Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри попаданца - Герман Романов

Разве можно с такими дикарями честно сражаться? Они тут все звери! Даже женщины и дети с рычаньем бросались на британцев и, даже умирая, пытались вцепиться зубами в плоть, как собаки!

— Сэр, прикажите отступать, иначе будет поздно! Они нас не выпустят из города, а всех перебьют!

— Да, ты прав, Джеймс!

Майор крепко схватил горниста с чумазым от копоти лицом за плечо и закричал, багровея лицом.

— Труби отход!

Не успел сигнал отзвенеть в воздухе, как Онли припустил со всех ног к раскрытым воротам, у которых торчали несколько караульных в красных мундирах. У самых створок он оглянулся назад — по освещенной пожарами улице, постоянно отстреливаясь, но, сохраняя порядок, отступала колонна солдат.

Но боже, какая она стала куцая!

Из города уходил только лишь каждый четвертый из тех, кто в него час назад вошел.

— Нужно бежать на корабль, а эти пусть воюют! — воровато оглянувшись на отступающих солдат, тихо пробормотал Онли, чувствуя нестерпимый зуд в пятках. Второй раз применять к себе русское слово «дыба» британский шкипер категорически не желал…

Париж

— К вам пришел господин Фуше, мой генерал!

Адъютант, капитан Савари, приоткрыв дверь, внимательно посмотрел на патрона. Тот чуть скривил губы, молчаливо выражая согласие.

Первый консул не любил, когда его отрывали от запланированных дел. Сейчас генерал торопился в оперу, где давали ораторию Гайдна «Сотворение мира». Мероприятие насквозь официальное, на котором обязаны присутствовать все консулы и члены Директории, высшие чиновники и генералы Республики, а также дипломатический корпус.

Луиш Лазар сильно недолюбливал и помпезные мероприятия, и бесцельную трату времени в театре или на балете, но, воленс-ноленс, положение обязывает, он должен подавать пример. Тем более в опере с ним должен сидеть рядом князь Голенищев-Кутузов, чрезвычайный полномочный посол и генерал-аншеф русской армии.

Такая нарочитая демонстрация франко-русской дружбы должна была произвести определенное впечатление на посланников Англии и Австрии.

Хотя война с этими государствами сейчас не шла, но с первой морской державой царило шаткое перемирие, настолько ненадежное, что Гош приказал флоту и армии быть готовыми к любым неожиданностям. С цезарцами был заключен «вечный мир», хотя обе стороны прекрасно понимали неизбежность новой войны за Италию.

Австрийцы, как британцы, почти открыто демонстрировали свою враждебность, потому в Париж отправили не полномочных послов, а всего лишь посланников, чтобы хотя бы еще этим назначением сильнее раздражить Республику.

Сегодня же, посмотрев на столь резкое франкорусское сближение, что сейчас настоятельно нужно, как воздух, враги поневоле призадумаются. Потому опаздывать было нельзя категорически, ибо, как прежде говаривали в Париже, еще до революции, точность — вежливость королей. Сравнение с монархом вызвало у Гоша улыбку. Члены Директории вчера предложили ему стать пожизненным консулом, первым среди триумвирата.

Весьма странное предложение! Получить власть, практически равную королевской, хотя таковым не являясь…

— Что мне сказать министру полиции, генерал?

— Надеюсь, по пустякам он меня беспокоить не станет! Зовите!

Тут же в кабинет прошмыгнул глава сыска страны в тщательно пошитом фраке и в ослепительно-белых кружевах. Гош моментально насторожился — министр обязан быть в опере, и коль скоро он находился здесь, случилось нечто чрезвычайное.

— Мой генерал, прошу простить, но я только что узнал важное сообщение. Жорж Кадудаль в Париже! На вас готовится покушение, возможно, сегодня! Я прошу вас не ехать в оперу.

— Оставьте, Фуше! — Гош властно махнул рукой, пресекая возражения министра. — Я обязан быть в опере, или вы хотите бросить тень на наш союз с императором Петром?

— Что вы, мой генерал! — Фуше смутился и сделал шаг назад. — Я просто опасаюсь за вашу жизнь!

— Полноте, мсье министр.

Употреблением слова «господин» генерал Гош невольно выразил неприязнь военных к судейским крючкам.

— Я столько раз ходил в атаку и проливал кровь, что меня не испугает бандит и убийца! Пусть даже это будет Жорж Кадудаль! Самозваный генерал короля… который тоже самозванец! Полноте министр, выполняйте свои обязанности, а я свои!

Гош посмотрел на настенные часы и, жестом приказав Фуше следовать за ним, быстро вышел из кабинета. Тем же размашистым шагом он спустился по мраморной лестнице, придерживая шпагу ладонью — лакеи предупредительно открывали перед ним двери.

Усаживаясь в карету вместе с министром полиции, что решительно за ним последовал, Гош приказал кучеру резким, командным голосом, словно находился на поле сражения:

— Гони что есть сил, самой короткой дорогой! И пусть мостовая запылает под колесами!

Борнхольм

— Наши побеждают! Ей-богу побеждают!

Лейтенант Колбасьев вот уже добрый час внимательно прислушивался к звукам ожесточенной канонады, хорошо слышной через деревянные перегородки.

Он знал — у датского острова Борнхольм должна стоять единственная пока на Балтийском флоте эскадра паровых линейных кораблей контр-адмирала Сенявина. Именно сюда должен был идти его «Великий Новгород», на смотр и учения, проводящиеся командующим Балтийским флотом адмиралом Федором Федоровичем Ушаковым.

— А ведь дают британцам прикурить…

Два глухих отдаленных взрыва были произведены торпедами, и никак иначе, он не мог ошибиться, благо сам являлся специалистом по этому оружию. А один громкий, оглушающий, хорошо слышимый даже на расстоянии, мог быть не чем иным, как взрывом крюйт-камеры. Всего сутки назад Иван Петрович их наслышался — два пуска сам сделал и попаданий добился.

«Как бы помочь нашим?»

В голове беспокойно бродила только одна мысль, сжигающая огнем душу. Пальцы бессильно царапали плотно пригнанные доски, его заперли в канатном ящике, в таком же надежном, как тюремная камера. Отсюда не сбежишь, остается надеяться только на чудо…

Швамс!!!

Страшная сила отбросила лейтенанта к переборке, он сильно ударился об нее, но сознания не потерял. Маленькое помещение мгновенно заволокло дымом, прогорклый запах сгоревшего пороха забивал ноздри. Глаза запорошило, Колбасьев начал ощупывать руками лежащие вокруг него обломки, несколько раз обжегшись.

К его удивлению, крепкой стены темницы перед ним теперь не было. Чихая и кашляя, лейтенант выполз из недавнего узилища.

— Ни хрена себе!

Тяжелая пушка на дубовой колоде была отброшена от пролома, раньше бывшего орудийным портом. Везде валялись искромсанные человеческие тела, превращенные в кровоточащие куски плоти.

«Никак 68-фунтовая бомба взорвалась?!»

Мысль была верной, вот только почему не случилось пожара?! Но может, это чудо, иначе бы и он сгорел в своем ящике, как тушка бекаса в аглицком камине.

Лейтенант согнулся в три погибели, его вырвало, и он из последних сил дополз до пролома, жадно вдыхая соленый морской воздух. В голове прояснилось, глаза перестали слезиться, и Колбасьев увидел всего в миле от себя кильватерную колонну из пяти грозных кораблей, подсвеченных багряным кольцом заходящего солнца.

— Наши! — прошептал лейтенант.

Хотя корабли на первый взгляд были одинаковыми, но опытный глаз моряка определил «Москву», идущую под адмиральским флагом. За ней катились «Тверь» и «Ярославль», затем следовал без фок-мачты «Петербург» под контр-адмиральским флагом Сенявина, и замыкал колонну русских линкоров «Смоленск».

«Но где же „Псков“?» — пристально взирая на море, подумал Колбасьев. И тут увидел чуть в стороне темной кромки, что могла быть только датским островом Борнхольм, еще один корабль, к которому сейчас были устремлены все его помыслы, ибо на нем вышел в свое первое плавание гардемарин Гриша Колбасьев, младший брат.

Но Боже, в каком виде был «Псков»!

Корпус пробит в нескольких местах, ют корабля охвачен пожаром, он лишился фок-мачты, паровая машина не дымила, да и сама труба представляла собой жалкий огрызок.

А еще на море плавало множество обломков, и это могли быть только английские корабли. И пусть русские потопили их три или четыре, но врагов было намного больше, и победа над ними могла достаться дорогой ценой.

— Ничего, брат! Сейчас я помогу, они за все заплатят! И за «Новгород», и за Кроуна с командой, и за Марфу Ивановну! У-у, сволочь одноглазая, я до тебя доберусь, циклоп!

Почти не чувствуя обжигающего жара, Иван Петрович Колбасьев взял горящую головню. Он уже все для себя решил и принял последнее решение в жизни, которое ему диктовал долг русского офицера.

Форт Росс

— Я его люблю, Мари! Люблю с того самого дня, когда увидела в первый раз!