Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Алана Инош

– Люблю тебя, госпожа… Люблю, люблю, – повторяла она с искрящейся хмельной поволокой в глазах.

– Олириэн, что ты делаешь?! – воскликнула Лесияра с приглушённым от смущения смехом. – Поставь меня немедленно! А ежели кто увидит?

– Прости… Прости, государыня, – быстро прошептала навья, отпуская её. – Больше этого не повторится, клянусь. Я больше словом не обмолвлюсь о своих чувствах, обещаю. Это было в первый и последний раз. Но я счастлива, госпожа! Я безмерно счастлива и благодарю судьбу за твоё существование в моей жизни. Да продлят боги твои дни, несравненная повелительница.

Расставшись с навьей, Лесияра ещё некоторое время бродила по дорожкам сада, дыша вечереющей прохладой и успокаиваясь. Нервы взбудораженно пели, сердце стучало, щёки горели сухим жаром. Хороша прогулочка перед сном, нечего сказать! Княгиня привыкла сама носить своих любимых на руках, а сегодня носили её… Это было неожиданно, странно, немного несуразно, но – что греха таить! – приятно.

Остановившись на пороге опочивальни, она с нежностью залюбовалась Жданой, которая сидела в одной сорочке перед зеркалом и, окуная кончики пальцев в золотистое льняное масло, втирала его в кожу лица. Её косы прятались в жемчужной сеточке шапочки-повойника, и Лесияру тепло защекотал соблазн их освободить и покрыть поцелуями.

– Ты – самая прекрасная на свете женщина, – шёпотом дохнула она, склоняясь к уху Жданы.

От восхвалений супруга всегда смущалась, и это был тот род смущения, в который Лесияра обожала её вгонять: её светлая, небесная краса взлетала в такие мгновения к ослепительным вершинам безупречности. Вместе с торжественным нарядом и дорогими украшениями с неё сошёл лоск царственно-церемонной неприступности, и сейчас она стала тёплой, милой, по-домашнему простой – одним словом, обыкновенной женщиной, приготовившейся лечь в постель.

– Ты удостоишь меня чести расчесать тебе волосы? – скользя пальцами по длинной шее и плечам супруги, мурлыкнула княгиня.

– Дались тебе мои волосы, лада, – усмехнулась Ждана, очаровательно ёжась от щекотки и поводя плечами.

– Люблю их, свет мой. Я всё в тебе люблю, моя горлинка.

Лесияра развязала шапочку, и две тёмные косы, каждая толщиной почти в руку, развернулись вдоль спины Жданы, кончиками спускаясь ниже сиденья её креслица. Пряди, расплетаясь, шелковисто ластились к пальцам княгини.

– Дивно тебя нарисовала Олириэн, – проговорила Ждана. – Даровитая она, умная, а всё же жаль, что нет у неё семьи или хотя бы друга сердечного.

– Её работа – вот любовь всей её жизни, – вздохнула Лесияра, погружая зубцы поблёскивающего яхонтами гребешка в атласные струи водопада любимых волос. – Она – творец, и творения – её дети. Нелёгкая, благородная, высокая стезя, которая не всякому по плечу.

– А как же навии к свету так скоро привыкли? – спросила Ждана. – Кто с ними такое чудо совершил?

– Ты разве не слыхала? – удивилась Лесияра. – Радимира нашла одну молодую навью, целительницу с волшебным камнем. Рамут её зовут.

Плечи Жданы напряглись, глаза в зеркальном отражении наполнились задумчивостью, брови сдвинулись.

– Рамут? Дочь Северги? – тихо переспросила она.

– Она самая, – кивнула княгиня. – Ты её знаешь?

– Слыхала о ней, – проронила супруга, теребя нить жемчуга, свесившуюся с края шкатулки.

– Ну так вот, она-то своим камнем зрение всем навиям и поправила, – пояснила Лесияра, бережно расчёсывая прядь за прядью. – Она этот камушек сердцем своей матери зовёт. Забавно вышло: кроме дневного зрения, он нашим гостям открыл и способность перемещаться, как дочери Лалады.

– Сердце, ты сказала? – Голос Жданы понизился до печального шёпота, руки соскользнули на колени. – Сердце её матери?

– Ну да… Что ты, лада? – Лесияра насторожилась: ей померещились алмазные искорки-слезинки в янтарной глубине глаз супруги.

Последовала пара глубоких вдохов, от которых плечи Жданы приподнимались и опускались. Вскинув подбородок, жена улыбнулась Лесияре в зеркале дрожащими губами, не скрывая влажного блеска глаз.

– Государыня, а ты пожелала спокойной ночи Любиме? – вдруг спросила она.

– Нет, вроде, – нахмурилась княгиня, пытаясь припомнить. – Совсем закрутилась, денёк тот ещё был…

«И вечерняя прогулка по саду – ещё та», – добавила она про себя.

– Ну, так ступай, поцелуй её и расскажи сказку, как она любит. – Палец Жданы игриво и нежно скользнул по подбородку и губам Лесияры, нажал на кончик носа. – А то дуться будет.

Княгиня озадаченно направилась в комнату к младшей дочке. Та уже лежала в постели, укрытая одеялом, а телохранительница Ясна сидела рядом, ласково склонившись над нею и вполголоса рассказывая сказку:

– Жила-была одна непослушная девочка. Всё время баловалась и дралась с братцами, убегала от нянюшек и огорчала свою матушку. Прилетела злая кудесница по имени Коловратиха, дунула на девочку, и та превратилась в яблоньку. Стояла она теперь день-деньской, плакала да листвой вздыхала, и никто не знал, как её расколдовать. Как-то раз проходила мимо одна женщина-кошка. Услышала она в шелесте листвы голос девочки, и захотелось ей нашей яблоньке помочь.

– Женщину-кошку звали Ясна, да? – лукаво прищурившись и склонив голову набок, спросила княжна.

– Ну… Пусть будет Ясна, неважно, – ответила дружинница. – Отправилась она за тридевять земель, чтобы спросить у мудрой ведуньи бабы Яги Ягишны, как девочку-яблоньку расколдовать. А та ей говорит: «Сперва мне службу сослужи. Ступай на море, попроси у морского владыки сундучок заветный с яблочком молодильным. Хочу, – говорит она, – опять юной да красивой стать. Может, у меня с морским-то владыкой чего и получится».

– Чего у них получится? – блестя смешливыми искорками в глазах, хихикнула девочка.

– Ну, вестимо, чего, – буркнула Ясна. – Замуж она за него хотела. Жених-то он завидный! Ну, добралась Ясна до моря, покликала владыку, а он – тут как тут. Усы – как у сома, сам – круглый, как лягушка надутая, на морском коне верхом сидит, морской змеёй вместо плётки его хлещет. «Чего, – гремит он, – тебе надобно? Почто меня тревожишь?» «Здрав будь, владыка глубин морских! Дай мне сундучок заветный с молодильным яблочком, – отвечает женщина-кошка. – Яга Ягишна меня к тебе за ним послала». «Дам я тебе сей сундучок, ежели мне службу сослужишь, – говорит владыка. – Есть у меня братец, Змей Змеевич, хозяин озёрный. У него в саду растёт ягода-калина стройнящая. Я-то, вишь, пузат больно, оттого девушкам и не нравлюсь. Хочу к одной красавице посвататься, да не знаю, пойдёт ли она за меня, этакого пузыря». Делать нечего, отправилась наша Ясна к Змею Змеевичу. А тот на острове посреди озера лежит, вздыхает – хворый совсем, грустный. «Здрав будь, Змей Змеевич, – кланяется ему женщина-кошка. – Меня к тебе братец твой, владыка морской, послал за ягодой-калиной стройнящей. Похудеть хочет». «Ох, – вздыхает Змей. – Беда мне, злая беда… Обедал я намедни, рыбу-ерша проглотил. А он колючий, вот в брюхе и застрял у меня. И ни туда, ни сюда. Страдаю! Полезай ко мне в живот, достань оттуда ершишку негодного, и тогда я тебе всё, что хошь, дам». Полезла Ясна к Змею в живот, а там темень такая – хоть глаз выколи. Но нашла ерша, колючками своими воткнувшегося, вылезла с ним да в озеро его отпустила. Полегчало Змею, обрадовался он и ягод стройнящих ей дал. Ясна – к владыке морскому. Обменяла ягоды на сундучок и – к Яге Ягишне. «Как, – спрашивает она, – девочку расколдовать?» А та ей в ответ: «Да легче лёгкого. Дождись часа, когда солнце с месяцем в небе встретятся, и поцелуй яблоньку. Она снова человеком и станет». Пригорюнилась Ясна. Разве такое бывает, чтобы солнце с месяцем в небе встречались? Сидит на крылечке, кручинится. Вечер настал, но солнышко не закатилось ещё. Глядь – серпик месяца в небе светлом висит! Обрадовалась Ясна, побежала к яблоньке и ну целовать её в тонкие веточки. Зашелестела яблонька, вздохнула – и опять девочкой стала.