Черные сказки железного века - Мельник Александр Дмитриевич

«Здравствуйте, Джино!

Вам удалось почти невероятное. Мне казалось, что все давно кончилось. Сколько мы жили с Брюсом? Всего-то десять лет. А с тех пор прошло еще тридцать с лишним. И в последние годы я уже начала думать, что всемилостивый Господь избавил меня от боли. Но Ваши письма, Ваша настойчивость опять все разбередили. Я плохо сплю. Вчера проснулась в четыре утра — все вспоминала, как Брюс мне обещал, что бросит гонки после первой же серьезной аварии. И вот летом шестьдесят третьего я сижу у его койки в больнице Аденау, это рядом с "Нюрбургрингом". Брюс без сознания, его проклятый "Купер" на скорости сто миль в час вдруг решил повернуть направо, вместо того чтобы ехать прямо — сломалась подвеска. Он очнулся: "Что случилось, Патти? Ничего не помню..." А через час он уже все вспомнил. Кроме того, что обещал бросить гонки...»

Брюс снял мне крохотную квартирку в Кингстоне — у него действительно появились кое-какие средства. Вместо малютки «Морриса» купил большой «Ягуар» — лидер чемпионата мира как-никак, голыми руками не трогай! — и жилье получше. На двоих с Керром у них теперь были две спальни, столовая, довольно большая кухня и, наконец-то ванная комната, которую не приходилось ни с кем делить. «Ты же знаешь, Брюс никогда не был слишком аккуратным, — рассказывал мне Фил, — и не выказывал ни малейшего желания таковым стать. Поначалу предполагалось, что мы по очереди ведем хозяйство, но насколько помню, работа по дому была последней из его забот. Когда Брюс уезжал, я приводил квартиру в порядок, но уже через пять минут после его возвращения все опять стояло вверх дном. От самой двери дорожка из одежды, чемоданов, обуви, пакетов тянулась в столовую, затем в его комнату и, наконец, в ванную, откуда уже слышался веселый плеск. Все это слегка напоминало небольшой тайфун».

Брюс Мак-Ларен ждет своей очереди в боксах «Форда». Ле-Ман, 1967 год.

Это были самые счастливые годы моей жизни, у нас не оставалось ни минуты свободной. На двухместном спортивном «Ягуаре-E», который Брюс купил одним из первых — да еще со специальной гоночной подготовкой, он так гордился этой машиной и никак не хотел признаться, что на самом деле она чистое барахло, потому как ломалась чаще, чем любой другой автомобиль на моей памяти, — мы объехали всю Европу. Начинался сезон обычно в Монако. Потом наш небольшой караван отправлялся в Голландию, Бельгию, Францию, Германию, Италию. Мы, как правило, ездили вместе с гонщиками других команд и жили, вообще говоря, одной дружной семьей: вместе, с шутками и прибаутками, селились в гостиницы, вместе ходили по музеям и пляжам. На самолетах летали редко — в Америку или Южную Африку. Господи, как же легко и просто тогда жилось! На тренировках мы, жены и подруги пилотов, сидели в боксах с секундомерами в руках, считали круги, отмечали время, хохотали над шутками своих парней — чего только стоила физиономия Дэна Герни, когда за пятнадцать минут до старта (по-моему, это случилось летом шестьдесят второго в Эйнтри) Джимми Кларк стянул руль от его «Порше»! За ужином часто помогали своим в застольных битвах — это когда после гонок пилоты и механики «Купера» во главе с хорошо уже заправившимся портвейном Джоном кидались булочками в ребят из «Лотоса», защищавшихся за соседним столиком. Что за славное это было зрелище — личико Бетти Брабэм, когда Купер-младший запулил целую тарелку жареной картошки ей прямо в шиньон! Где же это?.. В Монце? Нет, в Монце они мочили булочки в красном итальянском вине, чтобы снаряды были потяжелее, а официанты подносили свежие боеприпасы в подолах фартуков и смеялись над «этими сумасшедшими англичанами».

Или вот еще картинка. Мы летели из Нью-Йорка в Лос-Анджелес в почти пустом «Боинге-707» — восемь пассажиров на весь салон эконом-класса — и учили танцевать твист американских стюардесс. Потом спускались по трапу, нагруженные сумками с гигантскими запасами маленьких бутылочек виски, джина, водки — наш гонорар за уроки танцев: ведь твист в шестьдесят втором был последним писком моды, Америке о нем еще только предстояло узнать.

А как мы отмечали победу Брюса в Монако весной того же года! Князь Ренье пригласил всех призеров на вечерний коктейль во дворец. Мы с Брюсом, Бетти и Грэм Хиллы, еще кто-то из гонщиков — теперь вот уже и не упомню, кто. Перед выходом ребята подкрепились парой-тройкой рюмочек в гостинице и, войдя во дворец, взялись кататься по натертому до зеркального блеска паркету в коридоре длиною с полмили, не меньше. Тут открывается дверь — кто здесь, дескать, хулиганит? — на пороге стоит княгиня Грейс, а дворецкий докладывает: «Ваше высочество, прибыл король Египта Фарук I!»

В декабре шестьдесят первого мы поженились и сняли небольшой домик в Сурбитоне. Потом, когда родилась Аманда, переехали в Серый дом в Уолтоне, а потом в ужасно дорогое, но такое элегантное местечко Бервуд-парк в графстве Сэрри, неподалеку от старого гоночного трека Бруклендс. Нашу виллу Брюс назвал «Муриваи» — в честь пляжного домика, к которому когда-то на коляске с большими велосипедными колесами его возил Папаша и рядом с которым он впервые вышел на старт. Мы сами ее планировали, украшали резными статуэтками маори и яркими перламутровыми раковинами пауа — зелеными, синими, фиолетовыми.

Как было хорошо, когда у Брюса выдавался свободный денек и он оставался дома! Но только такой праздник случался редко. Обычно он уходил рано утром и возвращался не раньше полвосьмого-восьми. А коли там у них, в мастерских Куперов, случалась запарка, то и значительно позже. А как иначе, если на их заводике всего-то и рабочих было — три инженера-механика, два жестянщика-кузовщика, сам Джон, Брюс, который чертил, как проклятый, все синьки, и второй пилот, Тони Маггз.

Сами гонки вспоминаются меньше. Может быть, потому, что, начавшись так ярко, карьера Брюса продолжалась довольно ровно и, наверное, не совсем так, как он ожидал. После победы в Себринге осенью пятьдесят девятого Брюс выиграл и следующий этап, в январе шестидесятого в Аргентине (совершенно ненормальные болельщики его там от избытка чувств чуть не растерзали, еле полицейские отбили), а чемпионат мира шестидесятого года закончил на втором месте. Потом остался третьим, шестым, седьмым... Время шло, а больших побед все не было. Появились разговоры, мол, звезда Мак-Ларена закатилась, так, собственно, и не успев взойти. Что Брюс вовсе не так талантлив, как Кларк, Хилл, Сертиз или Бандини. Что ему не хватает упорства и агрессивности. Относительно недавно, лет... лет несколько назад, не помню точно, я прочитала слова Тедди Мейера, он появился у нас в конце шестидесятых, а потом стал спортивным директором команды «Мак-Ларен»: «Есть пилоты, которые превосходят сами себя в битве за победу, атакуют меньше, когда они четвертые или пятые, и совсем успокаиваются, если занимают место в конце первой десятки. Именно таким был Брюс. Он показывал великолепное мастерство, когда знал, что есть шанс выиграть гонку, и спокойно выжидал, не ввязываясь в драку, если такого шанса не видел».

Мак-Ларена очень любили журналисты. Брюс рассказывая о перипитиях гонки живо, образно, никогда не скрывал своих ошибок и не перекладывал вину за столкновения на соперников

Не буду спорить — я-то просто Брюса любила, а потому всегда считала не только лучшим на земле человеком, но и лучшим автогонщиком. Только ведь Мак-Ларен не отличался крепким здоровьем. В конце длинной гонки давала о себе знать больная нога, к тому же один глаз Брюса видел хуже. На медкомиссии перед стартом он, читая таблицу, сначала закрывал слабый глаз правой рукой, а затем — левой, его такому трюку кто-то из американских гонщиков научил. Один лишь раз обмануть врача не удалось — перед пятисотмильной гонкой в Индианаполисе в шестьдесят восьмом. Тогда, к счастью, Мак-Ларен справился с таблицей, и к соревнованиям его допустили. Но мало кто знал, что от утомления зрение Брюса еще ухудшалось...