Парковая зона - Аркадий Макаров

Шли куда-нибудь на бережок, и там под шелест ивняка и птичий щебет распивали вино.

Отцам смотреть было некогда, а от матерей какая угроза? С мужьями бы справиться!

После вина ребята обычно «на спор» дрались, молодо и азартно до первой крови, соблюдая теперь уже забытое русское правило: лежачего не бить.

Надравшись, садились играть в очко. Кому везло, а кому и нет. На все нужна удача.

Так вот, с поджога мостов и началась новая Ивана Метелкина жизнь. Позже он понял, что не с этого надо было начинать…

Оставив короткую записку своим родным, чтобы они не очень-то беспокоились, вчерашний выпускник налегке, в ременных сандалиях, в старой вельветовой курточке и в модной тогда кепке-восьмиклинке подался в город Талвис на маленьком пассажирском автобусе, еще не представляя толком маршрут своего дальнейшего путешествия.

Если бы молодость знала, если бы старость могла…

Ныряя в лощины и перелески и снова выныривая, жесткий, трескучий и дребезжащий всеми суставами, наш российский дилижанс кое-как доковылял до железнодорожного вокзала.

Натянув до бровей свой кепарь-восьмиклинник, сунув руки в карманы и сделав как можно более свободной и независимой свою походку, Иван встал в очередь к билетным кассам, размышляя, каким поездом удобнее добраться до веселого Зурбагана – в город Сумгаит на «великую комсомольскую стройку», которая ну никак не могла без него осуществиться.

Новороссийский поезд на юг уже ушел, оставалось дожидаться поезда на Воронеж, а там с пересадками через Харьков и далее. Авось успеет! А куда успевать, когда вся жизнь впереди?! Вещей у Ивана не было, а налегке и пешком добраться можно, беспечно думал он, стоя у билетной кассы.

– Эт-та… Бухать будешь? – прямо перед путешественником Метелкиным откуда-то выскочил, приплясывая и нехорошо ломаясь, малый примерно того же возраста, с резко очерченными губами и тонким с горбинкой носом на смуглом, неизвестных кровей лице. В руках он держал приличных размеров чемодан из темно-коричневой фибры с маленьким висячим замочком и был одет в яркую, расстегнутую до брючного ремня клетчатую рубашку из плотной фланели.

Парень, видно, тоже собрался на комсомольскую стройку, а попутчик в дороге никак не помешает. Он был свой в доску и не мямля, одним словом, «чайник битый», а к этой категории людей Метелкина всегда тянуло.

Иван, замешкавшись, растеряно полез в карман, соображая, какая доля с него причитается на выпивку, хотя пить ему вовсе не хотелось.

– Не елозь! Хрусты у меня есть! – парень вытащил из кармана горсть измятых рублевок, придавив чемоданом ноги Метелкину. – Паси, в смысле – карауль! Я в магазин отвалю, ага! – повернувшись и прорезав толпу скучающих пассажиров, он торопливо нырнул в раскрытую дверь вокзала.

Чемодан стал заваливаться набок, и Метелкин едва успел его подхватить.

На подходе к кассам с громоздким багажом стоять было неудобно, и бондарский пилигрим, замешкавшись, соображал, куда же получше поставить этот проклятый сундук.

«Есть же хорошие, доверчивые люди! Вот так, не зная человека, оставляют ему спокойно вещи на хранение. Может быть, внешность у меня слишком колхозная, а может, парень этот плохих людей не встречал?..» – думал Иван про себя, волоча обеими руками чемоданище в угол вокзала, подальше от посторонних лиц.

Вдруг чья-то рука, сильно дернув за ручку фибрового чудовища, мертвой хваткой потянула чемодан на себя, да так неожиданно, что Метелкин чуть не упал, и испугано дернулся назад. «До чего же обнаглели воры, уже из рук норовят вырвать, как волки голодные. И милиции не боятся!»

Иван руками еще крепче впился в жесткую, обтянутую кожей ручку: «Нет, пусть убивают, а вещи я не отдам! Мне как порядочному человеку доверили. Не пущу!»

Возбужденная, раскрасневшаяся женщина с криком «Вот он! Вот он! Милиция!» стала колотить по мальчишеской спине одной рукой, а другой – рвать к себе багаж.

Вдруг кто-то сильный встряхнул Ивана за шиворот так, что у него с головы слетела кепка, и он машинально нагнулся, чтобы ее подхватить. Но тут же, сбитый с ног, очутился лицом вниз на кафельном полу.

Подняться он уже не смог. Его шея была придавлена ребристой подошвой армейского сапога, дегтярный запах которого Метелкин запомнил на всю жизнь.

Краем глаза он увидел синие милицейские галифе, щеки которых самодовольно и важно раздувались по бокам у стоящего над ним блюстителя порядка.

Для острастки пнув парня под ребра тупым и тяжелым носком, милиционер приказал Ивану встать и, заломив ему руки за спину, стал толкать вперед.

Женщина, волоча по полу чемодан и всхлипывая, тоже последовала за ними.

У Ивана от животного страха перед милицией сразу заныло под ложечкой.

Перед его глазами встало одутловатое плачущее лицо бондарского дурачка Коли «Покажи Ленина», который после встречи с милицией стал настолько тихим, что скоро затих насовсем.

Коля родился в рубашке.

Его появление на свет совпало с годом Красного Произвола на Талвисе. Вовсю шла коллективизация. Уже начались головокружения от успехов, а кое-где даже обмороки. В Бондарях стоял голод.

Осерчавшие на власть вольные бондарские девки на скудных посиделках распевали частушки про новые порядки. С особым рвением пелась такая:

«Под телегу спать не лягуИ колхознику не дам,У колхозного советаИ физда по трудодням!»

Наверное, потому, что бондарцам за трудодни ничего не причиталось.

Лампочка Ильича еще не горела, а керосин в цене стоял выше овса, поэтому в долгих осенних потемках невзначай делали детей.

В гинекологическом отделении бондарской больницы только разводили руками: «Экая прорва изо всех щелей лезет!»

Санитарка тетя Маша, выгребая из палаты мерзкие человеческие остатки и всяческие лоскуты жесткой березовой метлой, наткнулась на красный шевелящийся комок, который в страшном предсмертном позевывании уже беззвучно открывал и закрывал беззубый, по-старчески сморщенный рот.

Медицинские работники, видно, не доглядели, и какая-то ловкая девка, быстро опроставшись, выскользнула за двери, оставив в розовой пелене свой грех.

Даже в нормальное время лишние рты в Бондарях особо не жаловали, а теперь и подавно. К тому же – выблядок. Все равно его или подушкой задушили бы, или приспали. А так – вольному воля!

Добрая тетя Маша Бога боялась, а свою совесть – еще пуще, поэтому, наскоро обложив младенца ватой, кое-как запеленала в холщевую тряпицу, попавшуюся под руку, и унесла находку домой.

Дома она сунула мальца в теплую горнушку [1] русской печи, где обычно сушились валенки или другая обувь.

Таким образом, малец и прижился на этом свете.

У тети Маши была коза, и добрая женщина, перед тем как подоить ее, подсовывала под мохнатое брюхо животного малыша, и тот сноровисто хватал длинную, как морковь, сиську и, сладко чмокая, высасывал почти все ее содержимое. Наевшись, он отваливался от этого рога изобилия и мгновенно засыпал. Поэтому у тетки Маши особых проблем с новым жильцом не было – расти!

И парень рос, и вырос.

Коля был тихий, улыбчивый и счастливый, как будто только что нашел денежку. Правда, не разговаривал, только понятливо кивал головой, кивал и улыбался.

Тетя Маша обихаживала и обстирывала его, как могла.

Коля в школу не ходил и работал по дому, управляясь с нехитрыми крестьянскими делами. Управившись, спокойно посиживал на дощатой завалинке, кивая головой и улыбаясь каждому встречному.

Из-за умственной отсталости в колхоз его не записывали, а тетя Маша, жалея парня, и не настаивала.

Так и жили они – с огорода да с небольшой санитарской зарплаты.

Все было бы хорошо, только спрямляя дорогу на Талвис, перед тети Машиным домом насыпали «грейдер», и дощатые «полуторки» со «Студобейкерами», крутя колесами, пылили мимо.

Ошалелый Коля тоже крутил головой туда-сюда, туда-сюда.

Шоферы частенько брали Колю в рейс и постепенно приучили его к вину и другим нехорошим делам.

Теперь он уже не сиживал под окнами, а ошивался возле районной чайной в ожидании веселой шоферни.

Многие помнят, что обычаи на дорогах в то время были много проще, ГАИ в районе не было, а милиция к шоферам не цеплялась, пользуясь их услугами – кому топку подвезти, кому на новостройку леса.

Потому, обедая в чайной, удалая шоферня перед дальней дорогой, не стесняясь, пропускала через себя стаканчик-другой, оставляя щепотку и Коле.

Как известно, курочка по зернышку клюет, и сыта бывает.

Коля имел совесть, и просто так руку не тянул – своё он отрабатывал.

Соберется, бывало, шоферня в чайной, подшучивает и подтрунивает над буфетчицей, а Коля тут как тут. Улыбается и кивает головой. Ему кричат: «Коля, покажи Ленина!»

Коля, смущенно зардевшись, медленно расстегивал ширинку, доставал свой возмужавший отросток, раскапюшонивал его и показывал по кругу – нате вам, вот он – Ленин!