Милиция плачет - Александр Георгиевич Шишов

за ним округлялся взрывом яркого, пронзительно-голубого света свободного, вольного простора Потёмкинской лестницы.

Этот воздух был особенный — звонкий, чистый, будоражащий.

Бульвар. Грот. 1963 год. Саша Шишов

Время пролетело незаметно, выделив нам совсем немного из своих запасов для набросков будущих шедевров. В том, что это будут шедевры, мы, вдохновленные новым ви́дением мира, нисколько не сомневались. Пора было в школу. По очереди, отряхнувшись после сидения на пыльных камнях, мы начали спускаться. Мосик шёл впереди, ступая уверенно, как по лестнице, с каждым шагом всё дальше и дальше отдаляясь от меня. Серпантин спуска вальяжно огибал грот, и маячившая спина Мосика быстро исчезла за поворотом.

И тут я услышал его крик. Он что выкрикнул, очень громко и непонятно.

Ускорившись, я вышел из-за поворота и увидел, как Мосик быстро-быстро, переступая по выглядывающим из-под воды камням, добежал до края бассейна, подпрыгнул, зацепился за известняковый декоративный край бордюра и, стремительно перебирая ногами по бетонной стенке бассейна, подтянулся, лёг животом на парапет, перекинул ноги и исчез.

Наблюдая за его стремительным бегством, я успел спуститься к воде и осторожно ступая, встал на первый камень в гряде неустойчивой, качающейся переправы через бассейн. Отыскав глазами следующий и попробовав его ногой на прочность, я только собрался было на него ступить, когда услышал голос:

— Иди сюда, я тебе помогу.

Над парапетом, там, где последний из надводных камней упирался в стенку бассейна, возвышался милиционер и приветливо улыбался. Медленно, шаг за шагом, стараясь не упасть, я ступил на последний камень и посмотрел вверх. Милиционер продолжал улыбаться, блестя золотой коронкой в ряду крупных жёлтых зубов и, протянув мне руку, сказал:

— Держись крепче.

Моя рука исчезла в рукопожатии его широкой, жёсткой ладони. Почувствовав надежный захват, я оторвался от шаткого камня и, упираясь ногами в стенку, стал подниматься вверх. Вторая рука была занята альбомом, но поравнявшись с краем парапета, я попытался локтем зацепиться, чтобы помочь доброму милиционеру.

Но в помощи он не нуждался. Подняв меня на приличную высоту над водой, он разжал пальцы… Не имея ни опоры, ни возможности за что-то уцепиться, судорожно скользя ногами по вертикальной стенке бассейна и беспорядочно размахивая руками, я вместе с вылетевшими и разалевшимися из папки рисунками рухнул в бассейн.

Можно сказать, что мне повезло — я не попал на камни, с которых неминуемо свалился бы в холодную воду. Неимоверным образом вывернувшись в воздухе, я встал на дно бассейна двумя ногами, балансируя и скользя на многолетней подводной грязи, мутным облаком поднявшейся на поверхность.

Было неглубоко, меньше чем по колено. По поверхности плавали мои рисунки. Судорожно, так и не выпустив, я сжимал в руке пустую папку.

— И чтобы я тебя больше здесь не видел. Понял? — прорычал сверху милиционер, не переставая улыбаться, оскалив ещё шире свои, как говорил Мосик, с «фиксой» жёлтые лошадиные зубы.

Я промолчал.

— Ты понял? Я тебя запомнил, — грозно проговорил он и тяжёлым ненавидящим взглядом осмотрел меня с ног до головы.

— Понял, — выдавил я из себя, чувствуя, как подступают слёзы обиды и бессилия.

Я осязаемо почувствовал, что вместе со следующим моим словом предательски покатится из глаз.

— Повтори, — продолжал нависать надо мной милиционер, выговаривая по слогам каждое слово, — я больше не буду.

Сделав глубокий вдох, чтобы удержать готовые брызнуть слёзы и, проглотив подступивший к горлу комок, с ненавистью переведя взгляд из-под ног с мутной, чёрной водой на своего мучителя, я повторил в надежде, что после этого он наконец-то уберется:

— Я… больше… не буду…

Голова милиционера залилась довольным смехом и исчезла за парапетом. Я остался стоять в растерянности по колени в грязной и холодной воде, рассматривая плавающие белые листки бумаги. По щекам текли слёзы. Растерев шершавым рукавом пальто лицо, скрывая следы своей слабости, я неторопливо взялся обходить бассейн, собирая разлетевшиеся рисунки.

Над бордюром бассейна появилась голова Мосика, до смешного напомнившая уморительную, взъерошенную, любопытную обезьянку. Обезьянка заговорила человеческим голосом:

— А ты почему не побежал? Я же тебе кричал.

Я продолжал бродить по бассейну, поднимая и отряхивая от воды листки.

Мосик не унимался:

— Я же тебе русским языком кричал. Шухер. Мусор. Ты что не понял?

Я встряхнул последний мокрый рисунок, вложил его в папку и, не поворачивая к Мосику своё красное заплаканное и растёртое лицо, пробурчал:

— Теперь понял… Мусор.

6. Долгий путь домой

6.1. Руководитель практики, или Силы трения

Как Шура и обещал коменданту, в Харьков приехал руководитель нашей практики. В понедельник, собравшись в одной комнате, мы шумно рассаживались по кроватям, стульям и тумбочках пока он, нервно рассматривая свои бумаги, терпеливо ожидал, когда мы устроимся и успокоимся. Я его, конечно же, видел раньше, на кафедре, но никогда не сталкивался ни по учебе, ни по диплому. Кто-то из ребят был с ним знаком, и он радостно их приветствовал. До Нового года оставалось меньше недели, и ему было трудно сделать вид, что он рад этой командировке. Самое вероятное, что до кафедры дошла запоздалая информация о наших проблемах при заселении, и его направили разобраться на месте. Но когда это было? Мы тут уже старожилы, пора закругляться и думать об окончательном и бесповоротном возвращении на родину, в Одессу. Стараясь не напрягать связки, тихим, упавшим голосом он поставил нас в известность, что его направили в Харьков до конца практики с целью контроля выполнения заданий по дипломным работам и, самое главное, для обеспечения порядка среди студентов нашего института в дни и ночи празднования Нового года. Другими словами, делать ему здесь нечего, а сидеть на Новый год в Харькове придётся.

Не выходя уже который день из образа сына матерого контрразведчика, я решил повнимательней присмотреться к новоприбывшему товарищу «из центра». Первое впечатление самое верное. И что же? Я был поражён — более несчастного человека я давно не видел. За неделю до Нового года его посылают в командировку. Дома, судя по обручальному кольцу, его ждёт семья. Кольцо обыкновенное, толстое, какое продают в отделе для новобрачных в центральном универмаге по справке из Дворца бракосочетаний для вступающих в брак впервые. Купить другое, более оригинальное, или не хватило фантазии, или нет блата. Какое кольцо надели, такое и носит.

Разговаривая, он старается кольцо по привычке прокручивать, но оно плотно, неподвижно сидит на безымянном пальце. Поправился, видимо, совсем недавно. Защитился, получил доцента, перестал нервничать, повысил свое благосостояние, жизнь