Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Согласна?

– Нет, – она резким рывком высвобождает руку.

– Зря, малышка. Я друг Эркина.

– Не знаю никого с таким именем, – и вызывающе сощурив глаза. – Отвали, понял? Скажи своему хозяину, что его власти надо мной нет.

– Не кипятись, крошка, – он снова, но чуть плотнее берёт её под руку и ведёт по улице. – Время лихое, девушке, да ещё такой милашке, одной ходить опасно, – она ещё раз дёргает руку, но он не даёт ей вырваться. – Ну-ну, я тебя не обижу. Я сам по себе, понятно? Эркин, и в самом деле, мой друг. Его ведь арестовали, правда?

Она упрямо молчит. И он понимающе кивает.

– Правильно, малышка. Об этом на улице не стоит. Это ты молодец, прости, не сообразил сразу.

Больше она не вырывалась. Молча шла рядом с ним, но, заметив, что он ведёт её к дому, остановилась.

– Нет.

– Зря, малышка. Мне и вправду надо с тобой поговорить.

Она молча отвернулась…

…Фредди закурил и бросил на стол пачку сигарет. Джонатан кивнул и взял себе сигарету, повертел в пальцах.

– В морг ты больше не ходил?

– Незачем, Джонни. Нам его не отдадут, ты же слышал. И как его опознать в головешках? Здесь мы ничего уже не можем. Надо искать Эркина.

– Что мы можем предложить Алексу на обмен?

Фредди задумчиво пыхнул дымом.

– Разве только Паука, Джонни.

– Согласен. Что ещё?

– Я не знаю, о чём он будет спрашивать. Но отдать придётся много.

– Парней?

– Эндрю уже ничего не опасно. А Эркина надо вытаскивать. Это главное.

– Да, вытащим Эркина, и уже тогда искать и женщину с девочкой, – Джонатан закурил. – Будем просить сделать Эркину необходимую оборону.

– Правильно, Джонни. Это шанс. И перевода на время следствия в обычную тюрьму. А там мы уж и сами.

– Да, обременять Алекса мелочами не стоит. Что он возьмёт, помимо информации?

Фредди пожал плечами. И Джонатан молча кивнул. Здесь главный – Фредди, он Алекса уже видел, у одного костра сидел, знает, о чём и как тогда говорили.

Графство Дурбан

Спрингфилд

Центральный военный госпиталь

Крис работал, стараясь не думать о том, что его ожидало. Но всё равно думал.

– Не надо так из-за этого беспокоиться, – сказала ему Вера Ивановна, когда они уже закончили вечерние назначения и шли к ординаторской.

Крис с надеждой посмотрел на неё.

– Я могу не идти, мэм?

Она улыбнулась.

– Что он сказал?

– Что будет ждать меня, мэм.

– Значит, будет, – кивнула Вера Ивановна.

Крис обречённо вздохнул.

– А почему ты не хочешь поговорить с ним?

– Ну-у, – замялся Крис. – Я не знаю, как это объяснить, мэм, но… я не хочу об этом никому рассказывать.

– Я думаю, тебе нечего бояться, – серьёзно сказала Вера Ивановна. – Ему можно доверять.

Крис хотел промолчать, но не выдержал:

– А почему ему все всё рассказывают?

– Он умеет спрашивать, – рассмеялась Вера Ивановна. – Не бойся, Крис. А если ты сумеешь всё толково объяснить, то… то он сможет помочь. Он генерал. Ты знаешь, что это такое? – Крис осторожно кивнул. – Ну вот. А… этому майору он начальник.

– Я стукачом никогда не был, – угрюмо сказал Крис.

– Это совсем другое.

– Нет! – и тут же поправился: – Нет, мэм. Но… но за подставу знаете, что делают? Вот подловить его как-нибудь…

Вера Ивановна одновременно и рассмеялась, и укоризненно покачала головой. Крис сообразил, что именно он сказал, и постарался улыбкой свести к шутке, но тут же стал серьёзным.

– Мы… мы даже на надзирателей не стучали. Только начни стучать, мэм, ведь потом не остановишься.

Вера Ивановна задумчиво кивнула.

– Кажется, я понимаю. Но… но ведь можно просто рассказать, как всё было.

Они уже вошли в своё крыло. Дверь палаты Михаила Аркадьевича была приоткрыта. Очень мягко, очень осторожно Вера Ивановна коснулась плеча Криса.

– Тебя ждут.

Крис кивнул. Зря он надеялся. Придётся идти.

Вера Ивановна пошла дальше по коридору, а он осторожно стукнул костяшками в косяк двери.

– Конечно, заходите, – ответили по-английски.

Михаил Аркадьевич, уже в госпитальной пижаме, быстро собрал разложенные прямо на кровати исписанные листы и сложил их в папку на тумбочке. Крис вошёл и прикрыл за собой дверь ровно настолько, насколько она была приоткрыта до этого.

– Садитесь, – улыбнулся Михаил Аркадьевич, показывая на стул. – Спасибо, что не забыли о моей просьбе.

– Не за что, сэр, – тоскливо ответил Крис.

Михаил Аркадьевич понимающе кивнул.

– Я понимаю, вы устали, и всё же, расскажите мне. Как всё началось?

– Если всё, то началось не сегодня.

– Вот как? А когда?

– Ну-у, наверное, когда Слайдеры приехали.

Михаил Аркадьевич заинтересованно подался вперёд.

– Это было давно?

– Д-да нет, не очень, сэр. В сентябре уже. Вот они и рассказали нам. О нём. Что есть парень, как мы, – Крис по привычке старался избегать слова «спальник». – Но перегорел пять лет назад, и что двадцать пять полных ему. Мы не поверили даже сначала. А сегодня его привезли. Из тюрьмы, в наручниках. На экспертизу.

– На экспертизу? – удивился Михаил Аркадьевич. – Зачем?

– Не знаю, сэр. Мы отвели его в душ, ну, там всё, что нужно, потом он поел, поспал, доктор Юра его посмотрел. Ну, и поговорили немного. И всё, время кончилось. На него надели наручники и увезли. Вот и всё, сэр.

– Вот и всё, – повторил Михаил Аркадьевич с какой-то странной, не очень понятной Крису интонацией. И вдруг неожиданный быстрый вопрос: – Его били?

– При нас нет, – от неожиданности так же быстро ответил Крис.

Михаил Аркадьевич твёрдо посмотрел на него.

– Почему вы не хотели, чтобы я знал это?

– Ну, – Крис почувствовал, что больше отступать и уворачиваться нельзя. – Ну, все беляки всё равно друг друга стоят. У них свои… игры. Простите, сэр, но это так.

– А доктор Аристов? А другие врачи? Вы же знаете, что это не так, Крис.

– И так, и не так, сэр, – запутавшись, Крис безнадёжно махнул рукой. – Я не буду вам больше ничего говорить, сэр. Я не знаю, кого я подставлю.

– Никого. Обещаю вам, – серьёзно сказал Михаил Аркадьевич.

Крис недоверчиво посмотрел на него, пожал плечами.

– А что вы хотите знать, сэр.

– Всё. Ну, хотя бы… слова Слайдеров о нём подтвердились?

– Да, сэр, всё так и есть. Он сам нам сказал, – Крис невольно оживился, забыл о своих страхах. – Мы ведь думали, год проживём, не больше. А он пять лет уже прожил, скоро шесть будет, и здоровый. Не болит у него ничего. И значит… значит, и мы жить будем. И после двадцати пяти будем.

– Понятно, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Рад, правда, рад и за парня, и за вас. Значит, у