Хлорофилия - Андрей Викторович Рубанов

опять налил себе и с нажимом произнес:

– Выпей.

Савелий перевел взгляд на красное яблоко. Оно было здоровым. Все остальное – скатерочка, дыхание сидящего напротив нетрезвого товарища, сам воздух кухоньки – больным.

– Я уже пил сегодня, – ответил он. – Больше не хочу. Зачем звал?

Гоша Деготь зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул. Савелию стало его жаль. Все-таки, наверное, Гоша был боец и бился, как умел. Изо всех сил. Но вышло так, что силы кончились.

– Прости, – пробормотал Гоша. – Ничего особенно не случилось. Просто захотел… не знаю… посидеть, поболтать… Черт знает что творится… В общем… – Он встал, опять сел, схватился за бутыль, потом решительно ее отодвинул и посмотрел на Герца. Устало и затравленно.

– Тяжко тебе, – осторожно заметил Савелий.

Неожиданно Гоша злобно захохотал.

– Мне? Я в порядке. У меня есть вот это. – Он показал на бутылку. – Это тебе, Савелий, тяжко. У тебя этого нет.

– Не имею потребности.

Гоша сощурился:

– Это меня и пугает.

– Ты о чем?

– Выпей. С товарищем и коллегой. Выпей.

– Не буду.

– Выпей! – крикнул Гоша и сильно двинул к Савелию стакан. – Просто выпей, и все.

Несколько мгновений Герц сидел без движения, потом в два больших глотка исполнил просьбу.

– Доволен?

Гоша Деготь не сводил с него глаз. Процедил:

– Пока не знаю. Подождем.

– Ничего не выйдет, – усмехнулся Герц. – Я чистый.

Гоша молчал, тяжело сопел. Савелий вдруг расслабился – или алкоголь его расслабил, – хлопнул приятеля по плечу:

– Успокойся. Ты позвал меня проверить, не жру ли я мякоть стебля?

– Нет, – тихо ответил Гоша и опустил глаза. – Не за этим.

– Тогда зачем?

– Я же сказал: посидеть, поболтать.

– Тогда давай болтать.

– Мы уже это делаем.

Гоша ухмыльнулся. Взъерошенный, тощий, плохо выбритый. Жертва древней, как мир, болезни. «Будь я его женой, – подумал Савелий, – я бы тоже устраивал скандалы. И в конце концов ушел бы. В доме грязно. Пыль. Пахнет едой. Дурной, жирной едой. Когда в доме пахнет едой – это несовременно, это мешает персональному комфорту. Сколько пропивает этот бывший баловень фортуны, автор бестселлера «Я ваш сосед»? Алкоголь стоит больших денег. В наши времена пьянство – недуг богатых. Как триста лет назад – подагра. Бледные граждане не пьют водку, у них есть мякоть стебля».

– Кстати, – заявила жертва недуга богатых, – передай нашим, что я не пойду на банкет.

– Пойдешь, – отрезал Герц. – И не просто пойдешь. Ты пойдешь трезвый, в смокинге и с супругой. Все идут – и ты пойдешь.

Гоша покачал головой и грубо выругался.

– Пойдешь, – спокойно повторил Савелий и закинул ногу на ногу. – Таково распоряжение шефа.

– По хер мне распоряжения шефа, – так же спокойно парировал Гоша. – У шефа пластмассовая задница и резиновый желудок. Шефу сто лет, он живет в своем мире…

– Ошибаешься, – произнес Герц. – Теперь шеф – я. А мне всего пятьдесят, и моя задница натуральная.

Вопреки ожиданиям Гоша Деготь отреагировал вяло. Всего лишь молча кивнул. «Даже не поздравил, – подумал Герц. – Тоже мне, товарищ. Впрочем, что взять с пьющего?»

Он воодушевился и продолжил:

– Более того, господин Деготь, именно с банкета начнется твоя новая жизнь. Я загружу тебя работой так, что у тебя не останется времени на водку. Ты станешь моей правой рукой.

– А Варвара – левой, – тусклым голосом сказал Гоша.

– Нет. Варвара займется финансами.

– Ах да. Разумеется.

– Через два года ты переедешь отсюда в приличное место. Гарантирую. Допустим, в башню «План Путина». Куда-нибудь на шестьдесят восьмой. И это будет только начало. Мы перестроим работу. Мы станем более развлекательными, цветными и веселыми. Тираж поднимется. Рекламные поступления возрастут. Мы с тобой, дружище, оставим внукам резиденции в пятнадцать залов на восьмидесятых уровнях…

– Внукам? – иронично спросил Гоша, пододвигая к себе бутылку. – У тебя и детей-то нет.

– Надеюсь, будут.

– Что ж, отличный план. Варвара знает?

– Еще нет.

– Она будет рада.

– Я тоже так думаю.

– Только это ничего не изменит.

– А что должно измениться?

– Ничего, – сурово произнес Гоша. – Это я так. Нахожусь под впечатлением беседы с матерью моих детей. Женщины – особенные существа. Они никогда не хотят ничего менять. Они принимают мир таким, какой он есть. Они адаптируются. И требуют того же от своих мужчин. Ты очень изменился, Савелий. Я помню тебя другим. Ты был злой. Ты хотел что-то изменить. А теперь у тебя есть твоя Варвара, и она переделала тебя…

– Прекрати.

Гоша ухмыльнулся:

– Прекратить? Ты еще скажи, что я наношу вред твоему персональному психологическому комфорту.

– Не в этом дело. Просто Варвара тут ни при чем.

Гоша вдруг послушно кивнул:

– Ты прав! Извини. Варвара ни при чем. – Он провел ладонью по лицу. – Не слушай меня. Видишь ли, Савелий… Не знаю… Надо как-то… Я всегда тебя любил. Ценил и уважал. Я хочу, чтоб ты это знал. Я журналист, но я – неконтактный человек, одиночка, вокруг меня всегда было мало людей… У меня близких – дети… ты… и все. Понимаешь?

– Понимаю, но не до конца. К чему ты клонишь?

– Ни к чему! – крикнул Гоша. – Просто мне нужно, чтобы ты именно сегодня от меня это услышал.

– Что-то случилось?

– Ничего. Абсолютно ничего. Кстати, ты… В общем, прими поздравления.

– Я не хотел, – деловым тоном сказал Савелий. – Но старик настаивал.

– Старик – он, да… – пробормотал Гоша. – Он кого угодно… Ты – шеф, это прекрасно, это первоклассная новость… Это лучшее, что можно представить. Особенно сегодня. Это счастье. Это мне знак…

«Сколько он выпил?» – подумал Герц. Не удержался, протянул руку и взял яблоко. Тут же крупно вздрогнул – оно оказалось декоративным, пластиковым.

– Мне пора.

Гоша Деготь вздохнул:

– Посиди еще минуту. Просто посиди. Ты хороший человек, Савелий. Завтра все будет по-другому. Для тебя и для меня. Ты станешь шефом, а я… – он помедлил, – ну, тоже, наверное, стану кем-нибудь… В любом случае жизнь продолжается. Трава растет, контора пишет. Китайцы работают. Никто, так сказать, никому ничего. Ты прости меня, ладно?

– За что?

– За все. И жену мою прости. Она немного несдержанная женщина, но она права. Я слабак, сам себя загнал в угол.

– Поедем со мной, – предложил Савелий. – Переночуешь у меня. Ты мне совсем не нравишься. Напьешься сегодня – утром будешь страдать. А завтра –