Скитальцы - Марина и Сергей Дяченко

Почудилось мне или сжимающие меня локти Луара действительно чуть расслабились? Будто от облегчения?

Он по-прежнему молчал; я с трудом повернула голову, чтобы увидеть его лицо:

— Или я тронулась умишком, или ты заделался сразу Прорицателем, великим магом и атаманом разбойников?

Он что-то ободряюще гикнул — не мне, конечно, а лошади. Лес, в который мы въехали неделю назад с несчастным парнем Михаром, наконец-то закончился, и вдоль дороги распахнулись зеленеющие поля.

— Луар, — сказала я шёпотом, зная, что за шумом ветра он не услышит. — Спасибо, что ты пришёл…

Дорога повернула, и послеполуденное солнце разом ослепило меня, выстроив между мной и миром горячую белую стену.

— А я видела твоего отца, Луар, — прошептала я неслышно для самой себя. — Я видела Эгерта.

Он дал лошади шпоры. Несчастное животное, несущее двойную ношу и никак не ожидавшее от хозяина столь безрассудной жестокости, дёрнулось и перешло в галоп.

— А-а! — завопила я, цепляясь за Луара руками, подбородком и коленями. — А-а-а!

Лошадь тоже обижено закричала. Луар сжал губы и натянул уздечку — лошадь взвилась на дыбы, опрокидывая меня на моего спутника и давая возможность вблизи рассмотреть его сузившиеся, отчаянные глаза.

До самого вечера между нами не было сказано ни слова; вечером же, высмотрев у дороги большой и богатый с виду постоялый двор, Луар решительно завернул в ворота измученного коня, и той ночью мне воздалось сполна.

Он был уже не юноша — он был зрелый мужчина, исступлённо-нежный, умеющий любить и бережно и страстно — и даже медальон у него на голой шее, пластинка, постоянно попадавшая между нами, не мешала мне. Мы едва не разнесли в щепки ветхую гостиничную кровать — но самыми дорогими оказались минуты, когда, одновременно проснувшись в сером предутреннем свете, мы обнялись, не успев ещё открыть глаз, на ощупь.

Под окном радостно вопила синица. Хороший знак — птицы поют до рассвета…

— Ничего этого скоро не будет, — сказал Луар.

Я подождала. Спросила осторожно:

— А что будет?

— Не знаю, — он вздохнул. — Когда б я знал…

Синица звенела, как колокольчик. Медальон сполз с Луаровой груди и лежал теперь на его белом мускулистом плече; теперь я смотрела на Амулет Прорицателя ревностно, как на свидетеля нашей любви, и не сразу поняла, что бурые пятна на золотой пластинке не что иное, как ржавчина.

— Не смотри, — сказа Луар, не открывая глаз. — Мне неприятно, когда ты смотришь.

Я перевела взгляд на его лицо — на моих глазах ласковый ночной Луар снова превращался в бронированное чудовище, подмявшее под себя Сову.

— Он ржавый? — спросила я шёпотом.

Он открыл глаза. Накрыл Амулет ладонью и спрятал под одеялом:

— Да… Ржавчина — это знак… Что Тот, кто приходит извне, явился снова.

Синица за окном примолкла. По гулкой гостиничной лестнице дробно топотали шаги — вверх, вниз…

— Луар, — сказала я тихо. — Ты — маг?

Он посмотрел на меня почти испугано:

— Не знаю…

— А Сова? — спросила я ещё тише.

Он удивился:

— Что — Сова? Сова уж точно не маг…

— А кто Сова? — не унималась я. — Тфим?

Он поднял брови:

— Так ты всё слышала?

Я ткнулась лицом ему в плечо. Перед глазами моими в одну минуту пролетели все ужасы последних дней; я всхлипнула и успокоилась только тогда, когда рука его ласково почесала меня за ухом:

— Сова… Служитель Тфим. Служитель Ордена Лаш, который был в своё время служкой моему отцу… То есть ты понимаешь, кому.

— Так ты шантажировал его! — радостно догадалась я.

Луар поморщился:

— На кой пёс мне его шантажировать… Я думал, что хоть он-то знает… Зачем они освободили Мор. Кто приказал — Магистр или Фагирра?

За дверью зычно перекрикивались горничные.

— Почему мы всё время в гостинице, — спросила я рассеянно. — Всегда в гостинице… Я хочу, чтобы у нас был дом. И дети.

— Она стоит на пороге, — глухо обронил Луар. — И ждёт, чтобы её впустили… Та, что пришла извне.

— Так какого она пола, — пробормотала я задумчиво. — Та, что пришла, или Тот, кто пришёл?

Он глянул на меня хмуро и укоризненно. Отвернулся.

— Луар… — я приподнялась на локте. — Коли ты Прорицатель, то должен заглядывать в будущее! Погляди… а мальчика… назовём Эгертом.

Он долго молчал, глядя в потолок.

— А зачем она пришла? — спросила я наконец. — Та, что извне?

— Чтобы войти и воцариться, — отозвался он глухо.

— Так может быть, пускай? — предположила я неуверенно. — Вряд ли будет хуже, чем теперь…

— А Привратник станет ей слугой и наместником, — пробормотал он.

— Руал Ильмарранен по прозвищу Привратник, — изрекла я неожиданно для себя.

Он подпрыгнул, сел:

— Откуда ты знаешь?

Медальон покачивался на его груди. Я не могла оторвать взгляда от фигурного отверстия в центре его.

— Ты добралась до книжки? — спросил он спокойнее. — Специально искала? Ну-ну…

— Луар, — сказала я шёпотом. — Эгерт и Тория любили друг друга, даже когда был Чёрный Мор… Они знали, что у них впереди всего несколько дней — и всё равно радовались… Может быть, и мы?..

Он встал, не одеваясь, отошёл к окну. Исподтишка оглядев его, я с удовольствием убедилась, что мой муж отлично сложен.

— Ты не веришь мне, — сказал он со вздохом. — Я и сам не всегда верю… Что над миром действительно висит… Это. Неизвестно что. Во всяком случае, Завещание Первого Прорицателя описывает приход внешней Силы как очень паскудную процедуру: «Плачьте, живущие… С неба содрали кожу»…

Я поёжилась, натянув одеяло до подбородка. Только теперь вместе с холодком по спине ко мне явилось подозрение, что Луар далеко не шутит.

— Мне же надо с кем-то поделиться, — сказал он вдруг с отчаянием. — Я же не могу всё время быть один… И носить это в себе… Я не маг… Я не знаю, как прорицать… Я не умею, и мне некого спросить. И я не знаю, что делать… Я думал, что Фагирра знал. Но все они молчат… Не понимают, не помнят… Даже Сова… У него остались какие-то вещи Фагирры, где-то в тайниках… Обещал добыть… Но и он не знает, зачем… И это… — он взял Амулет в ладонь, — зачем Фагирре… Зачем он пытал мою мать — чтобы добыть это?..

Он вдруг закрыл лицо руками. Амулет выскользнул из его пальцев и снова закачался на цепочке:

— Танталь… Пойди к ней. Пойди, а я не могу… Пожалуйста.

Повозки стояли на обочине, стояли, бессильно опустив оглобли. Не веря своим глазам, я крепко, до боли вцепилась в Луара. Ни слова не говоря, он придержал лошадь.