Обручённая - Вальтер Скотт

Уилкин Флэммок, остановясь, спросил Эвелину, каковы будут ее дальнейшие распоряжения.

— Никаких не будет, мой добрый Уилкин, — ответила она. — Будь лишь, как всегда, верен и бдителен.

— Таковы качества хорошего сторожевого пса, — сказал Флэммок. — Могу добавить к ним сильную руку взамен острых зубов да еще кое-какую смекалку. Буду стараться. Прощай, Розхен! Когда будешь среди чужих, сохраняй все качества, за которые тебя любили дома. Прощай, да хранят тебя святые!

Следующим подошел проститься управитель, но тут с ним произошел случай, едва не окончившийся печально. Дело в том, что Рауль, сварливый старик, страдавший ревматизмом, выбрал себе на этот раз старую арабскую лошадь, которую держали лишь ради ее породы; лошадь была костлява и хрома, под стать ездоку, а нрав имела дьявольский. Между ездоком и лошадью постоянно возникали недоразумения, со стороны Рауля выражавшиеся в проклятьях и усиленной работе шпорами и поводьями, на что Махмуд (такое языческое имя носил этот конь) отвечал тем, что брыкался, пытаясь сбросить всадника, а также яростно лягал всех, кто оказывался рядом. Многие из домашних подозревали, что Рауль выбирал себе это злобное животное всякий раз, когда выезжал в обществе своей жены в надежде, что курбеты, скачки и другие эксцентрические выходки Махмуда приведут его копыта в соприкосновение с ребрами Джиллиан. И теперь, когда управитель, полный сознания своей важности, понукал коня, чтобы на прощание приложиться к ручке молодой госпожи, окружающим показалось, будто Рауль так действовал поводьями и шпорами, что, окажись оба всадника на пару дюймов ближе друг к другу, Махмуд раздробил бы копытом бедро управителя так же легко, как сухую тростинку. Все же управителю изрядно досталось; и те, кто заметил усмешку, озарившую кислую физиономию Рауля, не усомнились, что с помощью Махмуда он отомстил за кивки, подмигивания и улыбки, какими обменивались должностное лицо с золотой цепью и кокетливая служанка.

Случай этот сократил тягостную и торжественную церемонию прощания леди Эвелины с ее слугами и в то же время уменьшил торжественность ее встречи с коннетаблем, когда она как бы поступала под его покровительство.

Хьюго де Лэси, выслав вперед в виде авангарда шестерых вооруженных воинов, распорядился, чтобы управителя уложили на носилки, а сам с остальными своими воинами поехал в сотне ярдов позади леди Эвелины и ее сопровождения; разумно воздержавшись от общения с нею, пока она была погружена в молитвы, подсказанные печальным местом, где состоялась их встреча, и ожидая, пока живость, свойственная юности, не даст ее мыслям иное направление.

Верный такому решению, коннетабль приблизился к Эвелине и ее свите, лишь когда вежливость требовала напомнить ей, что пора подкрепиться и что они как раз подъезжают к приятному и подходящему для этого месту, где он позволил себе приготовить все необходимое для трапезы и отдыха. Едва леди Эвелина выразила свое согласие, как они подъехали к такому именно месту, в тени старого раскидистого дуба, напомнившего путникам о мамврийском дубе, под сенью которого патриарх оказал гостеприимство небожителям. На две могучие ветви этого дерева была накинута розовая восточная ткань, призванная защитить путников от лучей солнца, которое поднялось уже высоко. Под деревом разложены были шелковые подушки, вперемежку с подушками, обтянутыми мехом добытых на охоте зверей. Стараниями повара-норманна изготовлены были изысканные блюда, отличавшиеся как от обильной и грубой пищи саксов, так и от скудных трапез валлийцев. Поблизости, выбиваясь из-под большого замшелого камня, журчал источник. Освежая воздух своим журчаньем, а уста — своей кристально чистой струей, он мог служить также для охлаждения двух-трех бутылок гасконского вина и вина с пряностями, которые в те времена были непременной принадлежностью утренней трапезы.

Когда Эвелина вместе с Розой и священником, а также верной кормилицей, устроившейся чуть поодаль, приступили к легкому, изысканному пиршеству в тени листвы, шелестевшей от ласкового ветерка, под журчанье ручья, щебет птиц и чуть доносившийся веселый смех и шум, говоривший о том, что невдалеке расположились и охранявшие их воины, она не могла не сделать коннетаблю комплимента за столь счастливый выбор места отдыха.

— Я едва ли заслужил вашу похвалу, — ответил барон, — место было выбрано моим племянником, который смыслит в подобных вещах не хуже менестреля. Сам же я выбирать их не мастер.

Роза взглянула на свою госпожу так, словно желала проникнуть в сокровенную глубину ее сердца, но Эвелина спросила простодушно:

— Отчего же сам благородный Дамиан не участвует в том, что так отлично устроил?

— Он предпочел ехать впереди нас, — ответил барон, — с несколькими конными воинами. Валлийские негодяи сейчас притихли, но в Марке всегда найдутся бродяги и разбойники. И хотя такому отряду, как наш, нечего опасаться, мы не хотим, чтобы вас встревожил даже отдаленный призрак опасности.

— Я действительно слишком близко видела ее в последние дни, — сказала Эвелина, снова погружаясь в печальную задумчивость, из которой ее на краткое время вывела новизна и необычность обстановки.

Тем временем коннетабль, сняв с помощью своего оруженосца стальной шлем и рукавицы, остался в тонкой кольчуге из искусно переплетенных стальных колец, а на голову надел особого покроя бархатную шапочку, принятую у рыцарей и называвшуюся «мортье»; это позволяло ему с большим удобством беседовать и вкушать пищу, чем в полных боевых доспехах. Беседа его отличалась разумностью и мужественной простотой; заговорив о положении в крае и мерах, необходимых для управления неспокойной приграничной полосой, он заинтересовал Эвелину, горячо желавшую быть защитницей отцовых вассалов. Доволен был и де Лэси; ибо, несмотря на молодость хозяйки замка Печальный Дозор, задаваемые вопросы выказывали в ней ясный ум, а ответы — понятливость и вместе с тем кротость. Словом, рыцарь и юная леди так освоились, что продолжали путь вместе: коннетабль счел возможным для себя занять место рядом с Эвелиной; она, по-видимому, против этого не возражала. Не будучи от природы влюбчивым, он, однако, все больше пленялся и красотой, и другими качествами прекрасной сироты. Довольствуясь тем, что его терпят как спутника, он не пытался воспользоваться случаем, чтобы вернуться к предмету разговора, начатого им накануне.

В полдень они остановились в небольшой деревне, где все та же заботливая рука приготовила для них, а в особенности для леди Эвелины, все необходимое. Однако тот, кто сделал все это, оставался, к ее огорчению, невидимым. Беседа коннетабля Честерского, без сомнения, была чрезвычайно поучительной; но девушке в возрасте Эвелины простительно желание добавить к обществу опытного человека более молодого и менее серьезного спутника. Вспоминая, что до сих пор Дамиан де Лэси ежедневно являлся засвидетельствовать ей свое почтение, она удивлялась его отсутствию. Впрочем, это была лишь мимолетная мысль, означавшая, что она не настолько была восхищена нынешним собеседником, чтобы не подумать о приятной возможности иметь еще одного. Она терпеливо выслушивала все, что говорил коннетабль о рыцаре из знатного рода Гербертов, в чьем замке он предлагал остановиться на ночлег, когда кто-то из свиты объявил, что прибыл посланец от владелицы Болдрингема.

— Это тетка моего отца, — сказала Эвелина, вставая и этим выражая уважение к старости и к родству, требуемое обычаями того времени.

— Я не знал, — сказал коннетабль, — что у моего доблестного друга была такая родственница.

— Она — сестра моей бабушки, — ответила Эвелина, — знатная саксонская дама; но она не одобряла брачный союз с норманнской семьей и после замужества своей сестры ни разу с ней не виделась. — Тут ее прервало появление посланца, по виду — управителя из знатного дома; почтительно преклонив колено, он вручил письмо, тут же прочитанное отцом Альдровандом. Это было приглашение, написанное не на французском языке, на котором общались знать и дворянство, а на старом языке саксов, к которому, однако, примешались в то время и французские слова.

Если внучка Эльфреда из Болдрингема помнит, что в жилах ее течет саксонская кровь, и желает повидать старую родственницу, которая живет в доме своих предков и блюдет их обычаи, пусть проведет она эту ночь у Эрменгарды из Болдрингема.

— Вы, разумеется, отклоните это приглашение? — спросил коннетабль де Лэси. — Благородный Герберт ожидает нас и тщательно приготовил нам встречу.

— Ваше присутствие там, милорд, — ответила Эвелина, — более чем возместит мое отсутствие. Мне же подобает принять гостеприимство тетушки, раз она пожелала сделать первый шаг к примирению.

Чело де Лэси несколько омрачилось; ему редко приходилось встречать какое-либо сопротивление его желаниям.