На изломе - Андрей Мигулин

В суматохе перестроечного развала страны про гарнизон, стоящий в посёлке Черногорск, старались как бы не вспоминать, вся поддержка командования была сведена по сути только к одному: приказы всех мастей и степеней передавались в гарнизон регулярно, а фактически они были предоставлены сами себе.

Первой вооружённому нападению с применением стрелкового оружия подверглась станция РЛС, находящаяся в двенадцати километрах от поселка выше в горах. Второй раз станция подверглась нападению через шесть дней, теперь нападению предшествовал миномётный обстрел. С первыми боевыми потерям, двое убитых и четверо раненых, атака была отбита, но ещё в течение получаса стацию обстреливали из миномётов. Несколько мин попали в основание антенны, основательно повредив её, и была уничтожена дизельная станция, дающая ток. По словам солдат и офицеров, обороняющих станцию, среди нападавших было много афганцев, которых они узнали по характерным национальным признакам и особенностям одежды. Дело принимало серьёзный оборот. Командирами подразделений было принято совместное решение о демонтаже наиболее ценных узлов со станции и последующем её разрушении. О своём намерении командиры доложили в штаб командования, на что был получен ответ: «Действуйте на своё усмотрение согласно сложившейся обстановке».

После того как станция была разрушена, был издан приказ по гарнизону «О слиянии всех воинских частей в один сводный отряд для совместных действий по выводу воинских подразделений с места постоянной дислокации и вывозу материальных ценностей». Проще говоря, связисты, эрэлэсники и рота охраны объединились, решив покинуть посёлок, забрав всех желающих гражданских людей и самое ценное из имущества, что можно увезти с собой. В противном случае их просто перебьют обнаглевшие «духи».

Собрав необходимое имущество, погрузив его на машины, военные, прежде чем покинуть посёлок, подожгли свои казармы, имущество и технику, которую не смогли забрать с собой. Всё это происходило под звуки миномётной канонады. Это моджахеды, заняв ближние к посёлку горы, вели беспорядочный миномётный обстрел. Но когда чёрные столбы дыма от горевшего имущества взвились над посёлком сразу в нескольких местах, они прекратили огонь. Затем, сгруппировавшись в несколько отрядов, вошли в посёлок с разных сторон и, не мешкая ни минуты, приступили к грабежу и убийствам. В течение двух дней посёлок был разграблен, десятки квартир горели, сотни жителей были убиты, и те, которые не хотели покидать обжитых мест, и те, что были самозаселенцами. Живые в ужасе и панике разбежались по кишлакам и ущельям. Уходя «духи» взорвали водонасосную и электрическую станции, тем самым лишив городок и воды, и света.

Посёлок умер. Его в течение месяца ещё посещали жители близлежащих поселений, но только с одной целью – чем-нибудь поживиться из брошенного имущества. И они так окунулись в азарт грабежа, что через месяц в посёлке не осталось ни одной оконной рамы и ни одного дверного косяка, только скелеты закопчённых зданий. Трупы погибших некоренных жителей никто не хоронил, и вскоре тошнотворная вонь гниющей плоти оттолкнула людей от этого места, привлекая зверей, которые долго были единственными хозяевами этого посёлка. Лишь через год, по весне, когда растаял снег и подсохли дороги, здесь появились первые люди. Военная колонна проследовала через Черногорск по своим делам.

Дело в том, что через горный хребет Бакунсай было две дороги: одна новая, широкая и короткая, вторая старая, на 72 километра длиннее, узкая, требующая предельного внимания и сосредоточенности. Старой пользовались только при крайней необходимости или когда природа напоминала о себе сходом каменных лавин или селевыми потоками, перекрывая новую дорогу в самых неожиданных местах. И самое главное то, что старая дорога шла через Черногорск. После разгрома городка это место, которое так идеально подходило для засад на колонны, облюбовали «духи». Они были так усердны в этом, что ни одна военная или гражданская машина не проходила мимо спокойно. Степень везения прохождения через Черногорск измерялась теперь интенсивностью боестолкновения и количеством людских потерь при этом. Вот за такую мрачную статистику и прозвали военные это место Мёртвым городом.

К полудню колонна добежала до подножья горного хребта Бакунсай. Здесь сделали получасовой привал, перекусить сухим пайком и ноги размять. После привала колонна поползла вверх, сразу потеряв в скорости. Чем выше забирались в горы, тем разреженней становился воздух, тем труднее становилось «дышать» двигателям машин. Лица солдат и офицеров стали строже, взгляды внимательней. Теперь никому не нужно было напоминать о бдительности, в горах за любым камнем, за любым поворотом дороги, за любой скалой, нависающей над дорогой, могла таиться опасность. Только медсестра Екатерина, находившаяся на одном с Рустемом БТР, была беспечна. Она, громко восхищаясь красотой гор, махала руками и, пытаясь перекричать натуженный вой движка, пыталась рассуждать о «прекрасном», то и дело дёргая Рустема за рукав. Такое поведение начало раздражать, отвлекая его от наблюдения, и, когда в очередной раз Катя дёрнула его за рукав, он, сделав свирепое лицо, повернулся к ней. Не стесняясь в выражениях, дополняя их выразительными жестами, объяснил ей всю непотребность её поведения в данный момент и приказал убраться с брони вниз, в отсек машины. Из-за рёва движка Екатерина практически ничего не расслышала, но по артикуляции губ и красноречивым жестам догадалась, о чём шла речь и, поджав в обиде свои полные губки, скрылась в глубине машины.

«Вот дура, – подумал Рустем, – первый раз вышла в горы, ни хрена не понимает и ещё обижается. А тут прохлопаешь момент, и всё, пиши пропало. Ну да ладно, потом все объясню. Тем более сама как-то намекала, что хочет погулять со мной наедине и поговорить о смысле жизни. Все девки похожи, Катька по характеру вылитая Нинка-соседка». И его мысли неожиданно перенеслись в далёкий уральский посёлок, где он родился и вырос.

Отслужив два года на границе, Рустем вернулся домой, устроился в родной колхоз плотником и зажил обычной деревенской жизнью. Строил планы на будущее и подумывал жениться, как раз на соседской Нинке. Но грянули лихие 90-е, колхоз в одночасье развалился, работы не стало. Мужики в посёлке как-то дружно запили, разворовывая потихоньку остатки колхозного имущества. Кто посмелей и головастей, поехали искать заработки на стороне, в городе. Поехал и Рустем. Но в городе ничего не получилось. Предприятия по несколько месяцев не платили работникам зарплаты, прилавки магазинов опустели, на улицах появились пацаны, готовые за сотню забить человека насмерть. Хозяева, у которых Рустем снимал комнату, попросили его съехать, так как он им задолжал квартплату за два месяца. Тогда он, собрав свои пожитки, вернулся в родной колхоз. В колхозе сквозила смертная тоска, даже непонятно было, как так быстро могут оскотиниться вполне приличные люди. Пили все, от мала до велика, любая спиртосодержащая жидкость шла в дело. В посёлке замелькали какие-то подозрительные личности, которые занимались скупкой всего мало-мальски ценного. Те, кто ещё что-то соображал, получал деньгами, а кто совсем нет, брал спиртом. Литровые бутылки с «Распутиным» и стеклоочиститель типа «Снежок» были самым ходовым товаром при расчёте. И как результат на местном кладбище увеличивалось количество свежих могильных холмиков. Прибыв домой, Рустем от отчаяния и злости тоже пустился во все тяжкие. Так продолжалось два месяца. День и ночь слились в одну бесконечную, серую цепочку. Он где-то пил, с кем-то спал, не появляясь дома сутками. Иногда выныривая из хмельного омута, он встречался с осуждающим взглядом матери. И не в силах пережить свой стыд, вновь начинал пить. Развязка наступила быстро. Хлебнув на очередной попойке какой-то спиртосодержащей дряни, Рустем почувствовал себя плохо. Его рвало и корёжило целую неделю, отравленный организм принимал только воду и только в мизерном количестве. Он постоянно бредил, куда-то рвался пойти, что-то сделать. В местном медпункте кроме йода и бинтов давно уже ничего не было, звонили в больницу в город, но там только предложили привезти его самостоятельно, так как машина скорой помощи была одна и никто её за сто километров посылать не будет.

Его выходила мама, отпаивая молоком и настоями трав, которые она готовила по старинным татарским рецептам. Через месяц Рустем полностью окреп. Стал работать по дому, помогая своим стареньким родителям вести хозяйство. Так прошла зима. Он понимал, что нужно что-то делать, искать свой стержень в жизни, иначе можно опять сорваться от беспросветности и серости дней в новый более страшный запой.

Как-то выйдя из дома за сигаретами, он увидел на ближайшем столбе объявление, в котором говорилось, что Министерство обороны России проводит набор добровольцев-контрактников для службы в мотострелковых войсках на территории республики Таджикистан. Решение принялось быстро. Через месяц сержант контрактной службы Кагирдзянов приступил к исполнению своих обязанностей в роли командира отделения мотострелкового взвода. Служил он хорошо, дело своё знал, сказалась пограничная закалка, в бою не пасовал, умело руководя подчинёнными. Очень скоро завоевал непререкаемый авторитет среди сослуживцев и уважение со стороны командования. Спустя некоторое время ему присвоили звание старшины и поручили под командование взвод. За операцию по уничтожению банды наркоторговцев, прорвавшейся с боем через границу, его представили к награждению самой почётной солдатской медалью, «За отвагу». И самое главное, теперь он мог помогать своим родителям, регулярно высылая им денег. Так как он был на полном военном обеспечении, то тратил на себя не очень много, часть отправлял домой, часть тратил и ещё одну часть откладывал на книжку. Почти за два года у него скопилась приличная сумма, и он уже мечтал о том, как после окончания контракта вернётся домой и обзаведётся своим хозяйством. Только вот жениться на Нинке он раздумал, потому что мама написала, «что Нинка скурвилась и шатается непонятно с кем по местным притонам»…