Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

и таборы выселенных из прифронтовых селений крестьян.

— Фронт слишком близко, — сказал он, — а для реорганизации армии нужны время и резервы. Не знаю, на чем основывает свою надежду Гаррис… Может быть, он рассчитывает на слабость Красной Армии, может быть, он думает, что большевики не пойдут на Омск? Я так не думаю, большевики пойдут на Омск…

Моррис поднял голову, и его постоянная ироническая улыбка сошла с губ.

— На Омск? Вы считаете, что Омск под угрозой?

— Может быть, под угрозой вся Сибирь, — сказал Грэвс.

Моррис повернул голову и слегка наклонил ее, будто прислушивался к какому-то шуму за окном.

— О… — сказал он. — Так серьезно?

В комнату вошел лакей, чтобы опустить шторы и зажечь люстру. Грэвс нетерпеливо следил за его медленными и размеренными движениями. Когда лакей ушел, Грэвс сказал, щурясь от слишком яркого света люстры:

— Я не видел боеспособных войск… Офицеры боятся своих солдат больше, чем красных. Они бросают свои роты и батальоны, они бегут в тыл… Даже штаб-офицеры…

Моррис молчал. Глаза его были полузакрыты, и он шевелил пальцами так, будто на ощупь сдавал игральные карты.

— В пути к Ишиму мы встретили около тридцати эшелонов, там было приблизительно пять тысяч солдат, но я не видел среди солдат офицеров и не видел у солдат оружия, — сказал Грэвс. — Они его бросают…

— И все-таки они должны удержать фронт, мы поможем им, — сказал Моррис.

— Возможно ли это, если во главе армии и правительства останется Колчак? Он не пользуется никакой популярностью, — сказал Грэвс.

— Опасно менять упряжь посреди брода. Нужно, не теряя времени, укрепить то, что есть… — Моррис поднялся с дивана и подошел к Грэвсу. — Гаррис оптимистичнее, чем вы. Он считает, что от Колчака рано отказываться, он еще может быть полезен делу. Надо поднять его престиж и помочь ему.

— Чем? — спросил Грэвс, уже понимая, что вопрос о Колчаке решен и что его слова о необходимости замены верховного правителя не убедили Морриса.

— Я рекомендовал президенту официально и как можно скорее признать правительство Колчака, признать и оказать ему помощь в 200 миллионов долларов. Это поднимет престиж правительства, — сказал Моррис. — Это облегчит ему воссоздание армии…

— Но сейчас? Какими силами сейчас Колчак остановит большевиков? — Спросил Грэвс. — У него нет резервов…

— Чехи, — сказал Моррис. — Их повернут на запад. Им скажут, что отправка их на родину возможна только через южные порты. Пусть они пробиваются на соединение с войсками Деникина. Это реальная сила…

Грэвс насторожился. У него мелькнула надежда, но сейчас же погасла. Он нахмурился и спросил:

— А партизанские фронты? Кто будет бороться с партизанами и охранять дорогу?

— Вы, — сказал Моррис.

Грэвс несколько секунд молча смотрел на посла. Взгляд его сделался рассеянным, и на лбу легли морщины, сразу состарившие лицо по крайней мере на десять лет. Он думал. Потом сказал:

— Не понимаю… Перебросить наши войска из Забайкалья в Сибирь? Лишиться контроля над японской армией?

— Нет, — сказал Моррис. — Принять под командование еще две новые американские дивизии — двадцать пять тысяч человек… Я уже телеграфировал в Вашингтон.

Грэвс пристально смотрел на Морриса, словно на лбу у того была нарисована новая таблица соотношения сил, борющихся в Сибири, и оставалось только подвести итог.

— Мы все обсудили, — сказал Моррис. — Адмирал Колчак не имел недостатка в советах. Его министр Сукин едет к Жанену вести переговоры о чехах. Если будет нужно, мы продвинем японские войска для охраны сибирской дороги совместно с нашими войсками… Это облегчит нам контроль в Забайкалье и отвлечет японцев от Китая. Они могут получить компенсацию за счет России…

— Если удастся повернуть чехов на запад… — рассеянно сказал Грэвс, все еще пристально глядя на лоб Морриса.

9

Несмотря на малочисленность оставшейся армии, несмотря на отсутствие резервов и на то, что мобилизованные солдаты целыми ротами переходили на сторону красных войск или дезертировали в тыл, Колчак все-таки отдал приказ о наступлении.

Обещанная Моррисом помощь вселила в него надежду. Он считал свое положение упрочившимся и себя снова сильным. Теперь нужно было упрочить положение на фронте и вернуть утерянный рубеж у Тобола. Там, на берегу многоводной реки, Колчак рассчитывал построить прочную оборону и задержать наступление красных войск.

Поредевшие полки и батальоны были спешно пополнены «богоносцами» из сформированных Дитерихсом отрядов «христа-спасителя» и мусульманами «зеленого полумесяца», отбыл на фронт из Омска казачий корпус в семь тысяч сабель, была отправлена даже часть конвоя самого верховного правителя. Все, что можно было мобилизовать и собрать, все, что еще подчинялось приказам Колчака, было брошено в бой, и войска повели наступление с задачей из-за левого фланга, с юга на север, нанести удар наступающим красным полкам и опрокинуть их.

Колчак твердо рассчитывал на успех. Перед фронтом белых теперь действовали только две советские армии — 5-я и 3-я. Остальные красные войска были еще летом переброшены на Петроградский фронт и против Деникина, занявшего Бахмут, Бердянск и Купянск. Это подкрепляло в адмирале надежду на победу, и он ничего не жалел, лишь бы создать хоть временный перевес сил своих войск над силами войск красных. И ему удалось. Первые дни сентябрьских сражений принесли белым некоторый успех. В упорных боях им удалось потеснить к реке Тоболу малочисленную и усталую 5-ю советскую армию.

Белые газеты закричали о новом победоносном наступлении. Во все концы мира: в Вашингтон, в Лондон, в Париж полетели телеграммы об успешных действиях белых войск.

В этих телеграммах указывались километры продвижения белой армии, но не указывались ее потери, и только генерал Дитерихс, имеющий в руках все оперативные сводки, совершенно секретно доносил правительству