Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

Стояла чудесная ласковая погода. Королев был в прекрасном, умиротворенном настроении.

– Решил вот к вам заглянуть, – сказал он, улыбаясь, Карпову, который встретил его у проходной, из чего можно было сделать вывод, что у Карпова есть свои информаторы в Подлипках, а значит, он мужик деловой...

– Смотрите, какая красота, – продолжал Сергей Павлович, – какой воздух чудесный! Тишина, покой. Эх, сбросить бы мне годков надцать... Непременно в космонавты бы пошел...

Но очень скоро благодушие Королева испарилось. В окружении целой свиты местного начальства, врачей и хозяйственников он с пристрастием осмотрел классы для занятий, лаборатории, стенды и тренажеры.

– Неплохо, – подвел итог Сергей Павлович. – На первых порах неплохо, но надо думать, что делать дальше. Без «заделов» нужного хода вперед не получится. Нам с вами большая работа предстоит, дорогие товарищи. И чем дальше, тем работы будет все больше...

Прощаясь, он пригласил космонавтов к себе, в конструкторское бюро.

Поехали в субботу – все-таки дел у Главного поменьше. Сергей Павлович встретил их в обычной своей манере сдержанного радушия. И снова внимательно их разглядывал. Расспрашивал, кто, где и на чем летал. Потом сам начал рассказывать. Говорил о возможностях ракетной техники сегодня и завтра, о многодневных космических экспедициях и больших исследовательских станциях на орбите. Увлекся сам, сдержанность его пропала, жестикулировал, улыбался...

– А теперь пошли в цех, – закончил Главный конструктор.

Притихшие, тесной группкой вошли они под гулкие своды огромного цеха, на стапелях которого стояли блестящие, еще без обмазки, шары спускаемых аппаратов будущих «Востоков». «Как зачарованные, разглядывали мы еще невиданный летательный аппарат, – вспоминал эту встречу Юрий Гагарин. – Королев сказал нам то, чего мы еще не знали, что программа первого полета человека рассчитана на один виток вокруг Земли».

Они стояли и смотрели на корабль. И все они думали тогда об одном: ведь никакая сила в мире не остановит теперь этого человека и полет в космос действительно будет! И будет скоро!

– Ну, кто хочет посидеть в корабле? – весело спросил Королев.

– Разрешите мне, – Гагарин шагнул вперед, нагнулся, быстро расшнуровал, сбросил ботинки и в носках стал подниматься по стремянке к люку.

Королеву очень понравилось, что он снял ботинки...

Потом, через много лет, часто писали, что Гагарин был первым человеком, примерившим кресло космического корабля. Испытатели не раз его примеряли, Королев тоже часто сидел в кресле. Однажды он вылез из корабля и, весело оглядев сборщиков, сказал:

– А ведь неплохо!

Арвид Владимирович Палло, начавший работать с Королевым в РНИИ, вспоминал, что еще во время монтажа двигателя на ракетоплане Сергей Павлович обязательно лично проверял, удобно ли работь в кабине, «обживал» эту кабину.

– Эта черта сохранилась у него на всю жизнь, – писал Палло, – через много лет он так же обживал рабочие места космонавтов в спускаемом аппарате «Востока», «Восхода», бытовых отсеках и макетах новых изделий...

Это запомнил и Владимир Иванович Зуданов, бывший старший мастер и начальник цеха сборки:

– Королев садился в кресло пилота и просил, чтобы в течение 30-40 минут никого не было, потом вызывал ведущего инженера Евгения Александровича Фролова и спрашивал:

– Ты лично сколько времени отсидел в аппарате?

Ведущий отвечал, что ему некогда. Сергей Павлович распекал его за то, что при такой компоновке кресла больше суток в корабле трудно находиться.

Но дело не только в контроле Главного над компоновкой. В конце концов, он мог пригласить специалистов по эргономике и инженерной психологии и они все досконально исследовали бы. Тот же Фролов, который вместе с Феоктистовым подал заявление с просьбой зачислить его в отряд космонавтов, утверждает:

– Все дело в том, что Королев очень хотел сам полететь в космос, как ни фантастична эта идея. Особенно после полета Гагарина. Он прямо об этом говорил несколько раз.

Главный конструктор скафандров и систем жизнеобеспечения Семен Михайлович Алексеев рассказывал мне, что Королев по давней дружбе просил сделать ему космический скафандр.

Николай Петрович Каманин отмечает в своем дневнике, что, когда незадолго до старта Быковского и Терешковой Сергей Павлович заболел на космодроме воспалением легких и он пришел уговаривать его лечиться, Королев ответил:

– Я, между прочим, хочу еще и в космос слетать, а ты, Николай Петрович, забюрократился. О летной работе и не думаешь...

«Я... понимал, что в принципе СП прав, – записал Каманин. – В будущих полетах удастся снять требования „идеального здоровья“ к кандидатам на старт».

Георгий Николаевич Пашков – один из кураторов Королева в Совмине, человек очень наблюдательный, пишет:

«Как-то уже после полета Германа Степановича Титова сидели мы в домике на космодроме. Выдалась свободная минута перед началом заседания государственной комиссии. И тогда Сергей Павлович посмотрел на председателя Константина Николаевича Руднева205, на меня и сказал полувопросительно: «А что, братцы, не слетать ли и мне туда, а?»

Он знал, что ответ может быть только отрицательным – гипотония мучила его давно, и врачи даже не стали бы до конца выслушивать подобное предложение. Но сколь велика была его тяга к космосу, что даже он, человек необычайно рациональный, трезво видящий жизнь, по-моему, все же надеялся на чудо. И даже набросал черновик заявления. А вдруг получится слетать...»

Я потом много думал об этом. Пашков, мне кажется, точно передал интонацию его как бы случайного, как бы вскользь брошенного, а на самом деле продуманного, выстраданного вопроса. «А что, братцы, не слетать ли и мне туда?..» Скрытый драматизм этой ситуации заключался именно в том, что, по словам Пашкова, врачи и слушать Королева не стали бы, что страстное его желание никто не принимал всерьез, а объяснять это другим людям Королев не мог: они сами должны были понять его. Но никто не понял. А может быть, сделали вид, что не поняли...

Космонавты в Звездном городке 23 июля затеяли праздник Нептуна: обрядили Гагарина богом морей, а толстяка Никерясова – русалкой, барахтались в бассейне и веселились от души. Смеха поубавилось бы, знай они, что именно в этот день ракета со вторым космическим кораблем не вышла на орбиту. Это случилось на начальном участке выведения, довольно низко, но спускаемый аппарат успел отделиться от носителя. Госкомиссия подводила грустные итоги. Снова заговорили о возможном аварийном спасении космонавта. Ведь в случае серьезной аварии на старте предполагалось, что космонавт катапультировался – попросту выстреливался из корабля. Но расчеты показывали, что приземлиться он может и в котлован газоотводного канала. Сгореть бы он не успел: жаркий ураган просто зашвырнул бы его за несколько сотен метров в пустыню, однако при этом никаких надежд остаться живым у него не было. Поэтому решили над частью котлована натянуть металлическую сетку, а неподалеку в специальном бункере посадить команду спасателей-пожарников и медиков во главе с Львом Головкиным. Если космонавт упадет в сетку, они выскочат из своего укрытия и утащат космонавта в бункер. Если авария произойдет в первые примерно 40 секунд полета, космонавту будет очень плохо. Все зависит от того, что конкретно произойдет. Взрыв? Пожар? Уход с курса? Успеют ли сброситься головной обтекатель, отстрелиться люк и сработать катапульта? А даже если успеют, в каком положении по отношению к земле будет корабль? Ведь ракета может пойти кувырком и так развернуться, что катапульта вобьет космонавта в землю. Ну, а если даже все будет хорошо и парашюты успеют раскрыться, не опустят ли они космонавта прямо в пламя взорвавшейся на земле ракеты?

Эти первые сорок секунд были самыми опасными секундами полета. Провести экспериментальную проверку подобной ситуации, скажем с манекеном, было нельзя, даже не потому, что жалко губить ракету, а потому, что невозможно предусмотреть все варианты аварий. Короче, случись что в эти секунды, у космонавта было много шансов погибнуть. Катапульта была полумерой. Нужна такая система аварийного спасения (САС), которая могла бы оторвать корабль от ракеты и увести его в сторону.

О создании такой системы Королев договорился с главным конструктором Иваном Ивановичем Кортуковым, который делал для авиаторов катапультные кресла. Кортуков прекрасно понимал всю меру ответственности в связи с таким заданием и решил перестраховаться: стенки пороховых двигателей САС сделали такие толстые, что взорваться она не могла.

Королев послал к Кортукову своего эмиссара – Бориса Абрамовича Райзберга, который сразу увидел, что стенки САС перетяжелены, и сказал об этом Кортукову.

– Я, молодой человек, в тюрьме не сидел и сидеть не буду, – ответил Иван Иванович.