Овертайм - Вячеслав Фетисов

Единственное, что было упущено, — это момент, когда я мог стать лидером обороны в команде. Через год после моего приезда в команде появился Скотт Стивенс, он и получил эту роль. Хотя я не считаю, что первый сезон в НХЛ вышел у меня неудачным, скорее всего, все получилось нормально — без взлетов и падений.

Проблемы начались во втором сезоне. Через месяц после начала чемпионата я заболел воспалением легких и продолжал с ним играть. Так до конца сезона я из болезней и не выкарабкался. Второй год в Лиге отбил у меня мечту стать в НХЛ тем, кем я был в советском хоккее. Я играл только так, как требовалось команде. Я старался о лишнем не думать, выходил на лед и действовал точно по заданию. Потом мне сказали, что первого тренера убрали из «Дэвилс» из-за меня, потому что он не понимал, что происходит на площадке, когда я играю. На самом же деле, я считаю, ничего у меня из того, что я хотел сделать в «Дэвилс», не получилось. В команде в то время не было классных исполнителей, которые могли бы поддержать мои идеи. Те же, с кем я играл, мне не верили. Для американца получить шайбу в центре — фантастическое событие, такому их никогда не учили. Здесь должны видеть шайбу, вброшенную защитником в зону противника — в угол или за ворота. Это делается для того, чтобы нападающего никто не мог в этот момент ударить. Поэтому понимать иную ситуацию мои партнеры были не способны не из-за тугодумия, а просто оттого, что они никогда не играли в такой хоккей. Впрочем, чтобы играть по этой системе, необходимо взаимопонимание всех пятерых игроков. Именно так получалась знаменитая «детройтская карусель», когда мы, пятеро русских, выходили вместе. И хотя Слава Козлов и Сергей Федоров моложе Ларионова, Константинова, меня, но выросли они в русском хоккее; он у них в крови.

Еще в «Нью-Джерси», года за три до «Детройта», я как-то разговаривал со шведом Патриком Сандстремом, стараясь привлечь его на свою сторону. «Это не будет работать, — говорил он, — потому что остальные не будут тебя понимать. Я здесь уже давно, так что мой тебе совет: упрощай игру, вбрасывай, выбрасывай, вбрасывай». Конечно, это смешно — люди всю жизнь только и делали, что вбрасывали шайбу, как вдруг им на голову сваливается русский и начинает перестраивать их, пытаясь заставить играть по-другому. При этом лучше, чем они, он вбрасывать в зону и выбрасывать шайбу все равно никогда не будет.

Мой внутренний конфликт в понимании хоккея накладывался в «Нью-Джерси» на тренерскую чехарду — все это не шло на пользу моей игре. Потому что каждый новый тренер приходил со своими идеями. Был один, прямолинейный, он говорил так: «Про хоккей я знаю следующее: если мы их перебили, значит, мы выиграли, если не перебили, значит, они». Он считал, кто сколько раз врезался и в кого. Но даже этот, на мой взгляд, отрицательный опыт руководства командой может помочь мне в дальнейшем, если я займусь тренерской работой.

Никакого сплава европейского и канадского хоккея в НХЛ не произошло. То, во что там играют, — это нормальный североамериканский хоккей. А в «Нью-Джерси» даже мысли о робком влиянии европейцев быть не могло. Правда, одно время, когда в команде еще играл Питер Счастны и как раз Валерий Зелепукин приехал, пара канадцев под нашим влиянием заиграла с нами в нечто похожее на этот сплав, но две-три игры сыграем хорошо, а потом нас опять разбивают. Не знаю почему. По-моему, тренеры считали, что у нас получается слишком вычурный хоккей, а игра, по их понятию, должна быть проще. Они объясняли, что так она и привычнее и понятнее зрителю, поскольку он в итоге все определяет, не будет ходить на матчи — клуб разорится. Ссылка на зрителя здесь так же свята, как у нас раньше на цитату Ленина, которую никто не знал.

Я имею право так говорить потому, что мы в «Детройте» выходили на лед «пятеркой». И выясняется, что зрителю приятно смотреть, как мы играем. Они действительно не все понимают, иногда у меня после матча спрашивают: а как так получилось, что у вас правый защитник Константинов выбежал один на один и забил гол? И мне сложно объяснить, что это идет от взаимопонимания, взаимостраховки, чему вроде конкретно не учат, а получается само собой.

В Америке тренер никогда не скажет защитнику, чтобы он постарался открыться у дальней линии, получить там пас и убежать один на один с вратарем. Я не знаю в США и Канаде ни одного тренера, который мог бы такую систему предложить на занятиях, даже в шутку. А у нас это получается, Вова в сезоне 1996–97 годов убегал, наверное, раз десять один на один и стабильно забивал. Даже тренер к нам подходил: «Я все вижу, но все равно не могу понять, как вы играете?» Тренер нашей команды! А мне в этой системе намного проще находиться, я «читаю» партнера, я всегда знаю, что мне делать, партнер «читает» меня. Как ни странно, мне легче в запутанных комбинациях русского звена, чем взять шайбу и, видя, что нападающий бежит, просто выбросить ее, используя борт, чтоб он бежал дальше, соревнуясь с защитником соперников, кто быстрее дотянется до шайбы. Если я начну играть с американцами, как я играю с Ларионовым, Федоровым или Козловым, то у нас будет полное непонимание. Начнутся такие ошибки, которые в лучшем случае меня высветят как «белую ворону». Партнер вроде все делает правильно, а я не подыграл ему. Поэтому, выходя с другим звеном, постоянно надо помнить: «Куда? Зачем? Почему?» А играя со своими, казалось бы, в более сложный хоккей, чувствуешь себя намного свободнее. Острые игровые моменты проходят совершенно интуитивно.

Однако вернемся в Нью-Джерси. Мои первые ощущения от раздевалки, от своего места в ней, от новой формы — все было необычно. Все совершенно иное. Конечно, организация хоккейного бизнеса в Америке настолько была выше, чем в СССР, что нечего и сравнивать, терять время. Приходишь в раздевалку перед тренировкой — форма постирана, развешена, клюшек неограниченное количество, коньки — две пары всегда готовы. В раздевалке — баня, сауна, массажист, полностью оборудованный медицинский кабинет. Все, что нужно для дела. Шнурки тебе надо — сто пар шнурков лежит, носки — лежат кучами. И вначале это не то что шокировало, а озадачивало: почему у нас на все дефицит? Комплект тренировочный — на тренировочном катке, а в раздевалке на стадионе у нас другая форма, игровая, только коньки привозили и увозили.

Идеальная работа, которую выполняли всего три человека. Формы игрок касался, только когда ее надевал и снимал. Он ее не собирал, не разбирал, не стирал. После Москвы это казалось чудом.

Поскольку немалая часть моей жизни в Америке прошла в раздевалке, я должен сказать о ней хотя бы пару слов, тем более что для любой команды НХЛ раздевалка — это некий клуб, откуда не торопятся (в отличие от Москвы) уходить ни после тренировки, ни после матча. В Нью-Джерси было два катка: на стадионе и отдельно тренировочная площадка. Больше времени мы, естественно, проводили в тренировочной раздевалке, чем в игровой. Раздевалка — это не только комната, где ты перед выходом на лед надеваешь форму. Там тебе выделено место, на нем написано твое имя, там развешивается твоя форма и раскладываются все твои причиндалы: щитки, бинты, в общем, все мелочи, которые тебе нужны. Атрибутика в раздевалке напоминает, за какой клуб ты играешь. Во всех командах раздевалки разные: есть побольше, есть поменьше. Но прежде всего раздевалка должна быть компактной, в ней не должно переодеваться больше 24 человек — это постоянный состав команды. Если кто-то приезжает на короткое время, ему ставят отдельный стульчик. Компактной раздевалка должна быть для того, чтобы ребята могли друг друга видеть, а не перекликаться через сто метров. Обязательно рядом комната отдыха. Там можно посмотреть телевизор перед матчем и после него, выпить кофе, просто поболтать, почитать прессу.