Балдежный критерий - Уильям Тенн

Ламед ухмыльнулся так, что его зубы блеснули полумесяцем на фоне смуглой кожи.

— «Реалы», — ответил он, — Иногда мы называем людей «реалами».

Потом заговорили остальные. Нашлись и другие клички, много других кличек. И они захотели, чтобы я услышал их все. Они перебивали друг друга; они выплевывали слова так, словно каждое было ракетой или снарядом, и они выстреливали их в меня, с ненавистью глядя мне в лицо и оценивая удачность попаданий. Некоторые из прозвищ оказались забавными, некоторые весьма злобными. Мне особенно понравились «живородки» и «утробники».

— Ладно, — сказал я через некоторое время. — Полегчало?

Они все еще тяжело дышали, но им стало легче. Я это видел, а они это понимали. Атмосфера в классе слегка разрядилась.

— Во-первых, — сказал я, — я хочу напомнить, что вы все взрослые парни и все такое прочее, и можете сами о себе позаботиться. Отныне и навсегда, если мы вместе зайдем в бар или лагерь отдыха и кто-то примерно вашего ранга произнесет слово, которое вам послышится как «зомби», вы имеете полное право подойти к нему и начать разбирать на части — если сможете. Если же этот некто, что вероятнее всего, окажется примерно моего ранга, то разбирать его на части стану я, потому что я весьма чувствительный командир и не люблю, когда моих людей оскорбляют. И всякий раз когда вы решите, что я обращаюсь с вами не как со стопроцентными людьми, полноценными гражданами нашей Солнечной системы и так далее, я разрешаю подойти ко мне и сказать: «Послушай, ты, грязный утробник, сэр…»

Все четверо улыбнулись. Улыбки были теплыми, но они медленно, очень медленно угасли, а глаза их снова стали холодными. Они смотрели на человека, который, в конце концов, отличался от них. Я выругался.

— Все не так просто, командир, — заметил Ванг Хси. — К сожалению. Вы можете называть нас стопроцентными людьми, но это не так. И любой, кто назовет нас нулями или тушенкой, имеет на это определенное право. Потому что мы не столь хороши, как… как маменькины сынки, и мы об этом знаем. И мы никогда не станем настолько хороши. Никогда.

— Про это мне ничего не известно, — ощетинился я. — Да вы знаете, что некоторые ваши технические данные…

— Технические данные, командир, — мягко возразил Ванг Хси, — не делают из нас людей.

Сидящий справа от него Вейнстайн кивнул, немного подумал и добавил:

— А группы людей не составляют расу.

Теперь я понял, куда движется разговор. И мне захотелось вырваться из этой комнаты, прыгнуть в лифт и выбежать из здания, пока кто-нибудь не произнес еще одно слово. «Приехали, — подумал я. — Все, парень, деваться некуда». Я поймал себя на том, что сижу, раскачиваясь из стороны в сторону. Тогда я слез со стола и вновь начал расхаживать.

Ванг Хси не успокоился. Мне следовало догадаться, что он не успокоится.

— Заменители солдат, — сказал он, поморщившись, словно эти слова прозвучали впервые. — Заменители солдат, но не солдаты. Мы не солдаты, потому что солдаты — мужчины. А мы, командир, не мужчины.

На мгновение наступила тишина, потом меня прорвало, и я рявкнул, надрывая легкие:

— Да почему вы решили, что вы не мужчины?

Ванг Хси посмотрел на меня удивленно, но ответил опять негромко и спокойно:

— Вы знаете почему. Вы ведь видели наши спецификации, командир. Мы не мужчины, не настоящие мужчины, потому что не можем воспроизводить себе подобных.

Я заставил себя сесть и осторожно опустил трясущиеся ладони на колени.

— Мы стерильны, как кипяток, — услышал я голос Юсуфа Ламеда.

— Во все времена множество мужчин, — начал я, — не могли..

— Дело не во множестве мужчин, — прервал меня Вейнстайн. — Эта проблема касается нас всех.

— Нулем ты был и в нуль обратишься, — пробормотал Ванг Хси. — Могли хотя бы некоторым из нас дать шанс. У нас могли получиться не такие уж и плохие дети.

Роджер Грей шарахнул по стулу огромным кулаком.

— В том-то и дело, Ванг! — яростно воскликнул он. — Дети могут оказаться слишком хороши. Наши дети могут получиться лучше — и что тогда станет делать эта гордая и заносчивая раса реалов, которая так любит наделять низшие существа кличками?

Я сидел, снова глядя на них, но теперь видел совсем другую картину. Я видел не медленно ползущую ленту конвейера с человеческими органами и тканями, над которыми корпят усердные биотехники. Я видел не помещения, где десятки взрослых мужских тел плавают в питательном растворе, подключенные к обучающей машине, которая круглые сутки вдалбливает в них тот минимум необходимой информации, без которой это тело не сможет заменить человека на самом кровавом участке боевого периметра.

На этот раз я увидел казармы, полные героев, причем многие из них в двух или трех экземплярах. И сидят они, кляня судьбу, как клянут ее в казармах на любой планете, будь ты на вид герой или нет. Но их проклятия вызваны унижениями, которые прежде солдатам и не снились, — унижениями, затрагивающими саму суть человеческой личности.

— Значит, вы полагаете, — проговорил я негромко, несмотря на заливающий лицо пот, — что вас сознательно лишили способности воспроизводить себе подобных?

Вейнстайн скривился:

— Пожалуйста, командир. Только не надо сказок.

— Вам никогда не приходило в голову, что сейчас главной проблемой нашего вида стало размножение? Поверьте, парни, что сейчас только об этом и говорят. Школьные дискуссионные команды на окружных соревнованиях обсуждают эту тему от корки до корки; каждый месяц даже археологи и ботаники, изучающие грибы, выпускают книги, где пишут об этом со своей точки зрения. Каждый знает, что если мы не справимся с проблемой воспроизводства, то эотийцы нас уничтожат. Неужели вы всерьез думаете, что при подобных обстоятельствах хоть кому-то будет сознательно отказано в возможности иметь потомство?

— Да что могут на общем фоне значить несколько мужчин-нулей? — взъярился Грей. — В новостях говорили, что за последние пять лет банки спермы никогда не были настолько полны. Мы им не нужны.

— Командир, — обратился ко мне Ванг Хси, выставив треугольный подбородок. — Позвольте и мне задать вам вопрос. Неужели вы искренне полагаете, будто мы поверим, что наука, способная воссоздать живое, высокоэффективное человеческое тело со сложной пищеварительной и сложнейшей нервной системой — и все это из кусочков мертвой и разлагающейся протоплазмы, — не в силах хотя бы один-единственный раз воспроизвести и половые клетки?

— Вам придется мне поверить. Потому что это именно так.

Ванг сел, остальные тоже. На меня они больше не смотрели.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});