Хрущев - Уильям Таубман

Большую часть времени Хрущев наслаждался поездкой. Он с готовностью играл роль благодетеля, одаривая благодарный египетский народ помощью и добрыми советами, а антикоммунистических лидеров — например, иракского президента Арефа — с удовольствием ставил на место. Египетские оазисы напоминали ему рай — как представлял он его себе мальчишкой на уроках в церковно-приходской школе. Однако стояла невыносимая жара, и вид Нила с самолета наводил на Хрущева тоску: позже он вспоминал, что вид реки посреди «огромного безводного пространства» напомнил ему о смерти132.

К концу визита многие начали замечать, что Хрущев стал раздражителен и груб. Недовольный тем, что Ареф отправляется в круиз по Красному морю, он рассказал анекдот времен Русско-японской войны. На одном корабле капитан был «дурак и мерзавец», а его помощник — хороший моряк и разумный командир, всеми любимый. Когда корабль затонул, матросы радовались гибели капитана и оплакивали гибель его помощника. Вдруг пришло известие, что капитан выжил. «Знаете, что сказали матросы? — продолжал Хрущев. — Золото тонет, а дерьмо плавает!» И, словно опомнившись, поспешно добавил: «Я, конечно, не говорю о присутствующих»133.

Визит длился почти три недели. Несколько дней Хрущев провел в летнем дворце короля Фарука в Александрии. Однажды за обедом он вдруг воскликнул: «А что это все молчат?! Как-то скучно у нас! Где музыка?.. Вы играйте», — приказал он Громыко, протягивая ему тарелку и барабаня по ней вилкой. Затем обернулся к Гречко: «А вы, маршал, танцуйте!» Громыко со слабой улыбкой взял тарелку; на лице Гречко отразились смятение и обида. Эта сцена странно напоминала последние годы жизни Сталина, когда тот издевался над Хрущевым, заставляя его танцевать134.

Что-то глодало Хрущева изнутри. Еще до отъезда в Ялту Хейкал был поражен тем, как он «полушутя-полусерьезно» высмеивал своих коллег. Когда киевский партийный босс Петр Шелест торжественно заверил, что обо всем позаботится в его отсутствие, Хрущев оборвал его: «Товарищ Шелест, вы так говорите, словно я не вернусь… Но я вернусь, и когда вернусь, вы мне дадите полный отчет…»

Несколько раз в Египте Хрущев называл себя «простым мужиком». Ел и пил он действительно по-мужицки — однажды умял в один присест шесть больших пирожных, хотя дочь Рада шепотом умоляла его остановиться, в другой раз налил суп в соусницу и выхлебал без помощи ложки. Однако в день отъезда из Египта Хрущев признался, что огорчен, узнав, что Хейкал описал его в очерке как «простого крестьянина».

— Но, господин председатель, — возразил Хейкал, — вы же сами говорили, что этим гордитесь!

— Вы написали, что я похож на мужика из романов Достоевского. Почему Достоевского, а не Толстого?

Едва ли Хрущев так хорошо знал обоих авторов, чтобы сравнивать концепцию изображения народа у того и другого. Скорее, Толстому, «зеркалу русской революции», он доверял, а вот от Достоевского — подозрительного «реакционно-мистического писателя» — не ждал для себя ничего хорошего.

25 мая Хрущев покинул Египет, а уже 16 июня отправился в поездку по странам Скандинавии. Позже он признавал, что эта поездка «не имела особого политического значения». Поехал он туда главным образом потому, что этот запланированный визит уже несколько раз откладывался и оттягивать его дальше было бы неудобно. «Погода стояла солнечная, — вспоминает Аджубей, — однако что-то грустное чувствовалось в этом путешествии». Хрущев был странно рассеян: всегда чрезвычайно чувствительный к тому, как его принимают, теперь он не обращал внимания на церемониал. В Швеции его поначалу не хотели приветствовать двадцать одним оружейным залпом, поскольку официально Хрущев не являлся главой государства, однако советские дипломаты настояли на протоколе встречи на высшем уровне. Когда «Башкирию» при входе в стокгольмский порт приветствовал слитный гром церемониальных выстрелов, Хрущев спросил: «Чего они палят?» — и, не дожидаясь окончания канонады, скрылся у себя в каюте135.

Речам, которые произносил Хрущев в Скандинавии, недоставало обычной энергии и огня. Ритуальный отчет перед советским народом по возвращении звучал скучно и вяло. В мемуарах глава о путешествии в Скандинавию напоминает рассказ обыкновенного туриста: Хрущев рассказывает, как побывал на судостроительном заводе и как Нина Петровна, по обычаю, разбила о борт только что отстроенного корабля бутылку шампанского; о том, что дочь датского короля — «совсем девчонка, и, я бы сказал, очень красивая», и о том, что человек, встретивший его у дверей королевского дворца в Осло, «в военном френче цвета хаки», проведший Хрущева в кабинет и предложивший ему кресло, оказался королем. «А внешне выглядел так, что его можно было принять за садовника», — удивляется Хрущев136.

Официальные стенограммы бесед Хрущева с первыми лицами государств также не вдохновляют. Так, королю Дании «Н. С. Хрущев рассказывал о замечательных условиях для охоты в различных регионах СССР». Королева Ингрид и наследница трона принцесса Маргрете беседовали с высоким гостем «о состоянии советского театра, музыки и балета»137. Даже те важные уроки, которые он получил в Скандинавии, оставили горький привкус. И много лет спустя Хрущев, закрывая глаза, видел перед собой сельскохозяйственные «чудеса» маленькой Дании. «Да, я понимаю, что это чудеса — для нас, — добавляет он, — а для других стран тут уже давно завоеванные позиции, и никаких чудес нет». В Норвегии он понял, почему местные коммунисты столь непопулярны. «Дело в том, — объяснили ему, — что у нас многие рабочие имеют дома, морские катера, другую собственность»138.

Хрущев начал подумывать об отставке: он часто заговаривал об этом и дома, и в Кремле. «Мы — старики, свое отработали, — говорил он коллегам по Президиуму. — Пора уступить дорогу другим. Надо дать молодежи шанс поработать». Но те полагали, что Хрущев шутит или проверяет их лояльность, как любил делать в конце жизни Сталин. Не испытывая никакого желания уходить на пенсию, они отвечали: «О чем вы говорите, Никита Сергеевич? Вы прекрасно выглядите! Вы гораздо крепче, чем большинство молодых».

Хрущева, несомненно, волновал вопрос о наследнике. В Советском Союзе не существовало установленной процедуры передачи власти. После смерти Ленина и Сталина разворачивались битвы за власть, потрясавшие всю систему. Ограниченный срок пребывания у власти и четко разработанная процедура смены лидеров могли бы помочь делу, но ограничили бы самого Хрущева. Он мог бы попытаться вырастить себе преемника — но наследник, скорее всего, начал бы угрожать его собственной власти. А попытка снизить такую опасность, избрав двух потенциальных наследников, соперничающих друг с другом, грозила масштабной борьбой за власть после его смерти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});