Обручённая - Вальтер Скотт

Судя по торжественным приготовлениям, барон и сам придавал встрече немалое значение. Эвелине казалось, что он мог бы подъехать к воротам замка за пять минут, а уж если для их встречи необходим был шатер, то еще за десять минут какая-нибудь палатка могла быть доставлена из его лагеря и тут же установлена. Но коннетабль, очевидно, полагал, что встречу следовало обставить гораздо торжественнее; ибо спустя полчаса, после того как Дамиан покинул замок, не менее двадцати воинов и мастеров во главе с герольдом, чья одежда была украшена гербом рода Лэси, начали возводить у ворот замка одно из тех великолепных сооружений, какие можно видеть на турнирах и в других особо торжественных случаях. Шатер этот был из пурпурного шелка и украшен золотым шитьем и золотыми же шнурами. Вход в шатер обрамлен был шестью копьями, оправленными в серебро; воткнутые в землю попарно, они скрещивались вверху, образуя как бы три арки; наброшенная на них шелковая драпировка цвета морских волн красиво выделялась на фоне пурпура и золота.

Внутреннее убранство шатра, по свидетельству Джиллиан и других заглянувших туда любопытных, отличалось такой же пышностью. В роскошном изобилии были разбросаны восточные ковры и гобелены из Гента и Брюгге, а верх шатра, затянутый голубым шелком, изображал небесный свод и украшался солнцем, луною и звездами из литого серебра. Этот великолепный шатер был сделан для Уильяма из Ипра, который сказочно разбогател, командуя наемниками короля Стефана, и получил от него титул графа Албемарля; но потом, из-за превратностей войны, после одного из жестоких сражений, которых было так много во время междоусобной войны Стефана с императрицей Мод, или Матильдой, шатер достался де Лэси. Коннетабль еще ни разу им не пользовался, ибо богатый и могущественный Хьюго де Лэси в своих привычках был неприхотлив и скромен; тем больше удивил он на сей раз всех знавших его. С наступлением полудня он прибыл к воротам замка на великолепном коне; выстроив небольшой отряд слуг, пажей и конюших, облаченных в роскошные одежды, и став во главе их, он послал племянника известить владелицу замка Печальный Дозор, что покорнейший из ее слуг ожидает, чтобы та почтила его своим появлением у крепостных ворот.

Многим из бывших при этом зрителей подумалось, что хотя бы часть великолепия, отличавшего его шатер и свиту, коннетаблю следовало употребить на себя самого; ибо собственная его одежда была до крайности проста, а внешность не настолько привлекательна, чтобы не нуждаться в преимуществах, какие дает богатая одежда и украшения. Это стало еще более очевидным, когда он сошел с коня, ибо мастерское управление благородным животным придавало облику коннетабля достоинство, которого он лишался, покидая седло. Рост прославленного коннетабля едва достигал среднего, а телу его, хотя и крепкому, недоставало легкости и грации. Ноги рыцаря были кривоваты, что для седока являлось даже преимуществом, но не украшало его, когда он спешивался. Был у Хьюго де Лэси и еще один недостаток: нога, сломанная под упавшим конем, неудачно срослась из-за неопытности лекаря, и он прихрамывал. И хотя широкие плечи, мускулистые руки и могучая грудь указывали на силу, которую он часто проявлял, это была неуклюжая сила. Его речь и жесты обнаруживали человека, который редко говорил с равными себе и еще реже с лицами вышестоящими; они были отрывисты, решительны и даже суровы. По мнению тех, кто часто с ним общался, его проницательный взгляд и высокий лоб выражали достоинство и вместе с тем доброту; видевшие его впервые судили о нем менее благоприятно и усматривали в его чертах жесткость и вспыльчивость, хотя признавали, что все в нем говорит об отваге и воинской доблести. Ему было всего сорок пять лет; но тяготы войны и суровый климат добавляли к этому возрасту лет десять. Выделяясь среди своей свиты скромной одеждой, он лишь накинул короткий норманнский плащ на узкий замшевый камзол, надевавшийся обычно под доспехи, и поэтому кое-где потертый. Голову его прикрывала коричневая шляпа, в знак данного им обета украшенная веточкой розмарина; у кожаного пояса висел добрый меч, а также кинжал.

В такой одежде, но стоя во главе раззолоченной свиты, где каждый ловил его малейший взгляд, коннетабль Честерский ожидал появления леди Эвелины Беренжер из ворот ее замка Печальный Дозор.

О ее приближении возвестили звуки труб во дворе замка — подъемный мост был опущен, — и сопровождаемая празднично одетым Дамианом де Лэси, своими вассалами и слугами Эвелина во всей красоте своей появилась из древнего портала отцовского замка. Как подобало при ее недавней потере, она была в глубоком трауре и не надела никаких украшений, составляя этим разительный контраст с богатой одеждой своего спутника, сверкавшей драгоценностями и золотым шитьем; зато возрастом и красотою они подходили друг другу как нельзя более. Вероятно, последнее и вызвало восхищенный шепот среди зрителей; и только уважение к трауру Эвелины помешало ему перейти в громкие приветственные возгласы.

Едва прелестная ножка Эвелины ступила за частокол, служивший наружным ограждением замка, как коннетабль де Лэси шагнул ей навстречу; преклонив правое колено, он просил простить ему неучтивость, к которой вынуждает его данный им обет, и благодарил за оказываемую ему честь, которую он едва ли сумеет заслужить всей жизнью.

Этот поступок и эта речь, хотя и вполне согласные с духом романтической галантности того времени, смутили Эвелину, особенно потому, что почести воздавались ей при столь многочисленных зрителях. Она попросила коннетабля встать и не увеличивать замешательство той, кто и без того не знает, как уплатить ему безмерный долг своей благодарности. Поцеловав протянутую ему руку, коннетабль встал и попросил ее, раз уж она оказала ему такое снисхождение, войти в скромный шатер, приготовленный для встречи, о которой он просил. Эвелина ограничила свой ответ поклоном, оперлась на его руку и, оставив позади свою свиту, попросила сделать исключение для Розы Флэммок.

— Леди, — сказал коннетабль, — дело, о котором я вынужден столь поспешно говорить с вами, имеет весьма личный характер.

— Эта девушка, — ответила Эвелина, — самый приближенный ко мне человек. Ей известны все мои сокровенные мысли, и я прошу разрешить ей присутствовать при нашей беседе.

— Лучше было бы вести ее наедине, — сказал коннетабль, несколько смешавшись. — Однако ваша воля будет выполнена.

Он ввел леди Эвелину в шатер и попросил присесть на груду подушек, прикрытую роскошной венецианской шелковой тканью. Роза поместилась позади своей госпожи, опустившись на колени на тех же подушках, и приготовилась наблюдать прославленного военачальника и государственного мужа, радуясь его смущению, означавшему торжество ее пола. Она нашла, что его замшевый камзол и приземистая фигура мало соответствовали роскошной обстановке и еще менее — ангельской красоте Эвелины, второго действующего лица на этой сцене.

— Леди, — начал коннетабль после некоторого колебания, — я был бы рад облечь то, что имею вам сказать, в слова, какие всего приятнее дамам и каких в особенности заслуживает ваша несравненная красота. Но я слишком привык говорить в совете и в военном лагере, поэтому говорить умею только просто и прямо.

— Тем лучше я пойму вас, милорд, — сказала Эвелина и задрожала сама не зная почему.

— Итак, буду говорить прямо. Между вашим благородным отцом и мною шла речь о союзе наших двух домов. — Он остановился, желая или ожидая, что Эвелина что-нибудь скажет. Но она молчала, и он продолжал: — Если бы Богу угодно было, чтобы ваш отец, начавший этот разговор, сам и закончил его с обычной своей мудростью… Но что делать! Он ушел туда, куда суждено уйти всем нам.

— Ваша светлость, — сказала Эвелина, — должным образом отомстили за смерть своего друга.

— Леди, я всего лишь исполнил долг рыцаря, защитив девицу от опасности, долг одного из Лордов Хранителей Марки, защитив границу, и долг друга, отомстив за погибшего друга. Но вернемся к нашему делу. Мой древний и знатный род готов угаснуть. О дальнем моем родственнике Рэндале Лэси я говорить не стану; я не жду от него ничего хорошего, и мы с ним уже много лет в разладе. Мой племянник Дамиан подает надежды сделаться достойной ветвью нашего древа, но ему едва исполнилось двадцать лет и еще предстоит долгий и опасный путь рыцарского служения, прежде чем он сможет с честью выполнять семейные и супружеские обязанности. Мать его была англичанкой, и это, быть может, несколько затмевает блеск его герба; однако, будь он на десять лет старше, я именно для него просил бы о том счастии, о каком сейчас осмеливаюсь просить сам.

— Вы? Вы, милорд? Не может быть! — сказала Эвелина, стараясь, однако, чтобы ее невольное удивление не показалось обидным.

— Я не удивляюсь, — спокойно ответил коннетабль, который, разбив лед первого смущения, снова обрел свойственную ему твердость, — что вы изумлены этим смелым предложением. Моя внешность, быть может, не ласкает дамский взор, и я позабыл, да едва ли и знал, слова и фразы, ласкающие дамский слух. Но, благородная Эвелина, супруга Хьюго де Лэси станет одной из первых дам Англии.