Женская месть - Эльмира Нетесова

— Нет, не поддамся на твой крючок! — подумал мужик и, дернув плечом, пересел к окну, отвернулся от Валентины.

— Захарушка! Ну, ведь Наташка единственная наша внучка. Кто ж еще ей поможет?

— А я причем? Из-за ней вот тут канаю. Ее затея. А уж вы поддержали. Теперь ей помогать должен. Ну, скажи, разве это не глупость, иль сам на себя обиделся?

— Сколько я тебя прощала, без счету…

— В чем? — удивился человек.

— Духи находила в твоих карманах, ты их любовницам относил. То засосы на груди оставались. Я тебя ими не метила никогда. А уж какие глупые были отговорки, вроде обувью ненароком придавил, вот и остался след. Совсем за дуру считал. А когда нашла в кармане портсигар, там гравировка была: «Любимому, единственному Захару от несравненной Тони! С днем рождения тебя, мой котик!».

— Во, память у тебя! Сколько лет прошло, до сих пор дословно помнишь!

— А как же! Ты упрекаешь, что я с клиентами не так вела себя. Тебе ли упрекать! — присела совсем близко:

— Захар! Ты хоть помнишь, сколько мне лет?

— Само собой!

— Так чего теперь меня жучишь? Спохватился через столько лет…

— А я и тогда не молчал, всегда злился, — засопел обиженно.

— Значит, ревновал?

— Не помню. Давно это было!

— Выходит, любил, — обняла человека, прижалась головой к плечу:

— Ёжик ты мой! Ну, почему вредничаешь, зачем так долго обижаешься? Давай все плохое забудем и помиримся. Ведь умели в молодости прощать друг друга. Или к старости все растеряли?

— Беречь стало нечего, — ответил глухо.

— Ты все свое твердишь. Вроде только я во всей этой жизни виновата, а ты, чист как стеклышко, — поджала губы обидчиво:

— Я думала, поговорим по душам, а снова ничего не получилось. Уперся в свои обиды, — пошла к вешалке Валентина, опустив плечи.

— Погоди! Возьми деньги на подарок Натке. Вот тебе! Тут больше чем ты хотела. Купи ей, что сама решишь, но не говори, что это от меня. Я ей не простил.

— Будь умнее, Захарушка! В радость ли Наташке такой подарок? Иль ты жалеешь что даешь? Тогда лучше не надо. Обойдемся! — положила деньги на стол.

— Снова сыщет какого-то Чижикова? — прищурился Захарий.

— Не чужую, свою высмеиваешь! Всех нас. Зря я с тобой поделилась и приехала напрасно. Жестокий ты человек, от того такая корявая твоя судьба! — накинула платок на голову.

Захарий подошел вплотную, отдернул Валентину от двери, сорвал платок и, усадив на стул, сказал:

— Мы еще не закончили «базар». А деньги, коли дал, возьми! Не ломайся как сдобный пряник, давно уже не девка и уговаривать не стану. Нечего на меня фыркать и поучать. Хотел бы глянуть, как ты мое передышала бы в тот день. Ведь заводилой всему была Наташка. А ты вместо того чтоб погасить ссору, только раздула ее.

— Все мы много раз о том пожалели, — всхлипнула баба.

— Знаешь, как мне тяжело приходится. Ведь я практически всегда одна. У Ирки Женька, свои друзья и подруги, работа, нам с нею не о чем говорить. Кто я для нее — отживающая свой век старуха. Со мною она давно не советуется, ей неинтересно.

Наташка и подавно, чужой планетой живет. Только и ждет случай, как скорее удрать из дома, от нас. Я все это вижу и чувствую. Я давно там живу помехой, лишним, ненужным человеком. И только ты был моей единственной отдушиной. Но тебя не стало. Знаю, сама в том виновата. А как исправить, ума не приложу. Мы слишком далеко зашли в своей ссоре. Она довела до разрыва. И не только между тобой и мной, все пошло наперекос и сломалось. Не стало тепла, все озверели. Даже между собой не говорим, а кричим. Куда делась семья? Женька вообще оборзел. Мы давно не слышим от него добрых слов. Пропало что-то главное. Уже не радуемся и не ждем друг друга как раньше, ничем не делимся, даже едим врозь. Живем в одной квартире как чужие люди. Это тяжело переносить, но мы перестали дорожить друг другом. Мне кажется, если бы ты жил с нами, ничего этого не случилось бы и все наладилось.

— Э-э, нет, Валюха! Того не будет!

— Но ведь это наша семья!

— Для меня она бывшая!

— Захар! Своих детей надо прощать!

— Валь! Но где же ты была тогда?

— Захар! Забудь, прости!

— Я многое забыл. А это не смогу.

— Ну, вычеркни из памяти! — обняла человека.

— Не смогу. Ты, если вспомнишь, брехнула много лишнего. Но и такое, что до гроба не прощу! — отошел от женщины, сел к столу, закурил, уставился в окно, и снова задрожала в руках сигарета.

Сколько грязных намеков слышал за свою жизнь человек, отметал досужие сплетни, не слушал друзей и соседей, поругался с родней, какая, указывая на Ирину, говорила в глаза, что она не его дочь, что ее Валентина нагуляла на юге.

— Ты хоть вглядись внимательно. В ней ни от тебя, ни от Вальки нет ничего…

— Да ладно б в чью-то родню! Так тоже мимо! Короче, явно нагулянная.

Валентина ругалась, плакала. Но куда денешься от фактов. Ирка росла огненно-рыжей, с зелеными кошачьими глазами, худою и длинной как жердь.

Она не любила горластую, многочисленную родню, пряталась от друзей и знакомых. Старалась убежать во двор и только там, с детворой, чувствовала себя комфортно. Ирина с годами изрослась. Стала красивой девчонкой. Но все так же горели огненным цветом золотые кудри на голове. А глаза удивляли яркой зеленью. Она была на голову длиннее Захария, а потому никогда не ходила с ним рядом, чтоб не подчеркивать малый рост человека.

С детства, наслушавшись всяких разговоров о себе, Иринка настороженно относилась к Захарию. Старалась реже попадаться ему на глаза, никогда ни о чем его не просила, не ластилась, но и не грубила.

С Валентиной Иринка дружила. Часто спрашивала мать, почему она на нее не похожа, за что ее все дразнят нехорошими словами и почему даже сопливых, грязных детишек любят, а ее — никто, все только и стараются побольше обидеть.

— Люди злые! Они всегда были такими. Вот ты у меня очень красивая, потому тебе завидуют. Другой такой девчонки во всем городе нет. А потому, не обращай внимания.

— Мам! Ну, почему я ни на кого не похожа?

— Не только ты и другие случаются непохожими на своих родителей.

— Их тоже с юга привезли, после отдыха?

— Не повторяй чужую глупость!

— А разве все бывают дураками?

— Тебе завидуют, потому что красивая, вот и придумывают небылицы, — раздражалась баба.

Захар ни о чем не спрашивал жену, но насторожено всматривался в подрастающую дочь, искал сходство с собой, с женой, родней, но тщетно. Ирка и отдаленно никого не напоминала. Конечно, человеку было досадно. Над ним подтрунивали все кому ни лень:

— Слышь, Захар, а чего другого ребенка не родите, пацана нужно! Или кишка тонка? Отправь Вальку еще раз на юг. Там снова помогут. Приедет заряженной, самому трудиться не надо, — прикалывались сапожники.

— За своими следите. Чего к моей семье лезете? — злился человек.

Иринка росла очень капризной, нервной девчонкой, часто болела, плохо спала ночами. Ни с кем не дружила, ни во дворе, ни в садике, ни в школе. Матери иногда грубила, дерзила соседям.

— Ничего, вырастет, поумнеет, станет врачом или учительницей! Всему свое время. Все дети разные. И наша вырастет хорошим человеком! — успокаивал себя Захар. И как-то спросил Ирку:

— Кем хочешь стать, когда вырастешь?

— Дядькой!

У сапожника от удивления челюсть отвисла.

— Почему?

— Всех колотить буду, чтоб не дразнились!

— Дядькой не станешь, только теткой. А и колотить никого не стоит. Побеждай умом. Кулаки плохие помощники. Врагов станет еще больше, а жить тяжелее. Давай подумай, на кого выучишься!

И вскоре девчонка сказала, что будет она артисткой. Но эта мечта была недолгой. Уже через год Ирка о ней забыла. Теперь она не спешила с ответом, кем будет. Да и о чем мечтать, если училась очень плохо. Не потому что слабыми были способности, Иринка оказалась ленивой. Она засыпала над учебниками, занятия в школе считала наказанием. Она никак не могла дождаться окончания школы и как только получила аттестат, впервые вздохнула легко и свободно. О продолжении учебы в техникуме или институте, она даже слушать не хотела. А вскоре познакомилась с Женькой. О нем долго молчала. И неизвестно когда сказала бы, если б не беременность.

Захария эта новость застала врасплох. Стать дедом в сорок один год он и не думал, рановато. Еще сам хотел быть отцом, втайне мечтал о сыне, но не получалось, Валентина не беременела. Отправлять ее на юг уже не рисковал. А вдруг снова родит рыжего. И доказывай потом, что южное солнце вот так повлияло на ребенка, перекрасив его в утробе матери. Хватило проблем с Иркой, какие отошли, едва девчонка вышла замуж и родила.

Но… В тот день ссоры впервые за все годы Валентина в запале крикнула:

— Ты ни на что не годен! Ты, козел, даже ребенка сделать не умеешь! Тебе со стыда провалиться надо. Наши бабы от мужиков аборты делают каждый месяц, а ты, как гнилой катях, с тобой рядом лежать противно! Уйди с глаз, немощь, урод! Тебя мужчиной даже по бухой назвать нельзя!