Бюро Вечных Услуг - Иван Быков

– Две тысячи двенадцатого года.

Что-то, по всей видимости, было сказано не так: официант снова улыбнулся, но теперь как-то загадочно. Однако ответил весьма учтиво:

– Есть классик, резерв, ультра. От прохладной Патагонии до более теплой Мендосы. – И Нестор сдался – его дилетантизм умело разоблачили.

– В чем отличие? – униженно спросил он.

– В более теплом климате виноград сорта «мальбек» обретает достаточно насыщенный вишневый аромат. К северу появляются нотки малины, сливы. В провинции Мендоса в букете «Мальбека» проявляется ежевика…

– Что Вы посоветуете? – Нестор был совершенно беспомощен.

– Вы будете дегустировать с сырами твердых сортов? – поинтересовался официант.

– Нет, я предпочитаю мясо, – честно признался Нестор.

– Есть замечательный иберийский хамон, – обрадовался официант. – К нему отменно подходит «Мальбек» из северных регионов.

Нестор любезно согласился. Вот только, придавленный к стулу весом новой информации, забыл указать объем и поинтересоваться стоимостью заказа. Надо отдать должное официанту: он выбрал вино в средней ценовой категории. Правда, принес не бокал, а целую бутылку. В результате на столе подле Нестора оказалась бутылка «Alma Criolla Varietal» 2012 года. Вино имело восхитительный пурпурный цвет – в памяти Нестора мгновенно возник Кир в зеленом халате, опоясанный наставническим пурпуром. «Надо будет хоть раз посидеть с Наставником здесь, а не в «Варяке», – подумал Нестор и тут же твердо решил угостить Кира «Мальбеком» из аргентинской провинции Мендоса.

Бокал, наполненный пурпурной влагой, рулетики хамона, проткнутые деревянными вилочками для канапе, – этот натюрморт наделял конкретную минуту жизни глубочайшим и таинственным смыслом. Велика власть твоя, могучий Дионис!

Нестор достал предусмотрительно захваченный из дому томик Нидзё, раскрыл «Непрошеную повесть» где-то посередине и приготовился ждать. До встречи оставалось около получаса.

24

Нестор часто сожалел о том, что так и не сумел одолеть изучение японского языка. Впервые язык Страны восходящего солнца привлек его внимание еще в детстве. Лет в десять Нестор расправился с последними имевшимися в доме Стругацкими и требовал «еще книг». Отец предлагал других авторов на выбор, но Нестор жаждал братьев. Вот тогда мальчик и поинтересовался у отца, в чем секрет писателей, почему их книги заставляют смотреть на привычные вещи под непривычным углом – прозвучать это могло иначе, но смысл вопроса был именно таков. И тогда Нестор узнал, что один из любимых авторов, Борис Натанович, был астрономом, а другой, Аркадий Натанович, был востоковедом, переводчиком с японского языка.

– Понимаешь, – поучал тогда отец, – наш язык отражает наши мысли. Согласись: люди же думают по-разному? По-разному. И народы думают по-разному. И различие это тем больше, чем меньше друг на друга похожи языки этих народов. А ведь твои мысли – это твоя душа. Знание чужого языка открывает тайники чужой души, ее мелкие изгибы. Японский язык весьма отличается от нашего. Он во многом совсем-совсем другой. И если Аркадий Натанович знал японский, переводил с него, то представляешь, какие новые горизонты открывались его воображению?

Отец рассказывал об утонченной японской поэзии, о невозможности переводов, которые отображали бы всю гамму значений и смыслов японского оригинала. Нестор узнал об иероглифах, «буквах»-словах и даже «буквах»-предложениях. Отец рассказал о недоступных европейскому человеку динамике созерцания и статике действия. О том, что жители Японии изучают не один, а несколько алфавитов. А записи ведут не слева направо, а сверху вниз.

И Нестор загорелся японским. В школе в то время работал кружок японского языка. Совершенно бесплатный, в рамках программы, связывающей города-побратимы. Занятия раз в неделю вел настоящий японец, что само по себе было замечательным приключением. Кроме того, школьникам, посещавшим кружок, презентовались всякие ценные для детей безделушки: наклейки, ручки, значки, кепки. Нестор записался в кружок, работавший уже полгода, быстро догнал ребят-японистов, обогнал их и даже стал старостой группы. Спел в составе хора трогательную японскую песню на линейке, рассказал на 9 мая душещипательную историю про девочку из Нагасаки, пораженную лучевой болезнью и мастерившей журавликов-оригами. На этом увлечение японским языком благополучно закончилось.

Но почтительное и крайне любознательное отношение к японской культуре жило в душе Нестора по-прежнему. Он перелистывал иногда сборники песен «Манъёсю» и «Рёдзин хисё», знал наизусть несколько хокку Басё, Тиё, Сики, одно-другое танка из Сайгё и Цураюки. Нашел в сети и сохранил на диске десяток видеофайлов с записями театральных постановок Кабуки, Но и кукольного театра Дзёрури. Перечитал немало классических японских повестей периода войны сёгунов из домов Тайра и Минамото (авторов этих повестей сейчас бы не смог назвать ни при каких обстоятельствах). Конечно же, имел в библиотеке томик Акутогавы Рюноскэ, где на полях оставил множество пометок и ремарок. Не меньше ремарок было сделано на полях томика Ямомото Цунэтомо – это уже в период увлечения восточными единоборствами. А также Нестор мог сутками напролет смотреть фильмы Акира Куросавы или мультфильмы Хаяо Миядзаки. В последнем случае ему компанию могли составить Нина и Антон, но не часто и крайне избирательно. Такое увлечение японской культурой никак нельзя было назвать глубоким, но большего погружения в необычную, неведомую ментальность островного народа совершить было невозможно без знания языка.

Вот и сейчас, сидя за столиком в винном баре на втором этаже «Дома Диониса», потягивая аргентинский «Мальбек», Нестор читал в переводе очередной свиток фрейлины японского императора, повествующий о нелегкой судьбе придворной дамы тринадцатого столетия. Его мысли сплетались в замысловатые вензеля, пронзая времена, народы, их культуры и личные переживания. Нестор думал о том, что слагать ренга было для Нидзё такой же жизненной потребностью, как хлестать самогон-виски для англосакса. Только так могла фрейлина закрепить собственный социальный статус, остаться при дворе, а значит – выжить там, где смерть была нормой и даже наградой; только благодаря градусу в жидкости племя других, западных, островитян могло жить в условиях пандемий. Мы зависимы. Все зависимы. От химических процессов, протекающих в организме, от данных обещаний, от космического ритма.

– Привет, – совсем не официально и буднично прозвучало над головой.

Нестор очнулся. Глянул снизу вверх. Соня. Не та, которую он имел счастье лицезреть у ночного костра в наведенном специалистами Раджаса сне-мороке. Не та, которую он запомнил по событиям минувших месяцев. Не юная, задорная, интеллектуальная, пробирающая до самых основ яркой сексуальностью блондинка из свиты Семена Немировича Волха. Нет, перед Нестором стояла блеклая, «не первой свежести» проститутка в соответствующем наряде. Вернее, наряд был обычным – юбка, может, лишь чуть короче, чем следовало; топ, под которым угадывалось отсутствие бюстгальтера, – но на Соне, на этой, теперешней Соне, все это смотрелось не провоцирующе, как прежде, а пошловато и дешево. Глаза ее, прежде большие, карие, выразительные, теперь погасли и серели над припухлыми щеками. И вообще, девушка – хотя вряд ли бы кто-то нынче обратился так к этой женщине – выглядела подержано и глядела безразлично.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});