Узкие врата - Антон Дубинин

Рик сжал зубы так, что стало больно всей челюсти, взял заботливо поданную шариковую ручку и стал писать.

…Через пару минут он почувствовал возле локтя что-то горячее — стаканчик с кофе. Он отхлебнул, не глядя и снова обжигая рот, поморщился и укусил кончик ручки, вспоминая второе имя Адриана.

— Печенье не забывайте.

Рик взял одно, надкусил — шоколад так и таял во рту. У шоколада был привкус помойки.

Мало ж тебе надо, человек… Дешево же ты ценишь вас всех. Да и себя самого… свою бессмертную душу.

Вы не понимаете. Это была темнота.

…Наконец он дописал — едва уложился своим размашистым почерком. Кое-где остались неосознанные, ускользнувшие от его внимания сокращенья — «реконструкц. рыцарства»… «учащийся коллед.»…

Закончил, содрогаясь от отвращения к себе и к этой шероховатой толстой бумаге, оттолкнул от себя лист, не глядя никуда. Вот так, наверное, и совершаешь свое первое предательство. При этом не чувствуя ничего — ни боли, ни стыда, ни горечи… Только чешется левая лодыжка и слегка болит голова возле затылка. Да еще… хочется есть.

Отец Александр привстал — какой же он коротышка, прямо как карлик! — привстал, чтобы дотянуться, подтащил лист к себе. Пробежал глазами неровные синие строчки — невнимательно, слегка улыбаясь, потом перевернул на другую сторону… Потом поднял серый (и с чего я взял, что щучий?) взгляд. Глаза его сквозь стекла казались немного больше, чем на самом деле. Он улыбался.

— Отлично, молодой человек. Просто великолепно. Я вижу, вы вполне готовы к… сотрудничеству.

Лучше некуда, мрачно подумал Рик, слегка откидываясь на спинку стула. Я рад, что вам понравилось.

Внутри у него было пусто-пусто, как в нежилой гостиничной комнате. Что вам от меня еще надо? Я все сделал. Отпустите меня. Не мучайте меня больше.

— Так вот, сын мой… Вы помните, что я вам вчера говорил? Что все эти сведения нужны нам только с единственной целью… Как доказательство вашей доброй воли. Готовности помочь.

Рик выпучил глаза так, что они едва не выпали на стол: все так же улыбаясь — «И это единственная ценность, которую они — жжих — для нас — жжих — представляют, жжих-жжих-жжих» — Желтый Крест разорвал заполненный бланк показаний, сначала пополам, потом — еще раз, крест-накрест, и еще… Обрывки с кусками его слов бросил под стол, в корзину. Распрямился.

Рик смотрел на корзину, как зачарованный. Что-то он уже вообще все перестал понимать. Происходящее казалось совершенно лишенным смысла, как театр абсурда. Весь мир сошел с ума.

По-детски наслаждаясь произведенным эффектом, отец Александр смотрел на Рика. Гротескное сходство с младенцем придавала ему склоненная к плечу голова. Невысокий, пухленький, лысый… Слегка непропорциональный. Очень большой младенец, и он сейчас развлекается. Рвет бумажки.

— Хотя, может быть, вы думаете, что это какая-то уловка, молодой человек? Что я как-то пытаюсь отвести вам глаза? Можно сделать иначе…

Он наклонился, одним хищным движением выхватывая стопочку обрывков из корзины, чиркнул зажигалкой. Волокнистая бумага занялась мгновенно, Рик тупо смотрел на алые легкие язычки, с треском облекавшие его размашистые строчки. Огонь очень красив… огонь и свет. В кабинете чуть пахло горелым.

Когда почти вся бумага в руке инквизитора съежилась и почернела, он дунул на остаток, угашая огонь, чтобы не обжечь пальцы. Бросил дымящиеся черные клочки обратно в корзину.

— Ну что, сын мой… Теперь верите?

— Но что… — попытался сказать Рик, но голос его не слушался. Он прочистил горло, забитое какой-то слизью, попробовал еще раз. — Но чего тогда… вы от меня хотите?.. Службы?..

Последнее слово он выговорил неуверенно, но отцу Александру хватило и того. Он засмеялся, весь сотрясаясь от смеха, даже снял очки и протер выступившие на глазах слезы. Рик сидел весь сжавшись, от сладкого привкуса во рту хотелось сплюнуть. Отсмеявшись, чиновник присел, полируя стеклышки о лацкан пиджака.

— Ох, молодой человек, и насмешили вы меня… Службы. Это надо же так сказать, да еще с таким выражением лица!.. Будто вам лягушку съесть предложили, после чего отпустят на все четыре стороны… Хотя, может быть, можно выразиться и так. Службы. Но я предпочел бы говорить — сотрудничества.

— Хорошо… Ладно. А в чем оно должно выражаться?..

Лицо отца Александра мгновенно стало очень серьезным. Он водрузил на нос очки, и взгляд у него снова стал такой, что у юноши по спине побежали мурашки. Пусть он за ночь и перестал быть рыцарем, христианином, сверденкрейцером — но человеком-то он оставался, а есть вещи, от которых людям хочется бежать… очень далеко.

Взгляд, как у щуки. Или как у вурдалака.

— А вот об этом, молодой человек, — сказал он, придвигаясь вплотную к столу вместе с креслом, — я и хотел бы с вами поговорить поподробнее.

…В окно светило весеннее солнце. Совсем дневное, светлое, и Рик смотрел на него — плевать, что болят глаза, плевать, что портится зрение… Слезы от света текли по его лицу, кажется, слезы от света — совсем пресные. Одна слеза закатилась в уголок между щекой и крылом носа и замерла там, щекоча кожу. Плевать, я все равно буду глядеть — потому что, может быть, это в последний раз.

Отец Александр закончил говорить. Он опять положил сцепленные руки перед собой — небольшие, гладкие, белые. Словно бы от другого человека. Человека помладше лет на двадцать.

Рик еще посмотрел на солнце, вспомнил, как страшно и холодно было в темноте, и чего бы он только не сделал, чтобы туда не попасть снова… Но, к сожалению, оказалось, что выбора нет. Вернее, есть — но делаешь его вроде как бы и не ты. Просто ты делаешь единственное, что можешь, чтобы не разрушиться изнутри, и никакой твоей заслуги в этом нету.

Интересно, наверное, так и становятся героями, — собственную мысль Рик услышал как голос издалека. Или не так?.. Что чувствовал мученик, говоря, что он не может отречься от веры?.. Преодолевал себя — или испытывал вот такое самое… безнадежное спокойствие?.. Впрочем, неважно.

…Это даже не страшно. Почти.

Отец Александр смотрел на него, смотрел внимательно. Ждал ответа.

На какой-то миг Рику даже стало жалко его разочаровывать. И опять хотелось плакать.

Не всякому человеку выпадает редкая удача — стать в один день предателем, а потом — героем.

…Надо бы встать, чтобы сказать это торжественно. Чтобы стало понятно, что это его окончательный ответ. Но сил на то, чтобы встать, почему-то не было.

И Рик сказал очень буднично, глядя уже не на солнце, и не на распятие, вообще ни на что — на какой-то книжный стеллаж в углу, стеллаж, покрытый серой поволокой пыли… В глазах плавали зеленоватые пятна — это от солнца, весеннего солнца. И не почувствовал ничего нового, сказав, — просто сообщил, как печальный, но неизменный факт, как сообщил бы, что ему всего (или — уже?) двадцать два года… Что ездить верхом он, к сожалению, не умеет… Что он, к большому сожалению, не женат.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});