Тени сумерек - Берен Белгарион

Фригга побледнел.

— Наша кровь — на твоих руках, — сказал он, кусая усы.

— Только на ваших собственных, — покачал головой Берен.

Один из сподвижников Фригги, парень чуть старше Гили, заплакал, но лица тех всадников, что, подталкивая их в спину копьями, довели до берега и помогли переправиться, дав подержаться за стремя — лица этих всадников не дрогнули. Так и ушли бунтовщики — мокрые, кое-как вооруженные, согбенные и жалкие.

И хотя до заката произошло еще очень много чего, Гили крепче всего запомнилось именно это: ссутуленные спины изгнанников.

— Ну, Руско, помнишь, как мы с эльфами говорили про добро и зло? — Берен положил руку ему на плечо. — Как ты полагаешь, добро я сейчас совершил или зло?

Гили опустил голову. Он не знал, что сказать.

— Если так было надо — то добро, наверное? — спросил он.

— Нет, Рыжий. В том-то и дело, что зло. У меня не было иного выхода, и я совершил зло. Меньшее, чем совершил бы, позволив им остаться или унести часть добычи, но все-таки зло. Запомни: пока человек, творя зло, понимает, что он творит — он человек еще не совсем пропащий. А вот когда начинаются разговоры, что добра и зла не существует или что каждый сам себе придумывает, что есть добро и зло — вот тогда все, тогда душа погибает.

Гили обернулся и посмотрел ему в глаза.

— А почему нельзя было оставить их? — спросил он.

— Потому что тогда каждый здесь начал бы думать, что можно начать бунт, а если дело сорвется — получить прощение. А когда каждый начинает так думать — конец войску. Вождь должен это знать.

— Так я-то не вождь.

Он выдержал взгляд Берена, и тот, отпустив плечо своего оруженосца, сказал:

— А ну, пошли.

Гили не стал спрашивать — куда. Воины Гортона привезли с собой просторный шатер, и разбили его под скалой. Туда Берен и шел.

— Где коморник? — остановил он первого попавшегося отрока-оруженосца. — Зови сюда. Скажи: нужен кубок и вино. Ты помнишь, Руско, что я тебе обещал?

У палатки он отловил еще нескольких отроков, которые ничем не были заняты, и велел им раздобыть деревянную колоду и сложить из жердей и попон маленький шалаш с двумя выходами. Потом он нашел в шатре рог и, выйдя, трижды протрубил в него, собирая весь лагерь.

— Что ты надумал сделать? — спросил Роуэн Мар-Хардинг, который был в то время в шатре и вышел вместе с Береном.

— Сдержать слово.

— И кому же ты его дал?

— Ему, — ярн показал на Гили. Хардинг посмотрел на паренька так, что тот покраснел. Он совершенно не понимал, в чем дело.

Колода отыскалась на реке — из тех, что послужили строительству плотины и были отнесены сюда волной. Чтобы пронести ее к шатру, отрокам пришлось протолкаться сквозь толпу.

— Сойдет, — сказал Берен, осмотрев корягу.

Чуть попозже был готов и шалаш — длинный, низкий, такой, что войти можно было только согнувшись. Гили все еще ничего не понимал.

— Иди сюда, — скомандовал Берен, показывая на место рядом с собой. У Гили пересохло во рту — он сделал два шага и остановился.

— Люди! — громко сказал Берен. — Я позвал вас, чтобы потом никто не говорил, что он не видел и не знает. Руско, мой отрок и оруженосец, вам всем знаком. Он не бился сегодня с вами, но верьте мне — не будь его, не было бы ни этой битвы, ни этой победы. Он совершил подвиг, о котором не сложишь песню, но все равно это был подвиг. И этот подвиг не останется без награды. Я пообещал ему, что, если мы останемся живы после первого сражения — я назову его своим братом. Будьте же свидетелями!

Гили даже потерял дар речи. Он с трудом вспомнил, как и когда это обещание было дано, и, если честно, он ведь не принял его всерьез…

— Поставь правую ногу на колоду, — шепнул Хардинг.

Гили подчинился. Берен тоже поставил ногу на колоду и взял из руки коморника нож.

— Заверни рукав, — сказал он.

Гили закатил правый рукав. Коморник подставил чашу, на четверть полную вином.

Берен разрезал себе руку — коротким движением по направлению от кисти к плечу, опустив локоть вниз. Гили послушно подставил свою руку, вздрогнул от мгновенной боли. Берен поднял руку ладонью вверх, растопырив пальцы, и Гили понял, что нужно сделать: он соединил с его ладонью свою и они сжали пальцы в «замок», соприкоснувшись предплечьями. Кровь, смешиваясь, стекала в чашу.

Все происходило так быстро, что Гили не успевал понять, когда же оно начинается. Вот — вокруг уже поют без слов, отбивая ритм, схожий с ударами сердца, мечами о щиты — но кто первым затянул песню и кто ударил мечом о щит?

— Делай, как я, — шепнул Берен, отнял свою руку, расстегнул пояс и снял куртку с рубашкой. Гили последовал его примеру.

Раздевшись до пояса, они снова взялись за руки и Берен нырнул в шалаш, ведя за собой Руско. Полог за ними то ли закрылся сам собой, то ли его кто-то задернул — на миг Гили оказался в кромешной темноте, где даже вдохнуть было как следует нельзя — такой стоял лошадиный дух. Он сделал, согнувшись в три погибели, два шага, а потом Берен раскрыл полог второго входа и вытащил его на свет.

С той стороны уже ждал Гортон с чашей в руках. По лицу одноглазого вождя было видно, что происходящее ему не очень-то по душе.

Берен принял смешанное с кровью вино, сделал несколько глотков, потом протянул чашу Гили:

— Пей до дна.

Когда Гили сделал последний глоток и отнял чашу — умолкли и песня, и грохот щитов. Берен взял из рук Хардинга свой диргол, взявшись вдвоем за углы, они растянули плащ; кто-то подал скату, и Берен одним движением рассек полотнище диргола точно пополам. Одной половиной он накрыл плечо Гили, другую набросил на себя.

— Ты теперь мой брат, — сказал он. — Ты — Беоринг. Обними меня, Руско.

* * *

Илльо совершенно напрасно послал орков к Бар-эн-Эмин — Берен там не объявлялся. Скулгур тоже не появился в рассчитанный день, и высланные вперед разведчики их не видели. Зато они принесли другие вести: Дортонион восстал. В деревнях бьют назначенных старост и начальников округов, горцы уходят неведомо куда, включая баб и детей, и несколько отрядов, не явившихся к месту сбора, вряд ли стоит ждать.

Люди разбегались и из тех отрядов, что по-прежнему были под командованием Илльо. Сколько он ни вешал, ни рубил голов — на одного попавшегося беглеца каждую ночь приходилось десятка полтора беглецов успешных. Время работало на Беоринга: он мог позволить себе просто сидеть, копить силы и ждать, пока Илльо снимется. Он знал, что Илльо не предаст Гортхауэра, и знал, что к девятому дню Горностая Гортхауэр будет ждать за Ангродовыми Гатями. Нужно было выдвигаться — Илльо ожидал только Болдога и его отряда.

Наконец, Болдог вернулся, — как Илльо почти ожидал, без Беоринга.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});