Склероз, рассеянный по жизни - Александр Ширвиндт

Ездили мы с Леней рыбачить и летом. Как-то отдыхали с ним и Державиным в Сортавале. Внизу – Ладога с судаками и щуками и прилепившийся к скале Дом творчества композиторов. Со скалы мчится маленькая речушка, где мы всласть ловили небольшую форель. Но кто-то из местных подсказал, что, если забраться высоко на гору, там есть скальные озера и можно поймать громадных черных окуней. Мы навьючились как мулы: надувная красная лодка, рюкзаки со снаряжением, снасти, прикормка… Словно альпинисты, почти по отвесной скале стали карабкаться вверх.

Когда наконец добрались до плато, нашему взору открылось красивейшее озеро.

В предвкушении активного клева мы облачились в ярко-оранжевые непромокаемые костюмы, надули и спустили на воду лодку и забросили свои фирменные удочки. Адаптировавшись, заметили неподалеку висевшего вдоль скалы местного мужичка, одетого в валенки и ватник.

Он одной рукой, как обезьяна, держался за корень наклонившегося дерева, а другой, в которой было зажато самодельное удилище, пытался поймать рыбу.

Прошел час, второй, третий – ничего, ни поклевки. Ни у нас, ни у него. Как часто бывает в таких случаях, от злости перешли на «эсперанто». Леня кричит:

– Мужик! Чего ж тут рыба так х…во ловится?

Тот отвечает:

– Не то что х…во, а даже очень плохо!

Нос чужой яхты

В нашем театре были замечательные рыбаки: Володя Ушаков, Клеон Протасов и, конечно, Родион Александров. Породистый, дворянских кровей красавец, джентльмен. Уж если у нас кто-то и смахивал на артиста академического театра, то это он.

Холодным летом 1983 года охотницко-рыболовецкая бригада в составе Р. Александрова, М. Державина и вашего (ихнего) покорного слуги, воспользовавшись отпуском в театре, вырвалась в Костромскую область, на великую реку с целью укрепить то, что в простонародье называется здоровьем. Поселились в пансионате. Великая река цвела из-за бесконечных шлюзов и ГРЭС и рыбы не давала. Бригада готова была впасть в отчаяние и начать подрывать то, что хотела укреплять, при помощи того, что можно выудить на суше. Но руководитель артели Родион Александров (браконьерская кличка Родя) не стал ждать милостей от природы, а стал их брать… Брезгливо взглянув на шведскую удочку с волжским червем на конце (удочки) в руках Мих. Мих., он пошел на кухню, посредством обаяния украл три алюминиевые кастрюли, личным сверлом превратил их в помесь решета с дуршлагом, набил последние черствым хлебом (так как бригаде мучного нельзя, а рыбам можно), на леске (0,5) смонтировал три кольца с грузом, отдельно пустил леску (0, 3) с веером крючков и велел Мих. Мих. и вашему (ихнему) покорному слуге ехать на ближайшую ферму. Там мы в туче слепней и комаров вгрызлись в родной край и добыли фирменных, упругих темно-коричневых червей.

Смахнув скупую мужскую слезу (это – аллегория: ни слез, ни мужчин под рукой не было), мы оттолкнули руководителя от берега.

Буквально через 7–8 часов Родик вернулся с фарватера с 5 (пятью) лещами (1 кг 500 г, 800 г, 3 кг 300 г и два по 600 г – взвешено на державинском безмене и проверено). Из багажника извлекли коптильню – не сегодняшнюю хромированную «пудреницу» с флакончиками и ежичками, а настоящую.

Дело в том, что с «Мосфильма» был сперт операторский яуф. Это железный сундук для перевозки отснятой продукции. Внутри – ячейки, куда киношники вставляли круглые коробки с пленкой. Эти ячейки не доходили до крышки, и на образовавшуюся плоскость помещалась решетка от холодильника «Саратов», которая ложилась туда тютелька в тютельку. На дно сундука стругалась ясеневая стружка. Затем раскладывался дубовый костер, подбрасывалась хвоя, немного лиственницы для дымку, и через 17 минут на берегу великой реки уже стоял запах, который нельзя сформулировать словами.

Поскольку, к сожалению, в окрестных лесах, кроме помета неизвестных животных, никакой дичи не было, винчестер Родиона висел на стене и при всем уважении к Чехову так и не выстрелил.

К сожалению, ушли многие друзья. Их рыболовное богатство перешло ко мне по наследству.

Кроме того, возвращаясь из каждой зарубежной поездки, я обязательно привожу что-то новенькое. Казалось бы, покупая очередную спиннинговую катушку, четко осознаю, что дома лежат еще штук двадцать. Но удержаться невозможно – не дает ностальгическое ощущение дефицита, когда поплавки делали из шампанских пробок, а четырехсекционные бамбуковые удилища были верхом пижонского благополучия.

Помню, тыщу лет назад летели мы впервые в Канаду, и наш самолет посадили ночью на дозаправку в Шенноне. Мы вышли в полутемный зал аэропорта и увидели огромный супермаркет, в котором все было и никого не было. Мы, как в Эрмитаже, стали по нему прогуливаться – денег-то ни у кого нет, – и вдруг я увидел огромную корзину, в которой лежала голубая леска – 0,8. Что делать? Оставалось только одно – украсть! Полтора часа я кружил около этой корзины с леской, брал ее, клал обратно. Страшно же: первый раз выехать за границу и быть арестованным прямо в аэропорту дозаправки. Когда объявили посадку и все табуном пошли в самолет, я зажмурился и положил леску в карман. Мокрый, зашел в салон, все ждал – сейчас задержат. Но ничего. До сих пор эта леска у меня лежит – мы же на акул не охотимся. Иногда супруга отматывает от нее метра два и сушит мои трусы на даче…

Кто в нашем театре понятия не имел о рыбалке, так это Андрей Миронов.

Но на съемках фильма «Трое в лодке, не считая собаки», которые проходили на Немане, в районе города Советска (Тильзита), мы, пока шла подготовка, отправились рыбачить и позвали с собой Андрюшу. В фильме есть эпизод, когда на удочку попался огромный сом (естественно, муляж), и он тащит нашу лодку неведомо куда. Для этого нужны были водолазы. Мы дали Миронову удочку, предварительно кое о чем договорившись с водолазами. Мужики подкрались по дну и аккуратно подцепили Андрюшке на крючок окуня граммов на шестьсот…

Боже, что было с Андреем! Восторженный, он носился среди группы, показывая каждому трепыхающуюся рыбу, и приговаривал: «Понимаете, это не они! Это я поймал! Я!»

В съемках, кстати, участвовали три собаки – три одинаковых фокстерьера. Один – просто убийца, сволочь, гад. Он мог делать что угодно: он таранил лодку, танцевал, пел, улыбался, но к нему нельзя было подойти, потому что он откусывал сразу все, что попадалось. Другого можно было держать за ухо, за ногу, можно было ему откусить нос, но при этом он оказался полным кретином и только жрал и лежал там, где его положат. А третий был чем-то средним. И вот они втроем играли эту одну «не считая собаки».

…Редко удается очутиться на рыбалке в безлюдном месте. Так называемой частной жизни в нашей актерской профессии вообще нет, если актерское лицо примелькалось в народе. Спрятаться некуда, потому что народ у нас везде и его много.

В одна тысяча девятьсот… году мы с моим другом и партнером выкроили несколько долгожданных летних дней и на моем частном автомобиле «Победа» (маленьком БТР для семейных нужд) двинулись по наводке под город Вышний Волочек на никому не известные Голубые озера, чтобы порыбачить и отключиться от общественной жизни. Наводчики гарантировали глушь и уединение. Двое суток мы пробивались через овраги, ручьи и дебри, и, когда неожиданно вырвались к озеру, даже не разобравшись, голубое оно или нет, раскинули палатку, окунулись, и я, как самый ленивый в дуэте, плюхнулся на траву, а Державин, как самый рыбак, тут же голый по что-то пошел в воду и закинул удочку. Тишь, глушь, одиночество и счастье!

– О господи………..благодать-то какая! – вырвалось у меня.

На эту реплику из-за мысочка выплыла лодка, в которой сидела дама в раздельном сиреневом купальнике, а к веслам был прикован плотный мужчина в «майке» из незагорелого тела.

– Коль! – нежно сказала дама. – Смотри: голый – это Державин, а матерится – Ширвиндт.

И уплыли…

Оказалось, за мысочком располагался какой-то дом отдыха какого-то машиностроения и от Вышнего Волочка по шоссе до него добираться минут сорок.

Сейчас рыба в таком же состоянии, что и общество. Прежние законы – клюет на рассвете, потом на закате… – все накрылись. Рыба клюет, когда ей вздумается, или когда у нее плохое настроение, или когда она хочет отомстить правилам. Причем это – повсеместно. Куда-то мы приехали, нам говорят: «У нас клюет только с двух до четырех». Дня!

Нельзя заранее готовиться к хорошей рыбалке. Бывало, намнешь хлеба, возьмешь случайную удочку – и прекрасно ловишь, а если собираешься двое суток – возвращаешься ни с чем. Хорошее должно на тебя обрушиться.

Никогда нельзя ездить рыбачить во Владивосток, в устье Волги, на Камчатку. Ловишь там жерехов по 40 кг, сомов огромных, а потом приезжаешь сюда и счастлив, если вытянешь карася с ладошку. К хорошему не надо привыкать.

Снасти должны быть старые, свои. Когда несколько лет назад угнали мой джип, то уперли и старые снасти. Сейчас у меня все новое, все блестит и сверкает, а счастья никакого.