Хлорофилия - Андрей Викторович Рубанов

дела и соберите людей. Всех. Врачей, волонтеров, санитаров. Срочно. Через десять минут, здесь, на крыльце.

– А что случилось?

Савелий подумал – говорить или не говорить и если говорить, то как? – и коротко объявил:

– Люди погибли.

Женщина закрыла ладонью рот.

– Остальное скажу, когда все соберутся… – Он не сдержался и выкрикнул: – Идите! Быстрее!

Лаборантка кивнула и убежала.

«С женщинами будет проще, – подумал он. – Женщины сделают все, о чем я их попрошу. Что касается мужчин, их будем вразумлять старым добрым способом – держа палец на спусковом крючке. А может, доктор Смирнов был прав и хороших людей больше, чем кажется? И не будет никакой паники, попыток захвата вертолета или вездехода. Впрочем, все равно. Я готов к любому варианту. Если надо, буду угрожать, кричать и стрелять. Доктор говорил, что хочет вытащить всех. Значит, надо вытащить всех. Тех, кто наполовину человек, и на четверть человек, и почти уже не человек. Всех.

Мне все равно, как я себя чувствую. Мне наплевать, какой у меня диагноз. Мне все равно, на солнце я или в тени.

Мне все равно, кто я. Стебель, животное, гомо сапиенс. Травоед, людоед, бледный или наоборот. Я становлюсь человеком каждый раз, когда совершаю человеческий поступок. И пока у меня есть разум и сердце, я буду пытаться совершать такие поступки каждый день, каждую минуту.

Мне все равно, кем я буду завтра. Тем более послезавтра. Если сегодня я человек, я сделаю все, чтобы им остаться.

Я пока человек. Человек».

У входа в больницу он опять столкнулся с той же лаборанткой.

– Я уже, – торопливо запричитала она. – Я почти всем сказала… Скоро соберутся… Но сюда нельзя в грязной одежде…

– Моя жена, – произнес Савелий. – Как она?

– Все в порядке. И с мамашей, и с новорожденным. Прекрасный мальчик, абсолютно здоровый… У вас кровь по лицу течет.

– Ничего, – сказал Савелий. – Вы уверены, что ребенок здоров?

– Еще бы. Розовый, голосистый. Почти четыре килограмма.

– И что мне теперь делать?

Нехудая белая баба заплакала:

– Радоваться.