

И тогда в ночи прозвучал звонкий голос:

– Теперь мы остались одни в Мальпертюи!

– Эуриалия! – заорал я. Но кузина не показалась.

Как безумный, метался я по дому и все время кричал, умоляя ее появиться.

Тщетно.

С отчаянием в душе я вернулся в холл. Свечка моя погасла подле изваяния бога Терма, а из глубин мрака на меня надвигались устрашающие зеленые глаза.

Ощущение безмерного холода пронзило меня, тело словно само прильнуло к каменным плитам пола, сердце перестало биться.

Глава вставная. Пленение богов

– Кто они, Тисос, ведь не моя рука убила их?

– Ты убил их в своем сердце, Менелай,

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});